Наконец мы прошли между двумя скалами, каменные челюсти которых едва оставляли место для корпуса корабля, и перед нами открылся Гамильтон, раскинувшийся на вершинах и склонах холмов, - скопление таких ослепительно белых, стоящих на уступах зданий, каких, пожалуй, нет больше нигде в мире.

Было воскресенье, и на пирсе собралась сотня или две бермудцев, половина из них черные, половина белые, и все в праздничной одежде.

К пароходу подплыло несколько лодок, с них поднялись на борт местные жители. Один из них - миниатюрный, поблекший старый джентльмен - подошел к нашему самому дряхлому пассажиру и с детской радостью в моргающих глазах остановился перед ним, открыл объятия и сказал, изо всех сил улыбаясь и выражая простодушный восторг:

- Ты не узнал меня, Джон? Ну, скажи откровенно, не узнал?

Старик пассажир уставился на него в растерянности, смотрел на его изношенный, потертый костюм старинного покроя, добросовестно несший воскресную службу невесть сколько лет, смотрел на диковинную высокую шляпу, еще более древнего и почтенного фасона, с жалкими и трогательными выгоревшими полями, нескладно заломленными с претензией на щегольство, и бормотал в нерешительности, выдававшей напряженные усилия припомнить, кем бы могло быть это кроткое старое существо:

- Как же... сейчас подумаю... вот напасть... есть что-то... мм... мм... двадцать семь лет не был на Бермудах и... гм... гм... странно, никак не могу... но есть что-то очень знакомое...

- Наверно, его шляпа, - пролепетал печальный юноша, наблюдавший за ними с наивным, сочувственным интересом.

Итак, мы с Преподобным прибыли, наконец, в Гамильтон, главный город Бермудских островов. Изумительно белый город. Белый, как снег. Белый, как мрамор. Белый, как мука. Впрочем, нет, все это не точно, он выглядит иначе. Но, сказали мы, не беда, как-нибудь найдем постепенно верное слово, дающее представление об этом неповторимом белом цвете.

Это город, теснящийся на склонах и вершинах кучки невысоких холмов. Его края расходятся бахромой и теряются в кедровых лесах. Перед нашими глазами не было ни дуги уходящего вдаль лесистого берега, ни сверкающего зеленью островка на подернутом рябью, красиво окрашенном море, а были волнистые холмы, усеянные яркими белыми точками - наполовину скрытыми среди деревьев домами, проглядывающими сквозь листву. Архитектура города по большей части испанская, унаследованная от колонистов, поселившихся здесь двести пятьдесят лет назад. Кокосовые пальмы с мохнатыми верхушками, виднеющиеся тут и там, придают местности тропический облик.

На широкой пристани, сложенной из больших камней, стояли под навесом тысячи бочек с продуктом, который прославил Бермуды во многих странах, картофелем. А изредка на глаза попадалась луковица. Но нет, это сказано в шутку: на каждую выращенную здесь картошку приходится не меньше двух луковиц. Лук - гордость и радость Бермуд. Это их жемчужина, прекраснейшая драгоценность. В разговорах, в церковных проповедях, в литературе это самый чистый, самый красноречивый образ. Среди бермудских метафор луковица выражение совершенства, абсолютного совершенства.

Бермудец, оплакивая умершего и воздавая ему хвалу, говорит: "Он был луковкой!" Бермудец, прославляя живущего героя, сорвет аплодисменты словами: "Он луковка!" Бермудец, давая наставления своему сыну перед вступлением на жизненный путь, заканчивает свои советы, просьбы, увещевания словами, выражающими все его желания: "Будь луковкой!"

Мы подошли к пристани и параллельно ей, в десяти-пятнадцати шагах, стали на якорь. Было воскресенье, ясное и солнечное. Люди, собравшиеся на пристани, - мужчины, юноши и мальчики - были белые и черные, почти в одинаковой пропорции. Все аккуратно и чисто одеты, многие хорошо, некоторые очень франтовато. Вам пришлось бы проделать большой путь, чтобы найти другой город, имеющий всего двенадцать тысяч жителей, который показал бы себя с такой выгодной стороны, если говорить об одежде, да еще на товарной пристани, непреднамеренно, без особых стараний. Женщины и девушки, черные и белые, иногда проходившие мимо, были одеты изящно, многие элегантно и модно. Мужчинам, видимо, не очень нравится летняя одежда, но девушки и женщины любят ее, и было приятно смотреть на их белые платья, мы долгие месяцы привыкли видеть только темные цвета.

