— Ты стал известен для патриотической оппозиции во многом благодаря своей жесткой политической позиции. Как бы ты ее сформулировал, а также оценил сегодняшнее состояние страны?

— Ну а какая может быть позиция, если речь идет о существовании Русской государственности. Вообще от сверхсильной государственной власти мы никуда не денемся — это всегда присуще Империям, особенно после смуты, в частности, присуще России. Только если из-за скрытого под гуманной моралью гиперконформизма и страхов, навеянных телеящиком, дальше не видеть, насколько чудовищно, беспрецедентно и необратимо то, что происходит, диктатура все равно будет, только не национальная, ориентированная на Евразию власть, а диктатура салтыково-щедринских персонажей в удельных княжествах, навсегда колониальная экономика, полицейский беспредел, вымирающее полукриминальное население и смерть культуры. Запретить книги невозможно — рукописи не горят, а вот народу потерять свою страну, свою душу и смысл национального бытия — реально. Каждый поэт ведь в глубине — националист. Национализм — это, конечно, не ненависть ко всему чужому и любовь к матрешкам.

— Сейчас, в канун очередной годовщины Октябрьской революции, в очередной раз поднимается вопрос об историческом значении Октября. Апологеты этой власти говорят о ложности революции...

— 1917 год неоднозначен. Но, во-первых, это плата за попытку построить у нас либеральный капитализм, которого у нас в “цивилизованных” формах быть не может, потому что, пардон, цивилизация у нас другая, во-вторых, сгнившая монархия с синодом представляли собой подозрительную пародию на симфонию властей в Третьем Риме. А. Дугин писал, что большевики, как не удивительно, вернули часть пропорций истинного Православия. Я думаю, и сейчас мы от революции не отвертимся. Эволюция — это всегда деградация, энтропия, а революция — всегда волевой возврат, из самой этимологии слова, к подлинному содержанию в новых формах. Только идеи будут, конечно, не марксистские.

— А каким ты видишь будущее государство?

— Я — певец Русской Империи Третьего Рима. Я хочу, чтобы мы освободились от режима чиновников, номенклатуры. Вспомните всю нашу литературу — они всегда главные антигерои и гонители ее. Когда управленческая элита разлагается, требуется опричнина — элита умная, жесткая, молодая и не связанная с системой. Впоследствии она может перевыбираться. Только обывателю придется подвинуться — голосование должно быть открытым, как в Иране, почему у человека, который не боится пойти за свои взгляды под пули и у премудрого пескаря, труса, обывателя шансы изменить страну одинаковы. Социальные права должен иметь каждый, а вот право на слово, на власть — это ответственность, и право имеет лишь готовый ответить.

— Как бы ты оценил такое явление нашей сегодняшней музыкальной жизни, как “черные списки” и свое в них присутствие?

— Нормальн— Противостояние культуры и государства вечн— Искусство всегда на шаг впереди. Культура, которая гарантирована от попадания в “черные списки” у очередного Большого Брата, скорее всего, безобидна, импотентна. Ведь Система — лишь отражение вселенского закона необходимости, концентрационной вселенной Демиурга. Искусство, по своей природе, — восстание, грех, дерзость — как и любовь.

— А кого ты бы мог назвать из попавших в информационный вакуум, но неизвестных широкой публике?

— Из знакомых мне это М. Крижевский (Одесса), лучший, на мой взгляд, русскоязычный рок-бард Украины, А. Подорожный (Барнаул), — Аникин (Кострома), “Друзья Будорагина” (Кинешма). А для людей прямого действия всячески интересны — “Красные звезды” (Минск), А. Фомин (Питер), московская “Банда четырех”.

— Ты — сторонник Империи, а Империя должна опираться на сильную армию. Как же извечное противостояние рокеров и армии?

— Сухопутная империя не может без народной армии. Профессиональной достаточно только на “острове” типа США или Англии. Мне рассказывали в Иваново, что в районе 90-го года, в пик антиармейской истерии, были вынужденные приказы офицерскому составу не ходить по городу в форме из-за бесконечного глумления люмпено— Все эти мамаши с книжками про то, как “закосить”, работают, чтобы они там о себе ни думали, на уничтожение собственной страны. “Дедовщина” — просто форма распределения насилия, а его все больше, потому что в армию, в место, где существует бесплатный коллективный труд, приходит поколение, которое учат на гражданке, что бесплатно ничего не делается и человек человеку волк. Кстати, когда благодаря деятельности этих мамаш в часть приходит не 40 человек, а десять, каждому приходится работать за себя и за тех трех парней. Песни я начал писать именно после службы в армии. Это, конечно, испытание, пограничная ситуация, но мы в тепличных квартирах не имеем подлинного экзистенциального опыта. Чтобы стать свободным от системы, желательно познакомиться с ней в таком вот грубом виде. И вообще, пацифик — это рука смерти.

— Каким политическим силам ты симпатизируешь? Как относишься к газете “Завтра”?

— Я поддерживаю те силы, которые тащат в той или иной форме блок идей, сформированных вокруг журнала “Элементы”, идеи Третьего Рима. Тупиковыми считаю, во-первых, номенклатурную “оппозицию”, во-вторых, всяких там “национал-капиталистов” типа Севастьянова, в-третьих, марксистов-ордотоксов, которые на самом деле так же несовременны, как фольклорный ансамбль под руководством Штильмарка. К “Завтра” я отношусь прекрасно, потому что газета проповедует евразийский синтез левого и правого, который принесет нам победу. Единственный глобальный просчет — это длительное сотрудничество с КПРФ.

— Ну и, наконец, творческие планы?

— Сейчас к выходу готовятся сразу 3 альбома. Неполитический “Земляника” — эзотерическая сказка о любви, навеянная М. Серрано, Г. Майринком, полуэлектрический “Огонь” и электрический совместно с группой “Кранты”, название у него пока нет, но основной девиз “Смерть атлантизму!”.

Беседу вели Андрей Смирнов и Олег Пулеметов

“Анархия не катит” — уже третий альбом “Банды четырех”, и я думаю, пришло время рассказать поподробнее об этой, одной из самых интересных групп московского андеграунда.

А начиналось все так. В Москве в начале 90-х годов существовала группа “Резервация здесь”. Первый ее след в истории — выступление на панк-фестивале в ДК МГУ. Во время концерта возникла небольшая проблема: никто не хотел играть первым. “Без проблем, — сказал Сантим (вокалист), — мы играем первыми, пусть пропустят наших фэнов”. Панки проходят бесплатно и “Резервация здесь” начинает играть. “Любовь — это власть”, — поет Сантим, вскидывая руку в “римском” приветствии (кстати, фестиваль был антифашистским). Организаторы в панике, а панки пляшут пого, с одобрением внимая выходкам вокалиста “Резервации”. Отыграв полчаса, Сантим уходит, а вместе с ними половина зрителей.

95-й год, январь, клуб “Улица Радио”. Впервые исполняется “Оле-оле-оле”, впервые звучит знаменитое “А ну-ка, давай-ка, проваливай отсюда, Россия — для русских, Москва — для москвичей!” На сцену выскакивают фанаты “Спартака”, “Динамо”, “Торпедо”, “ЦСКА”, хором подпевая. Охранники пробуют скинуть их со сцены, но безуспешно. С тех пор на концертах “Резервации”, а позже “Банды четырех”, постоянно присутствует как минимум полтора-два десятка фанатов разных команд.