Другие стены были украшены фотографиями песчаных дюн, открытого моря, зеленых и золотых надкрыльев насекомых и обнаженных девиц. Фотоаппараты Ваны — красивые и дорогие черные инструменты со сверкающими, как топазы, линзами — тоже лежали на полке из толстого стекла, как произведения искусства. Впрочем, они действительно таковыми являлись. Одну стену полностью занимали три огромных сцепленных ромба — один черно-белый, второй красно-белый, а третий, расположенный в центре, черно-красно-белый. Ванесса отрицала какое бы то ни было мистическое значение этого современного триптиха, созданного ее другом из Венеции. Она бы, конечно, могла объяснить его как эротический символ, но стоит ли приписывать работе художника какой-то смысл, кроме желания нести в мир красоту, желания, без которого художник просто не может существовать!

Были в этой комнате и другие украшения. Большая панель рядом с гипсовым цветком изображала удаленное на миллионы световых лет ночное небо со взрывающейся посередине черной туманностью, усеивающей искривленное пространство комнаты лепестками погасших звезд.

В комнате не было мебели, кроме книжных полок, нескольких толстых подушек и мехового ковра на полу. У Ванессы не было ни кровати, ни стола со стульями, ни сундуков. Писала она лежа на ковре. Она никогда не готовила дома, а приносило еду из ближайшего дешевого ресторанчика. В углу возле книжных полок стояла электроплитка для приготовления чая и кофе. Одежда хозяйки висела в узком шкафчике в ванной. Там же лежала ее пижама — в ней Ванесса проводила большую часть времени.

Комната была освещена малиновым светом — видимо, в знак уважения к Эдгару По. Светильниками служили стоящие на полу свечи и лампы из перфорированного кирпича.

Из невидимого магнитофона доносилось приглушенное пение, своеобразный контрапункт четырех или пяти голосов, нежный и исполненный совершенной гармонии.

— Это музыка пигмеев, — объяснила она вошедшему Гвидо. — Хочешь поймать кайф?

Гвидо кивнул, продолжая молча разглядывать Мидж.

— Никое придет позже, — сказала Ванесса.

— Какой Никое?

— Это человек из вашего посольства. Насколько мне известно, он пользуется большим влиянием.

На Мидж была легкая накидка, ниспадающая сотнями прозрачных складок. В таком одеянии Гвидо хотел видеть стюардессу, когда летел из Италии в Египет. Материя, обернутая вокруг бедер, груди и одного плеча Мидж, оставляла второе плечо обнаженным. Большие груди девушки были разделены массивной подвеской из золотых звеньев. Ее соски, казалось, вот-вот прорвут легкую ткань..

Всякий раз, когда она проходила мимо свечи, пламя как бы обнажало ее, выделяя очертания стройных ног. У Мидж были удивительно тонкие и длинные ноги, предназначенные скорее для бешеной первобытной погони, чем для спокойных прогулок.

Длинный разрез юбки полностью открывал ноги Ванессы, стоило ей сделать хоть один шаг. Волнистая, но плотно облегающая материя была нескромностью совсем иного рода, чем прозрачное одеяние Мидж. Однако обе они выглядели не просто чувственно, но очень эстетично.

«Чтобы понять Ванессу, — подумал Гвидо, — нужно уразуметь ее ошеломляющее, почти мучительное чувство прекрасного».

Поразмыслив, он решил, что это качество возникло у нее не в результате изучения художественных теорий прошлого, а скорее как предчувствие морали будущего.

— Нет, только не мораль, — перебила его Вана, когда Гвидо высказал свое предположение вслух. — Меня тошнит от любой морали. Лучше назови это своего рода наукой.

— Оккультной наукой? — рассмеялся Гвидо.

— Ни в коем случае! Я ненавижу все тайное и священное.

Она плотно прижалась низом живота к ноге Гвидо и снова заговорила:

— Я бы хотела, чтобы ты тоже показал себя. Мне не нравится, что ты все время прячешься.

— Ты сейчас употребила выражение, которое сама отрицала: «я бы хотела», — поддразнил Гвидо.