У одной бочки с картошкой, лежавшей в стороне, стояло четверо хорошо одетых молодых людей, двое черных и двое белых. Каждый прижимал к зубам рукоятку тросточки, и каждый поставил ногу на бочку. Подошел еще один молодой джентльмен, с затаенной тоской посмотрел на бочку, но не нашел места для своей ноги и отошел в задумчивости искать другую. Он долго блуждал по пристани, поворачивая туда и сюда, но тщетно. Здесь никто, подобно праздным людям в других странах, не садился на бочки, но все они были заняты. Всякий ставил на бочку ногу, если находил свободное местечко, которым еще не успели завладеть. Привычки всех людей зависят от окружающей обстановки. На Бермудах опираются на бочки из-за недостатка фонарных столбов.

Многие местные жители поднимались на пароход и о чем-то жадно расспрашивали командиров. Они хотят, подумал я, узнать новости с фронта русско-турецкой войны. Прислушавшись, я понял, однако, что это не так. "Почем лук? - добивались они. - Как держится спрос на лук?" Конечно, это их интересовало прежде всего. Но, узнав, что нужно, они сразу переходили к войне.

Всякий ставил на бочку ногу, если находил свободное местечко, которым еще не успели завладеть.

Мы сошли на берег, и нас ждала там приятная неожиданность: ни на пристани, ни около нее не было ни носильщиков, ни извозчиков, ни омнибусов, никто не предлагал нам свои услуги, никто и ничем нам не досаждал.

- Все равно как в раю, - сказал я.

- Что ж, если так, наслаждайтесь этим раем, - довольно кисло и едко посоветовал мне Преподобный.

Мы знали адрес одного пансиона и нуждались только в одном - чтобы кто-нибудь показал нам дорогу. Мимо проходил босоногий цветной мальчишка, такой оборванный, что можно было сразу сказать: он не бермудец. Его штаны были восхитительно изукрашены сзади разноцветными квадратами и треугольниками, ну совсем как страница из географического атласа! Он сверкал под лучами солнца и мог быть отличным проводником. Мы его наняли и двинулись следом за ним. Он провел нас по нескольким живописным улицам и благополучно доставил по принадлежности. Он ничего не взял за свою карту и назначил ничтожную плату за услуги. Преподобный дал ему вдвое больше. Мальчонка получил деньги с сияющими от радости глазами, в которых можно было ясно прочесть: "Этот человек луковка!"

Мы не захватили с собой рекомендательных писем; наши фамилии в списке пассажиров были искажены; никто не знал, честные мы люди или нет. Поэтому мы думали, что нам придется долго ждать, если только в нашем облике нет ничего такого, что заставило бы сразу захлопнуть перед нами двери пансиона. Но все обошлось без осложнений. На Бермудах редко сталкивались с мошенниками, там не подозрительны. Мы получили большие, прохладные, светлые комнаты на втором этаже, за окнами открывалась красочная картина множества цветов и цветущих кустарников - там были лилии, гелиотропы, жасмин, розы, гвоздики, герань, олеандры, гранатовые деревья, большие синие ипомеи и много неизвестных мне растений.

Днем мы предприняли большую прогулку и вскоре убедились, что этот необычайно белый город построен из белого коралла. Бермуды - коралловые острова, покрытые шестидюймовой корочкой почвы, и здесь у каждого жителя около дома есть свой карьер. Всюду, куда бы вы ни пошли, вы увидите вырезанные в склонах холмов квадратные выемки с перпендикулярными стенками, на которых нет ни единой трещинки или щелки, и вам может показаться, что дом вырос в земле и его сразу целиком вынули из грунта. Если вы так подумаете, то ошибетесь. Но материал для постройки дома добыли тут же, на месте. Кораллы прорезают на любую нужную глубину - десять или двадцать футов - и вынимают большие квадратные блоки. Коралловый массив режут долотом, насаженным на ручку длиной футов двенадцать или пятнадцать. Этим орудием пользуются как ломом, когда долбят дыру, или как долотом при ударном бурении, настолько мягок этот камень. Потом обычной ручной пилой блоки распиливают на большие красивые брусья в два фута длиной и фут шириной, а толщиной примерно шесть дюймов. Их сваливают в кучу, они вылеживаются месяц, твердеют, и тогда начинается стройка.