– Мать честная! - не удержался комбриг. - Да тут флотилия целая! А месту, месту-то сколько!

Он так отчаянно вертел головой, что чуть не запнулся обо что-то. Из горбатой кучи, внахлест укрытой шинелями, торчала бросая нога.

– Это что? - спросил Кирпотин.

– Офицера, - доложил Тищенко. - Хотилы пидорвать усе, шо осталося, да мои хлопцы их поризалы…

– Поризалы! - комбриг зло пнул торчащую из-под шинели ногу. - А повезет кто?

– Куцы повезет? - не понял разведчик.

– В догон, куда еще? Или ты Серка своего расседлаешь, а седелку на колбасу эту навьючишь? - комбриг подошел к одному из снарядов и похлопал по теплому боку. - Тут знающий человек нужон. Машинист, а то и не один. С кочегаром.

– Есть машинист! - оживился Тищенко. - Як же! Самый наиглавнийший у их! Тильки мовчит, собака!

– Как, то есть, молчит?! - возмутился Кирпотин. - Спроси как следует! Ты соображаешь, чего они с такими аэропланами натворить могут?! - усы Степана Анисимовича гневно зашевелились. - А если возвернутся сейчас, да бомбами?!

– У них нет бомб, - сильный, раскатистый голос грянул вдруг на всю пещеру, заглушив последние слова комбрига.

– Это еще что? - удивился Кирпотин.

– Ты дывысь! Заговорил! - Тищенко радостно замахал руками. - А ну, ведить его до нас, хлопцы!

И, повернувшись к комбригу, пояснил:

– Це ж вин и е! Машинист!

– Хм… машинист… - Степан Анисимович скептически прищурился на седую гриву и буйно всклокоченную бороду доктора Горошина. - Да это поп какой-то, а не машинист… Кто таков?

Голос комбрига был суров, но сам он несколько отодвинулся при приближении доктора, хотя руки того были связаны за спиной.

– У них нет бомб, - повторил Горошин, пропустив мимо ушей вопрос комбрига. - И они не вернутся. Их ждут вечные скитания среди звезд.

– Поп и есть! - рассердился комбриг. - Ты кого мне привел, сволочь?!

Он сгреб Тищенко за грудки и как следует встряхнул.

– Та шо вы, Степан Анисимович! - хрипел придушенный комэск. - Я ж сам бачив, як вин офицеров у ту бочку сажав! Та ще и наказував, як пары разводить! От лопни мои глаза!

Кирпотин повернулся к пленному.

– Можешь управлять?

Горошин молчал. Неверный зеленоватый свет вычертил в пещерных сумерках надменный профиль в косматом облаке волос.

– Ты не отворачивайся, отец, - кротко посоветовал комбриг. - У меня контрразведки нет, но аллилую петь я и не таких святителей заставлял. Говори добром, можешь машиной управлять?

Горошин молчал.

– Так, - кивнул Кирпотин. - Вражина, во всей своей классовой озверелости. А ну, ребята, ставь его к стенке!

Красноармейцы, едва доходившие церковными маковками шлемов рослому доктору до плеча, стали прикладами подталкивать его к вороненому боку ближайшего снаряда.

– К матерой стенке ведите! - прикрикнул Кирпотин. - Попортите мне технику!

– Кончать, что ли? - тихо спросил подскочивший откуда-то Яшка.

– Обожди…

Понятливый Яшка кивнул и снова исчез.

Комбриг подошел к снаряду и коснулся теплой брони. Махина возвышалась над головами, будто четвертная бутыль густого черного крымского вина, стоящая посреди рассыпанного по столу гороха. Одной из горошин, подкатившейся к самой бутыли, был он, комбриг Кирпотин.

– Добротно сделано. Ни шва, ни заклепочки. Где ж тут садиться?

– А на другой стороне дира е! - живо доложил Тищенко.

– Ну, пойдем посмотрим…

Яшка любезно проводил доктора до места, приказал бойцам поставить его у шершавой стены подальше от выхода из пещеры, а самим отойти на положенное расстояние и заряжать. Оставшись с пленным наедине, ординарец сочувственно вздохнул.

– Плохи дела твои, отец. Товарищ Кирпотин шутить не любит. У нас ведь это просто - именем революции, и ты уже стучишься в дверь ко господу-богу нашему. Ан бога-то и нет! Это товарищ Плеханов на опыте доказал. Очень даже глупо может получиться… Семья есть?

Горошин свирепо покосился на Яшку, но снова ничего не сказал.

«Ага!» - подумал ординарец.

– Надо, надо говорить, папаша, - Яшка дружески похлопал Горошина по плечу. - Нечего семью сиротинить. Никто тебе за это спасибо не скажет. Врангелю - конец! Новая жизнь наступает, а ты в расход просишься.

Он укоризненно покачал головой, будто поучал неразумное дитя, а не гордого седого великана.

– Вон товарищ Кирпотин идет! Давай, отец, крой, как на исповеди! Но доктор Горошин не собирался разговаривать ни с красным командиром, ни с его ординарцем.

– Ну, гляди, тебе видней… - Яшка сплюнул под ноги и пошел навстречу командиру.

– Как он? - тихо спросил Кирпотин.

– Кобенится, гадюка! Но ничего, у меня заговорит! Бил?

– Еще нет. Думаю малость постращать. Есть одна зацепочка… Комбриг дернул усом.

– Быстрее стращай! Времени нет! Уйдут белые - своим ходом пущу на небо, догонять! Ты видал, сколько там ручек-штучек, в той машине? Без спеца нам за сто лет не разобраться! Уж на что я машин всяких повидал - и на Путиловском, и на Пресненских мануфактурах спину гнул, - а все равно ни черта лысого не разобрал. Нужен спец.

– Так это мы щас! - Яшка уверенно сдвинул папаху на затылок, подмигнул красноармейцам так, чтоб не видел пленный, и скомандовал:

– Становись! Цельсь! Именем…

– Стойте! - раздался вдруг в глубине пещеры высокий, отчаянно срывающийся голос.

Из зелени тумана выбежала девушка в распахнутой шубке поверх легкого платья. Длинная коса растрепалась, развязавшаяся лента болталась хвостами, расширенные в испуге глаза заплаканы. Но первое, что поразило всех, от комбрига до красноармейца, был не растрепанный вид девушки, а ее красота.

Из-под покрасневших век сверкали влажной зеленью большие, как два моря, глаза. Волосы цвета спелого поля оттеняли южный загар лица. Губы, не знавшие карминов и помад, горели собственным пламенем.

«Ишь какая! - подумал ординарец и невольно разулыбался. - Вот ведь, кабы не война, так и глазом не глянула бы на меня, этакая-то краля! А теперь - совсем другая история. Может, и наш черед пришел…»

– Папа! - крикнула девушка, ловко проскочив между красноармейцами и бросаясь на шею доктору. - Папа! Что они делают?! Ведь ты же ни в чем не виноват! Это ошибка, правда? Скажи им!

Она заглядывала в глаза отца - те же два моря под седой пеной бровей. Она привыкла читать ответы на все вопросы, ныряя в их глубину. Но сейчас они были темны и бездонны…