Мара

И правда, где их найти? Нельзя же влюбляться всю жизнь как по команде. А вдруг такая сильная, безнадежная и в то же время полная надежд любовь бывает только раз в жизни? Тем не менее нельзя слишком долго засиживаться во мраке страдания, здесь можно переждать бурю, но когда-то нужно выходить из укрытия и начинать действовать. Лучше заряд здорового оптимизма, чем нонконформизм добродетели или показная солидарность. И потом, если кончается любовь, зачем переставать любить, хотя бы самих себя? Любовь — это теплое одеяло, в то время как цинизм обнажает нас перед лицом боли. Цинизм спасает только, когда все в порядке, но если все хорошо, какой смысл быть циником? Не лучше ли быть великодушным? Можно ли объяснить все это, не впадая в банальность? И не говорить Маре «цени то, что имеешь: мужа, работу»? Она попытается объяснить ей простыми, слегка ироничными словами, какой действенной может оказаться установка на счастье. Счастье — это тяжелая работа, как и все остальное, включая несчастье. Только смысл ее яснее, чем смысл других работ. В этом оно похоже на поход в спортзал, чтобы подтянуть задницу. Гимнастическая концепция существования? Не слишком ли это заумно? Но неужели она напишет сейчас что-нибудь в духе «клин клином вышибают»? Еще чего! Это значило бы просто потерять себя! Откуда только берутся такие типы, как Андреа, что полностью вышибают из женщин мозги?

Назревает серьезный кризис, который невозможно не замечать и замалчивать, иначе серьезно заболеешь и в итоге все равно вынуждена будешь признать банкротство души. Банкротство души? Согласна, это выражение пристало лишь салонному психологу из псевдоинтеллектуальной телепрограммы, но смысл понятен: гнев, если его не высказать, рано или поздно прорвется. Она действительно банкрот.

Лаура была человеком деятельным, сильной личностью. Она не хотела ни жить в долг, ни идти ко дну. Она обязательно выберется на берег, но сначала тщательно обследует все подводные камни — опасные ловушки, которые расставило ей подсознание.

Ура! Приглашение на ужин к Карло Бонино прибыло, как швейцарский поезд, — точно по расписанию. Достаточно было сказать Ломбарди, что она не упадет в глазах своего ненаглядного, если признается ему, что хочет от него любви образца восемнадцатого века, и похвалить душевные и профессиональные качества Маурицио Кело, с которым они так хорошо ладят. Его имя — известный знак качества. Еще одна из ее уловок — упомянуть в нужный момент фамилию своего мужа, уточнив, что это сын того самого Дучо Герардески, знаменитого архитектора, который проектировал музеи и города будущего, а им не подарил даже маленькой квартирки в центре. Они вынуждены жить в жалкой берлоге на окраине (пятьдесят квадратных метров, первый этаж, окна во двор), доставшейся ей по наследству от тетки Джузеппины, в которой она жила в студенческие годы, когда отец женился на своей лахудре. Ладно, черт с ним, лучше о нем не думать. О родителях Джакопо, впрочем, тоже. Два засушенных интеллектуала, но у матери душа все-таки есть. Классический случай: поседевшей женщине под пятьдесят пришлось уступить своего мужа двадцатилетней соплячке. Снобы тоже плачут. Ну и наплевать! Пусть плачут, о них всегда найдется кому позаботиться. Отпуск обещал быть сногсшибательным: до сих пор ни намека на Серени. Может, она отложила поездку на неделю из-за несчастья с подругой? Может, именно из-за Гаи, они ведь так близки? Ох уж эта женская дружба. Впрочем, все равно, главное, что мерзавкам в этом сезоне ничего не светит. Удача ей наконец улыбнулась — у нее будет больше времени, чтобы обработать Марию Розу и убедить ее, что дружба с Серени — это cheap and out, разве можно дружить с той, что носит только розовое и голубое, разгуливает по пляжу в мини-бикини и подбирает сумки под цвет туфель?! Просто смешно. Странно, что Карло не запретил Ломбарди водиться с Лаурой. Ах, ну конечно, она забыла про «Разбитые сердца» — Лаурину рубрику в одном известном журнале: этого вполне достаточно, чтобы тебя признали здесь за свою. Может, Рита и преувеличивает, но может же она хотя бы в мыслях размазать по стене ту, которую всю жизнь так ненавидела за благородство и красоту. И Монику Белуччи — новоиспеченную кинодиву, Венеру двадцать первого века — за красоту и совершенство тела надо отравить крысиным ядом. Их обеих надо отравить. И если представится такая возможность, Рита ее не упустит.

