Встречала ли она эльфов, этих высоких, сумрачных существ — хотя порой озорство и веселье переполняет их — что приходят из своих потайных дворцов с высокими крышами иди владений богов, которым они служат? Видела ли она, как эльфы танцуют в лунном свете вокруг священных камней, воздвигнутых в далекой древности — жуткие и прекрасные в роковой верности своему предназначению в этом мире. Одна из женщин этого племени любила подолгу беседовать с Бьёрном о былом и грядущем страны, называемой Данией. И после тех бесед Бьёрну нужна была вся радость, которую Бера могла ему дать. И Бера с Бьёрном любили друг друга, пока не приходил ненавистный рассвет.

Осенью из похода вернулся конунг Хринг, и хуторяне рассказали ему о том, что случилось с его сыном, или точнее, о том, что, как им казалось, случилось с королевичем. Услышав, что Бьёрн пропал, став, похоже, жертвой зверя, постоянно нападающего на королевские стада, старик в отчаянии закрыл лицо руками. Долго сидел он так, прежде чем сумел овладеть собой. Потом королева стала сильнее всех молить его собрать достаточно людей и охотничьих псов, чтоб затравить это чудовище и наконец избавить от него округу. Хринг посмотрел на нее искоса и сказал, что непременно так и сделает.

Однако перед всеми остальными он старался вести себя так, будто этот медведь не так уж и опасен. Хвит продолжала настаивать на своем, так же как и его друг Гуннар, чья дочь тоже пропала, так же как и многие другие: у кого-то близких задрал медведь, прочие просто боялись столкнуться с этим ужасным зверем. В конце концов Хвит язвительно заметила:

— Похоже, тебе недостанет мужества сохранить свои владения? Конечно, я и сама смогу позаботиться о них, ибо худая участь ожидает того правителя, что полагается в своих делах только на асов.

Хринг вздохнул и отвернулся от нее. На следующее утро он созвал охотников со всех уголков страны.

Несколько ночей спустя ложе зашуршало под Бьёрном, когда он проснулся и привлек Беру к себе. Она прильнула к нему, слушая стук его сердца, чувствуя запах сухого сена и шкур и его собственное, столь дорогое для нее тепло. В полутьме, сквозь завывания ветра она услышала его голос:

— Я видел сон. Завтрашний день станет днем моей гибели. Они обложат меня со всех сторон, чтобы убить.

Бера зарыдала. Он прервал ее рыдания поцелуями и продолжал все тем же глухим шепотом:

— Что поделать, в моей жизни было мало радости, разве что те минуты, когда мы были вместе, но теперь и это должно закончиться. Молчи! Я оставляю тебе золотое запястье с моей левой руки. Назавтра иди к конунгу и попроси его отдать тебе то, что будет у зверя ниже левого локтя. Он выполнит твою просьбу. Возможно, королева поймет, о чем ты просишь, и предложит тебе отведать медвежьего мяса. Ты не должна…

— Я не смогу!..

— Ты знаешь, что беременна от меня. У тебя родятся три сына, и эта еда может принести им большой вред, ибо королева — отвратительнейшая из колдуний.

Но ты отправляйся домой к своим родителям и там дай жизнь нашим детям. Больше других ты будешь любить одного из них, хотя трудновато будет тебе совладать с ними со всеми. Когда они перестанут слушаться тебя, приведи их в нашу пещеру. Там ты найдешь сундук с тремя замками. Руны, вычеканенные на его крышке, расскажут тебе, что каждый из них унаследует от меня. Там будут также храниться три вида оружия, и каждый из юношей получит то, которое я ему предназначил.

Он постарался поцелуями осушить ее слезы.

— Назови наших сыновей добрыми именами: пусть первого зовут Фроди, второго — Тори, а третьего — Бьярки — ибо всех их запомнят надолго.

Она прижалась к нему, и ей показалась, что слышит она слабый шепот:

— Отныне все они будут отмечены знаком зверя. Даже тот, кто будет казаться избегнувшим этой напасти, в конце концов также будет отмечен этим знаком…

Бьёрн замолчал и снова принялся утешать ее, как мог.

