Пол Андерсон.

Жил во времена короля Этельстана в Англии, в землях, называемых Датским Владением, человек по имени Эйвинд Рыжий. Его отец Свейн, сын Кольбейна переселился когда-то в Англию из Дании, но продолжал часто наведываться на родину по торговым делам. Возмужав, Эйвинд сначала стал помогать отцу в торговле, но как был он нравом беспокойней Свейна и искал себе чести, то в конце концов пошел служить королю. За несколько лет Эйвинд сумел возвыситься при дворе, а в битве при Брунанбурге так храбро сражался во главе своего отряда, что король Этельстан обещал ему свою нерушимую дружбу и пожелал, чтобы тот всегда находился при нем в королевских покоях. Но не уверен был Эйвинд, стоит ли ему до конца своих дней, жить при королевском дворе, а потому испросил королевского дозволения съездить сперва в свою отчизну.

Дома он застал своего отца Свейна готовым к очередному плаванью в Данию и отправился вместе с ним. В Дании их радушно принял вождь Сигурд сын Харальда. У него была дочь-красавица Гуннвор, и Эйвинд вскоре к ней посватался. Старики решили, что если Эйвинд и Гуннвор поженятся, то этот брак будет полезен обоим семействам, а потому Эйвинд, возвращаясь в Англию, взял с собой Гуннвор как свою невесту.

Ту зиму король проводил, разъезжая по стране, а Эйвинд должен был ему сопутствовать. Гуннвор отправилась вместе с ним. Вскоре она расположила к себе всех придворных дам тем, что могла немало поведать о чужих странах и дальних дорогах. Король Этельстан был холост, но все же прознал о Гуннвор, а главное, о ее сагах, в которых говорилось о давно прошедших днях. Призвал король Гуннвор в ту палату, где сидел со своими людьми, и упрекнул шутя:

— Ночи темны и долги, что же ты веселишь женщин, а меня не потешишь?

— Я только рассказываю им всякие истории, государь, — ответила Гуннвор.

— И те, слухи о которых дошли до меня, судя по всему, неплохи.

Гуннвор смутилась. Тут уж Эйвинду пришлось прийти ей на помощь:

— Государь, некоторые из этих историй знаю и я. Но, сдается мне, не пристало их рассказывать в этом обществе. — Он покосился на епископа, который сидел подле короля. — Это ведь языческие сказания.

Эйвинд не упомянул о том, что и сам он до сих пор оставляет приношения эльфам.

— Что с того, — сказал король Этельстан, — уж если среди моих друзей такой человек, как Эгаль сын Грима Лысого…

— Нет греха в том, чтобы слушать саги о наших предках, должно только помнить, что они жили во мраке заблужденья, — откликнулся епископ. — Кроме того, такие истории помогут нам лучше понять тех, кто до сих пор коснеет в язычестве, и тем привести их к истинной вере. — Помолчав, он задумчиво добавил: — Должен сознаться, юность свою я провел, обучаясь в чужих краях, так что знаю о вас, датчанах, меньше, чем другие жители Англии. Я был бы благодарен леди Гуннвор, если бы она согласилась кратко повторить то, о чем она уже поведала, прежде чем повести свой рассказ дальше.

Так в ту зиму Гуннвор провела множество вечеров, рассказывая двору короля Этельстана сагу о Хрольфе Жердинке.

В те далекие времена Датская держава была меньше, чем в наши дни — только остров Зеландия и несколько небольших островов вокруг. Кроме меловых утесов острова Мен на юге, Дания — равнинная страна, и ее холмы так же пологи, как покойно течение ее рек. К востоку от Датских земель, за проливом Зунд, лежит полуостров Сконе. В самой узкой части пролива — здесь его и ребенок переплывет — берега необыкновенно похожи друг на друга; говорят, это богиня Гефьон отпахала остров Зеландию от материка для себя самой и своего мужа Скъёльда сына Одина. Но далее к северу, у Каттегата, берег Сконе постепенно повышается, превращаясь в гряду красноватых холмов.