— Ты что, хочешь лишить меня права противоречить себе самой? Гвидо снова почувствовал, что за несколько дней знакомства успел познать далеко не все грани этого сложного характера.

— Я не хочу быть чем-то завершенным, округлым, — сказала ему пару дней назад сама Ванесса, когда они попали в район города, предназначенный на снос. — До самого смертного часа мне нужно постоянно иметь возможность выбора, вести реконструкцию без плана.

На следующий день она снова заговорила об этом, когда они проходили мимо базальтовых статуй с выветрившимися носами и лбами, разбитых таблиц, кусков расколотых изображений птиц и сфинксов с невидящими глазами.

— Видишь, их вечности пришел конец. Они предоставляют нам возможность изобретать новое.

— Я думал, что боги существуют вечно, — пошутил Гвидо. — Разве они не продолжают жить в Сивахе, как и люди, которые в них верят, — вне времени?

— Время существует только для тех, кого оно увлекает своим течением, — ответила она.

— Мои боссы смотрят на будущее иначе.

— У тебя есть боссы? Значит, ты раб. Так что не суетись, раб! Раз твое время принадлежит не тебе, трать его спокойно! Не теряй времени, торопыга! — подзадорила его Ванесса, отвернувшись от итальянца, но прежде чем он успел ее обнять. — Скорее целуй Мидж!

Юная коптка приоткрыла навстречу Гвидо нежные губы, благоухающие ароматом каких-то африканских фруктов.

Может быть, потому, что его тянуло к ней еще сильнее, чем к Ванессе, Гвидо стал искать недостатки этого юного тела, которое обнимал впервые в жизни.

Груди Мидж были чересчур полными для ее тонкой талии, а плечи слишком хрупкими. Кожа бледная, слишком много волос для такого маленького личика. Но, несмотря на все это, Гвидо почувствовал желание.

Вана обняла их обоих за шею и, втиснувшись посередине, по очереди поцеловала Гвидо и Мидж в губы, укусив обоих за язык. Руки Ваны отыскали фаллос Гвидо, и пальцы Мидж тоже ласково коснулись его. Обе женщины соскользнули на пол, и их губы соединились вокруг возбужденной плоти мужчины. Гвидо не знал, в чей рот он вошел раньше. Скоро его перехватили другие губы, и он приспособился быстро переходить из одного рта в другой.

Он по-разному наслаждался, попадая то в нежные, шелковистые губы одной, то в горячие и влажные — другой. Но не мог определить, чей рот нравится ему больше и кому вообще он отдает предпочтение. О, если бы войти в обеих сразу!

С улицы донеслись какие-то крики. Гвидо показалось, что он услышал: «Амон! Аллах…»

Он наклонился вперед и сжал одной рукой грудь Ваны, а другой — Мидж. Но он не хотел больше сдерживаться. Разве не пришло время действовать подобно богу и сделать мираж вечным? Вана сразу почувствовала это, как она всегда чувствовала все. Ее пальцы крепче обхватили торчащее древко и заскользили по нему вверх и вниз, от кончика до основания. Гвидо был счастлив, что теперь она ласкает его не с прежней нежностью, а именно так, чтобы он достиг оргазма.

Свободная рука Ваны легла на затылок Мидж, чтобы, когда спазмы достигнут кульминации, Гвидо глубже проник в горло девушки.

Потом, когда все трое отдохнули и грызли фисташки, ожидая нового гостя, Мидж начала перебирать струны маленького плоского, похожего на цитру инструмента и тихо запела:

Девушка зачерпнула из чаши пригоршню воды и брызнула себе на грудь. Прозрачная ткань плотно прилипла к телу.

— Этой поэме три тысячи лет, — объяснила Ванесса. — Ее пели жрицы в храме Амона. Они всегда поют ее в Сивахе, когда преданные обмениваются поцелуями. Мужчина с мужчиной, женщина с женщиной. Мужчина с женщиной. Женщина с мужчиной. Брат с братом: Сестра с сестрой. Брат с сестрой и наоборот. Мать с сыном или дочерью. Отец с сыном или дочерью…