В наушниках раздался негромкий женский голос:

— Начинается дождь. Нам лучше зайти внутрь.

Мы извивались, снимая скафандры. Внутри жилого пузыря негде было повернуться. Много лет сюда стаскивали всевозможный хлам. Зачем, хотелось бы знать? Чтобы рано или поздно все это сгнило?

Оболочка шлюза, сделанного из синего пластикорда, морщилась от нарастающей бомбардировки дождевыми каплями. Если дождь усилится, материал быстро превратится в рыхлую массу.

Комбинезоны, заменяющие нам теплое белье, лишают любую женскую фигуру привлекательности, но над лицом не властны. У женщины оказалось приятное овальное личико, темно-зеленые глаза, короткие прямые волосы соломенного цвета. Она протянула руку.

— Кристи Мейтнер.

Я пожал руку, ощутив на мгновение тепло ее пальцев.

— Ходжа Максвелл.

Забавно: на Титане жило менее сотни людей, и за четыре года можно было бы со всеми перезнакомиться, однако…

— Хо-джа? — переспросила она без улыбки. Чувствовалось, что она нервничает. Почему?

Я повторил свое имя по буквам.

— Родители, социалисты по убеждениям, назвали меня так в честь диктатора, правившего некогда Албанией. Надеялись, что марксизм рано или поздно воскреснет… — Две тысячи четвертый год — какая незапамятная старина! Я добавил с улыбкой: — Кому теперь нужен весь этот доисторический хлам?

Она отвела глаза, потом указала на кухоньку, проход в которую был завален выпотрошенными приборами.

— Я как раз собиралась заняться ужином. Потом, если только дождь не усилится, мы сможем вернуться к приборам. Вы подзарядите свое чудовище и поедете дальше.

— Я был в пути добрых тридцать часов. Если немного не поспать, я сломаю все, к чему ни притронусь. Она неуверенно взглянула на меня.

— Почему бы вам не поспать в вездеходе?

— Если не выключить все системы минимум на шесть часов, аккумулятор не зарядить.

Она ведь прекрасно это знает сама. Почему же упрямится? Я не понимал, что ее тревожит.

В глазах женщины я увидел отчаяние.

Она спала с открытым ртом, но издаваемый ею звук нельзя было назвать храпом. Она негромко вдыхала воздух, потом после продолжительной паузы следовал громкий выдох. Мне казалось, что, выдыхая, она произносит какое-то короткое слово.

Она уступила мне свою койку — единственное спальное место в тесном пузыре, а сама свернулась калачиком на полу, забравшись в спальный мешок, который оставил здесь неведомо кто в незапамятные времена. Койка была застлана бельем, пропитавшимся ее запахом. Это был не запах духов, не особенный женский, а просто человеческий запах.

Казалось, от изнеможения закатываются глаза, но усталость не давала уснуть. Я лежал и смотрел на женщину, благо тьму рассеивал свет приборов. Укладываясь, она потушила свет, погрузив помещение в темноту, но я быстро разглядел в углах синие, красные, зеленые огоньки. Для меня они были равносильны дневному свету.

Невольно вспомнилось, как я наблюдал в прежней жизни за Лайзой, спавшей рядом со мной. Рассыпавшиеся по подушке длинные золотистые волосы, запрокинутая голова, красивая шея, длинные ресницы и тонкие веки…

Что ей снилось тогда, в далекой молодости? Я хотел спросить, но забыл это сделать, а теперь уже никогда не узнаю.

Казалось бы, что я забыл в космосе? Очень просто: лишь в космических экспедициях техник вроде меня мог разбогатеть, обеспечить достойную жизнь своей семье.

«Миллион долларов в год! — уговаривал я Лайзу, удрученный ее слезами. — Целый миллион!»

«Это надолго?»

«Контракт на двенадцать лет. Только подумай, Лайза, что такое двенадцать миллионов! К тому же разлука не будет постоянной: год на Луне, пара лет на Марсе, отпуска… В отпуске я буду помогать 1 тебе налаживать новую жизнь. А когда все кончится…»

Но когда все кончилось, я завербовался еще на четыре года в окрестности Сатурна. Четыре года тройной оплаты! Когда я попал! сюда, кое-кто уже знал, что нас ждет. Вот чертовщина!