Датские земли плодородны; воды, омывающие, их берега, кишат рыбой, тюленями и китами, когда стаи дичи взлетают с датских болот, кажется, что это поднялась черная туча, и, точно гром, гремит хлопанье тысяч крыльев: деревья датских лесов далеко разошлись по свету мачтами прекрасных кораблей. Такими же мачтовыми деревьями еще полны почти нетронутые леса Дании, леса, что до сих пор служат убежищем оленю и лосю, туру и зубру, волку и медведю. В стародавние времена эти пущи были еще более дремучими, чем ныне, отделяя непроходимой чащобой одно человечье жилье от другого и укрывая под своим пологом не только разбойников, но и эльфов, троллей и прочую нежить.

К северу от Сконе лежит земля гетов, которых в Англии называют гаутами. В те времена, о которых идет речь, это была независимая страна. Еще севернее — земля Свитьод, страна шведов, в те времена — самая большая и сильная из Северных стран. К западу от нее, за горами, расположено королевство Норвегия, но в те времена оно делилось на множество враждующих друг с другом мелких княжеств и племен. Между норвежцами и шведами живут финны. В основном это бродячие охотники и оленьи пастухи, а их язык совсем не похож ни на один из наших языков. Земли их богаты мехами, поэтому датчане, норвежцы и шведы то и дело нападают на финнов, стремясь обложить данью, несмотря на то что народ этот насчитывает множество колдунов.

Ежели теперь снова повернуть на юг, то к западу от Зеландии, за водами Большого Бельта, лежит остров Фюн. За Фюном — пролив Малый Бельт, который отделяет этот остров от полуострова Ютландня. Ютландские земли холмистей и суровей других земель, составляющих ныне Датскую державу. С севера на юг, от продутых ветрами побережий мыса Скаген до трясин, по которым человек ходит на ходулях точно журавель, до самого устья могучей реки Эльбы, простирается земля, давшая жизнь всем тем народам, что потом далеко разбрелись по свету — всяческим кимврам, тевтонам, вандалам, герулам, англам (по ним теперь зовется Англия), ютам, саксам и многим, многим другим.

Датские конунги, которые поначалу владели только Зеландией и Сконе, стремились покорить все эти буйные народы, не только затем, чтобы снискать могущество, богатство и славу, но и чтобы прекратить бесконечные набеги и войны. Иногда им случалось одержать победу в сраженье, тогда та или иная земля признавала их верховенство. Но вскоре мечи вновь покидали ножны, и кто-нибудь снова пускал красного петуха под кровли усадеб тех ярлов, которых конунг посадил управлять недавно завоеванными землями.

Кроме того, война рано или поздно начиналась из-за того, что братья королевской крови начинали враждовать между собой. Уж таковы они были, эти потомки Скъёльда и Гефьон. В Англии говорят, что Скъёльд — здесь его называют Скильд — попал в Данию так: Однажды волны пригнали к берегу лодку без весел. Она была до краев полна оружием, а кроме того, там, положив голову на пшеничный сноп, спал мальчик. Датчане сделали его своим конунгом, и когда он вырос, то стал истинно великим мужем, стал тем, кто дал стране мир и закон. Когда же он умер, опечаленный народ уложил его тело в богато нагруженную ладью и пустил ее по воле волн, чтобы Скъёльд мог вернуться к тем неведомым берегам, от которых он когда-то пришел в Данию. Люди верили, что отцом Скъёльда был Один. И, правду сказать, кровь Одноглазого Бога то и дело давала себя знать в потомках Скъёльда, но каждый раз по-разному, так что иные из Скъёльдунгов были мудрыми и терпеливыми вождями, иные — необузданными и алчными воинами, иные же слишком внимательно всматривались в тайны, на которые человеку лучше и вовсе не обращать взора.

Но еще больше, чем датские конунги, были привержены тайноведенью конунги земли Свитьод. Они происходили из рода Инглингов, потомков Фрейра, а ведь Фрейр — бог земли, а не неба, бог плодородия, которое вызывают из всепожирающей земной утробы теми же тайными обрядами, что и мертвецов. В Упсале, где был стол шведских конунгов, многие из них поклонялись зверям и чертили волшебные руны. Но в то же время в роду Инглингов было немало доблестных воинов, так что, когда Ивар Широкие Объятья прогнал их из Свитьод (это случилось не в те времена, о которых сейчас речь, а гораздо позже), один из мужей этого рода стал предком Харальда Прекрасноволосого, того самого, который объединил всю Норвегию под своей властью.