Томасу это не понравилось. Он понятия не имел, в чем заключается нестандартность ситуации, но по опыту знал, что в таких ситуациях чиновный люд (в их числе и сотрудники правоохранительных органов) всегда находит почему-то самое плохое решение. Ну самое что ни на есть никудышнее. Если даже сесть и специально задаться целью найти самое плохое из всех плохих решений, в жизнь не додумаешься до такого, какое чиновники рожали с той легкостью и даже естественностью, с какой жаба мечет икру. Потом, конечно, спохватывались, корректировали, исправляли, но главное-то было уже сделано. И потому при всей зыбкости своего положения Томас все же предпочел бы определенность. Он уже мечтал о встрече с судьей Кузнецовой. Там многое будет зависеть от него. Пусть даже не очень многое, но хотя бы кое-что. А сейчас от Томаса не зависело ничего. Наоборот, он полностью зависел от того, какой выход из нестандартной ситуации найдут эти милицейские и прокурорские валуи. Да что же, черт возьми, происходит?

Только во второй половине дня что-то, похоже, начало проясняться. Конвой вывел Томаса из здания райсуда и сунул в автозак. Томас решил, что суд почему-то отложен и его возвращают в "Кресты". Но вместо этого автозак недолго покружил по городу и остановился возле 15-го отделения милиции. А еще через десять минут Томас оказался в той же самой камере предварительного заключения, где провел первую ночь после злосчастной сделки с подставным "финном".

В камере не было никого, лишь застарелая вонь говорила о том, что место это не относится к категории малообитаемых. Конвойный снял с Томаса наручники и даже почему-то расщедрился на сигарету. Томас воспринял это как дурной знак.

Через несколько минут в камере появился следователь, который вел его дело, а с ним - оперативник, капитан милиции, который задержал Томаса. На этот раз он был в форме. Конвойный вышел. Томас поспешно погасил сигарету и вытянулся. Не то чтобы по стойке "смирно" (при его росте это могло быть воспринято как некий вызов), а, скорее, принял почтительную позу официанта, всем своим видом демонстрируя готовность быть максимально полезным правоохранительным органам 15-го отделения милиции города Ленинграда и одновременно по выражению их лиц пытаясь понять, что его ждет. Но ничего не понял.

- Фамилия? - спросил следователь.

- Ребане, - с готовностью ответил Томас. - Томас Ребане. Ребане по-эстонски - "лисица". А если быть точным - "степная лисица". Так что по-русски моя фамилия - Лисицын.

- Не болтай, - хмуро посоветовал капитан.

- Слушаюсь, - поспешно согласился Томас.

- Место рождения? - продолжал следователь.

- Хутор Кийр на острове Сааремаа. "Кийр" по-русски - "луч".

- Не болтай, - повторил капитан. - Сааремаа - это Эстония?

- Так точно, - подтвердил Томас. - Остров на Балтике.

- Видишь - Эстония, - сказал капитан, обращаясь к следователю.

- Понятно, - кивнул тот. - Место постоянного жительства?

- Город Таллин, - отрапортовал Томас. - Адрес...

- Не нужно, - прервал следователь. - Во-первых, мы его и так знаем. А во-вторых, это не имеет сейчас никакого значения.

Томас поразился. Как это - не имеет значения адрес? Адрес, место работы да с этого в ментовке всегда начинают. Но если не имеет значения адрес, что же имеет значение?

Очень ему хотелось задать этот вопрос, но он сдержался. И был за свою сдержанность вознагражден. Потому что следователь ответил сам:

- Сейчас имеет значение следующее. Первое: вы родились в Эстонии. Второе: постоянно проживаете в Эстонии. И следовательно, являетесь гражданином... Как они сейчас называются? - обратился он к капитану. - Республика Эстония? Или просто Эстония?

- А пес их знает, - ответил капитан. - Думаю, они и сами еще не определились. Пиши: Эстония, и дело с концом.

- И, следовательно, являетесь гражданином Эстонии, - закончил фразу следователь. - Поэтому я делаю вам официальное заявление. Поскольку вы совершили преступление на территории Российской Федерации, вы подпадаете под действие законов Российской Федерации. Мы могли бы, конечно, сунуть вам вполне заслуженный вами срок, и это было бы справедливо. Но вы являетесь гражданином иностранного государства, и ваше осуждение может создать международно-правовой инцидент, который нам на хрен не нужен. Взаимоотношения Эстонии и Российской Федерации не урегулированы практически ни в какой части, в том числе и в части судопроизводства и сотрудничества правоохранительных органов. Начинать эту бодягу с вас и с вашего дела ни у кого из нас нет ни времени, ни желания. Поэтому я вынес постановление. Учитывая незавершенность вашего преступления и ваше чистосердечное раскаяние, уголовное дело в отношении вас приостановить. Не прекратить, а приостановить, - строго повторил следователь. - А вас, как нежелательного иностранца, выслать за пределы Российской Федерации, а конкретно - за пределы Ленинградской области.

- Как - выслать? - помертвев, спросил Томас. - Куда - выслать?

От волнения и обилия канцелярских фраз в словах следователя Томас почти ничего не понял из того, что тот говорил, но слово "выслать" очень его испугало. От него пахн?уло этапами, пересыльными тюрьмами, какой-нибудь, прости господи, Коми АССР, столица Сыктывкар, с ее зонами и лесоповалами.

- Вы будете выдворены на территорию своей республики, - сухо объяснил следователь. - Вы все поняли?

- Так точно, все, абсолютно все, - закивал Томас, хотя по-прежнему не понимал ничего.

- А теперь, Фитиль, послушай меня, - вступил в разговор капитан. - Я с ребятами неделю потратил, чтобы тебя прихватить. И мы это сделали. Но благодарности не получим. Так что считай, что тебе здорово повезло. Но если ты хоть раз появишься в Питере, хотя бы даже туристом, крупно пожалеешь. Это дело будет тебя ждать. И получишь по нему на всю катушку. Это лично я тебе обещаю, а моему слову можно верить. И я не посмотрю, иностранный ты гражданин или не иностранный. Все запомнил?

- Все, товарищ капитан, - заверил Томас. - Спасибо, товарищ капитан. Можно только один вопрос? Почему я нежелательный иностранец? Верней, почему нежелательный, это я понимаю. Но почему иностранец?

Капитан и следователь с недоумением посмотрели сначала на него, потом друг на друга, а затем разом расхохотались. Капитан даже хлопал себя по ляжкам и приговаривал: "Я не могу! Нет, не могу! Мы тут на ушах стоим, а он..."