А ведь мы могли бы погибнуть вместе, держась за руки на крыльце нашего дома и наблюдая, как со звездного неба на нас обрушивается конец света.

Следующий день назывался «днем» условно, ибо снаружи царила прежняя темень. Кристи неуверенно подала завтрак — жидкий чай и лепешки из водорослей. Ни джема, ни масла. Я не поверил своим глазам, когда она повесила сушиться использованные чайные пакетики.

А ведь она права! Когда полностью исчерпается этот чай, нового не будет. Вряд ли где-либо ближе, чем на Марсе, найдется масло и джем. Мне вообще-то нравилось на Марсе: красное небо, бледно-голубые облака. Часть базы «Удеманс-4», где я работал, располагалась под огромным куполом, но и оттуда открывался роскошный вид. Там был даже небольшой садик, где колонисты пытались выращивать мяту и мак. Помнится, я завтракал там, попивая растворимый кофе и лакомясь булочками с маком.

Интересно, сколько чашек слабого напитка можно сделать из одного пакетика чая?

После завтрака мы залезли в скафандры и сели в мой вездеход, пройдя по очереди через воздушный шлюз. Отсоединившись от зарядного блока, я съехал с помоста и устремился по петляющей, ухабистой ложбине к морскому берегу.

Кристи оставляла без ответа немногочисленные технические вопросы, приходившие мне в голову, и сидела, отвернувшись. Она была, видимо, не в себе — почти все, кого я знал, были не в себе. С трудом ориентируясь в тяжелом азотном тумане, я все-таки спросил ее:

— Вы здесь давно?

Некоторые ученые вроде Кристи Мейтнер, прибывшие сюда вместе с первой партией уже девять лет назад, безвылазно торчали на своих научных станциях. Кое-кто, естественно, повредился рассудком.

Не глядя на меня, она ответила:

— Три месяца. До того я была на платформе Дельта.

Платформа Дельта располагалась на противоположной стороне Титана, где Восковое море представляло собой бесконечное, безликое пространство с преобладанием красных и серебристых тонов.

— А вообще на Титане?

В этот раз она обернулась, но только чтобы окинуть меня неодобрительным взглядом. Некоторые стараются не думать о Катастрофе.

— Год. Я прилетела с последней экспедицией «Оберта».

Это означало, что она летела с Сатурна домой и находилась уже на полпути между Марсом и Землей, когда произошло ЭТО. Благодаря тому, что они так и не долетели до Земли, в распоряжении неполных двух тысяч землян остался хотя бы один межпланетный корабль. В свое последнее посещение базы «Аланхолд» я слышал, что «Оберт», получивший повреждения при аварийном торможении в насыщенной пеплом атмосфере, возвращен в рабочее состояние и уже вылетел за персоналом венерианской орбитальной станции.

Две тысячи из нескольких миллиардов! Боже, Боже…

Мне, впрочем, не дает жить одна-единственная смерть.

Существовало три корабля с ядерными двигателями, поддерживавшие существование нашей «космической» цивилизации. Они доставляли припасы нескольким сотням землян на Марсе, нескольким десяткам на Венере, Каллисто, Меркурии, астероидном поясе Троянцы. Ждали их и здесь, на Титане.

Теперь из трех остался всего один.

«Циолковского» поймали на низкой околоземной орбите и пристыковали к станции для ремонта и переоснащения. Но команда «Циолковского», узнав, что происходит, отвела его от стыковочного модуля и устремилась к Земле.

По пути экипаж непрерывно поддерживал связь с базой на Луне, передавая картинки одна другой страшнее. Места падения осколков астероида на Землю находились не с той стороны, где располагались станция, и по мере движения корабля по орбите оцепеневшие зрители видели, как к ним все быстрее несутся огромные куски земной породы.

Командир продолжал снимать, комментируя происходящее спокойным, низким, неторопливым голосом, словно не наблюдал ничего особенного, и водил камерой перед иллюминатором. Куски становились все больше и, наконец, заняли весь объектив. Капитан внезапно вскрикнул, камера дернулась — и вместо изображения пошли одни помехи…