На вечеринке у Карло Рита Питалуга отвоевала себе место под солнцем, точнее, за столом: напротив нее сидел владелец одной известной газеты, седоватый и суховатый, нарочито вежливый и значительный. Он пытался скрыть брезгливость, но если бы она кинулась целовать ему руки, воспринял бы это как должное. Рядом с ней известный психоаналитик уплетал за обе щеки вкуснейшую пасту. Слишком легкая, а потому неинтересная добыча, типаж старичка-добрячка. Он несколько раз участвовал в шоу Маурицио Констанцо и, казалось, был страшно этим горд. Чуть поодаль сидел начинающий, но уже прославившийся писатель-открытие года, франтоватый и очень симпатичный молодой человек. В литературных кругах ему уже завидовали — и правильно делали. В тот вечер он пришел со своим издателем — бородатым и угрюмым, непрерывно нахваливавшим молодое дарование, которое пожирало все подряд, как изголодавшееся животное. Не обошлось без философа, бледной жены философа, костлявого как смерть телепродюсера и, разумеется, Ломбарди, щебечущей (или бранящейся?) с Бонино, как будто они уже обручены. Жена Карло рассказывала о каждом поданном блюде, , пытаясь утопить в бесчисленных гастрономических изысках горькую правду: ублюдок изменял ей у всех на глазах, словно она слепая или слабоумная.

Пока что было невыносимо скучно, но светская жизнь, известное дело, штука не самая веселая. Чтобы будущее было счастливым и радостным, в настоящем придется немного потерпеть.

— Когда я решила последовать твоему совету, у меня было помутнение рассудка! Он попросил принести ему зубочистку! Ты можешь себе такое представить?! Я чуть под стол не упала.

— Зато у нас с тобой есть новая тема для разговора: не обсуждать же вечно Андреа и мою больную спину.

— Ты, конечно, права, Андреа не лучший вариант, но у меня была, по крайней мере, веская причина все это терпеть. Вокруг одни придурки. Этот хотя бы симпатичный, но слишком груб, я не смогу. Если он такое вытворяет за ужином, представляешь, что ему может понадобиться в постели?

— Давай не будем о постели. Я должна четыре месяца провести в этом чертовом каркасе — неподвижно, как сушеная треска. Врачи говорят, что мне еще повезло!

Прости, но как ты можешь жаловаться? Ты свалилась с верхней ступеньки огромной лестницы, у тебя раскрошился позвонок возле крестца, ты могла бы остаться парализованной на всю жизнь! И что же? Твой пятилетний сын, один, без чьей-либо помощи, звонит в «Скорую помощь» и спасает тебе жизнь!

— Я родила гения! Мичи тоже себя хорошо вела: она оглянулась на меня и на мгновение даже перестала жевать свои крекеры.

— Так что тебе, конечно, не повезло, но бывает и хуже.

— Спасибо, что добавила «не повезло»! Знаешь, провести отпуск в миланской квартире — не очень-то заманчивая перспектива даже для такой лентяйки, как я.

— Но я же тебя не брошу! У меня куча дел, а Монте-Альто может и подождать недельку-другую.

— Я тебе сто раз повторяла: все нормально, я справлюсь сама, не нужно со мной нянчиться, тебе давно пора размять кости, но ты упрямей осла. Ладно, давай лучше вернемся к нашему красавчику. Лично я предпочитаю простачков, терпеть не могу интеллектуалов, они жадные, скупые, неверные и высокомерные.

— По большому счету, я согласна, но желудку не прикажешь: как он может спокойно переваривать пищу, когда напротив сидит парень и выковыривает из зубов остатки еды?

— Ну и забей на него! Не все же такие. Попробуй кого-нибудь еще. У тебя же полно поклонников!