На рассвете Бьёрн превратился в медведя. Когда он вышел из пещеры, Бера последовала за ним в тусклый свет нового дня. Оглянувшись на шум, она увидела сотню охотников, взбиравшихся вверх по крутым склонам. Перед ними целая свора собак скалила зубы и заливалась лаем.

Медведь лизнул ее руку и бросился на охотников. Собаки и люди окружили его. То была тяжелая и долгая схватка. Он убивал каждую приблизившуюся к нему собаку, вспарывая брюхо, ломая хребет, разрывая пополам. Немало раненых было и среди людей. Копья и стрелы поражали медведя, пока тот из серого не стал кроваво-красным. Круг охотников сомкнулся. Он все еще пытался вырваться, но везде были щиты и клинки. Медведь начал натыкаться на копья, потом запутался в кишках, что свешивались из его распоротого брюха. Не осталось пути, по которому он мог бы вырваться на свободу. Зверь повернулся в сторону конунга и, налетев на человека, стоявшего на пути, разорвал его на куски.

Но после этого медведь уже был настолько изранен, что пал на землю без сил. Его дыхание выходило с кровью. Люди сомкнулись над ним, вскинув топоры и копья — и прикончили его.

Потом, когда охотники стали поздравлять друг друга, чуть не лопаясь от гордости, Бера решительно подошла к конунгу Хрингу. Ее уста были твердо сомкнуты.

— Ах, Бера, дорогая, где же ты была все это время?.. — спросил конунг, узнав ее.

— Это неважно, господин, — ответила она, — но, во имя старых добрых времен, отдашь ли ты мне то, что у твоей добычи ниже локтя?

Он взглянул на нее, прежде чем кивнуть своей седой головой, и сказал громко, чтоб его люди обязательно услышали:

— Конечно. Должно быть, ты, заблудившись, долго голодала. Воистину я дозволяю тебе взять то, что ты просишь.

Неподвижная, как статуя, Бера смотрела, как охотники освежевали и разделали тушу. Потом она нашла в себе силы приблизиться к бесформенной массе и встать подле нее на колени. Никто не увидел, как она сорвала золотое запястье и спрятала его у себя на груди. Отряд с ликующими криками направился назад к королевской усадьбе. Бера пошла вместе со всеми, потому что могло бы показаться странным, если бы она, после столь долгого пребывания в глуши, не отправилась в королевские палаты на пиршество.

Королева Хвит встретила охотников в веселом расположении духа и, пригласив всех в дом, отдала приказ приготовить медвежье мясо для пира. Увидев Беру, грустно забившуюся в угол, она запнулась, сжала кулаки и удалилась. Едва начался хмельной пир, как королева сама внесла в залу деревянный поднос с кусками брызжущего жиром жареного медвежьего мяса.

Подойдя прямо к Бере, она заговорила так, чтоб ни у кого не возникло сомнения в чистоте ее намерений:

— Как приятно узнать, что ты жива. Бедняжка, ты, должно быть, ужасно голодна. Вот, отведай жаркого.

Девушка остудила назад к скамье.

— Нет! — взмолилась она.

Хвит держалась с удивительным спокойствием… Было что-то пугающее в облике этой женщины, одетой в призрачно-белое платье, мерцающее в сумраке, так же как мерцали ее глаза и зубы.

— Почему ты не слушаешься меня? — сказала она. — Не стоит отвергать кушанье, что поднесла тебе сама королева, оказав тем самым высокую честь. Отведай немедля, или ты получишь кое-что похуже.

Она достала свой нож и, подцепив острием кусок мяса, поднесла его к губам девушки. Измученная, сраженная горем и охваченная страхом за своих еще не рожденных детей, Бера не знала, что делать. На них стали обращать внимание.

Если бы эти люди знали правду, как бы они поступили? Она сомкнула ресницы и сжала кулаки, чувствуя, как комок горячего мяса вталкивают ей в рот. Запах пригоревшей крови отдавался болью в висках. Бера проглотила кусок целиком.

Королева рассмеялась:

— Вот видишь, не так уж и плоха медвежатина на вкус, малютка Бера.

И она подцепила новый кусок. Едва он коснулся губ Веры, как она, подобно морской волне, отпрянула с неожиданной силой и, выплюнув мясо, с криком пала к ногам королевы:

— Нет, не надо! Хватит меня мучить, уж лучше сразу убей!

Хвит снова рассмеялась: