Наконец я подобрал-таки кандидата в шофера, и мы прикрепили его к Нелидовой.

Чтобы сколько-нибудь сносно обучить его делу, требовалось хотя бы четыре-пять дней, а где их было взять? Свободного времени мы теперь почти не имели. То выходили в боевые рейды, то на месте отбивали атаку авиации, и Нелидова зачастую по целым дням не покидала боевой платформы.

Так пролетели еще две недели.

Нелидова очень изменилась: похудела, побледнела, под глазами залегли черные круги, щеки запали.

Но в остальном это была прежняя Марина: держалась так же бодро, казалась такой же веселой и приветливой.

Эта удивительная девушка ни разу не попыталась облегчить свое положение, нет — все только наравне со всеми. Это еще больше поднимало ее в наших глазах. Кузьма Грозный теперь уже не стесняясь, открыто говорил, что Марина Нелидова — лучший боец нашей воинской части.

В нашем районе действовало два бронепоезда: наш — № 123 и соседний с нами — № 122. Однажды утром мы узнали горестную весть: сто двадцать второй взорвали фашисты. Погибло много людей.

Вероятно, по этой причине в тот день нас не направили на операцию и выход в боевой рейд отложили до сумерек.

Вскоре мы узнали подробности о гибели бронепоезда. Дело было так. Когда огневые рейды наших бронепоездов основательно издергали немцев и они убедились, что ни артиллерийским огнем, ни авианалетами вывести нас из строя не удается, они решили прибегнуть к хитрости. Местность, по которой пролегала железная дорога, имела небольшой уклон в нашу сторону. Выбрав туманный вечер, немцы погрузили на открытую платформу большое количество взрывчатки с детонаторами и, разогнав платформу, пустили ее по полотну. Платформа катилась, все больше и больше наращивая скорость. Дьявольского груза ей хватило бы для разрушения целого города. А чего им было экономить, вся Европа на них работала!

Платформа беспрепятственно прошла около пятнадцати километров, все набирая скорость, и, поздно обнаруженная, со всего маху налетела на бронепоезд, который в это время вел артобстрел вражеских объектов.

Взрыв страшной силы разбил пять боевых платформ, остальные были серьезно повреждены.

Теперь на всем участке фронта остался только наш бронепоезд.

Командир, комиссар и я обсуждали это событие, когда поступили координаты оборонительных пунктов врага. Мы должны были немедленно накрыть их артиллерийским огнем. До выхода на операцию оставалось совсем мало времени.

Бронепоезд вот-вот должен был уже тронуться. В это время командира подозвали к рации — из штаба поступил срочный приказ: во избежание повторения катастрофы с бронепоездом № 123 пустить вперед дрезину!

Капитан побледнел, положил наушники и отозвал меня в сторону.

— Это значит — послать ее на верную смерть… чует мое сердце, немцы повторят свой прием…

Мне было не менее тяжело представить, что…

— Есть выход! — воскликнул я.

Капитан стремительно и цепко схватил мою руку.

— Какой?! — он приблизил ко мне свое лицо.

— Срочно переместить платформы, пустить вперед аварийные со шпалами и остановить их за полкилометра от нашей огневой позиции!..

Капитан глянул на часы.

— Не успеем, — глухо выговорил он. — На перемещение платформ потребуется время, придется ехать на соседнюю станцию, путевые стрелки только там…

— Тогда перекроем путь запасными шпалами, если немцы пустят минированную платформу, пусть себе взрывается…

— Думал я об этом, — резко качнув головой, сказал Балашов. — Не годится! А если нам придется немедленно двинуться вперед, что тогда? Не имею я права загораживать путь бронепоезду…

Я почувствовал, что теряю самообладание.

Невольно покосившись туда, где на зеленых ящиках со снарядами рядышком сидели, мирно беседуя, Нелидова и Еремеева, я почувствовал предательскую внутреннюю дрожь. Девушки, накинув на плечи шинели, оживленно смеялись, ведь молодость есть молодость, а темы для разговоров у них никогда не переводились.

— Будь у нас время, я перевел бы одну пушку на прямую наводку, поставил бы ее во главе состава и как только показалась бы эта чертова платформа, расстрелял бы ее в упор и дело с концом! Но сейчас… — Капитан опять посмотрел на часы.

Времени уже почти не оставалось. Необходимо было срочно принять решение. Тем более что дрезина находилась в хвосте состава, и на ее перемещение требовалось около десяти минут.

— Сержант Нелидова! — громко окликнул капитан.

Марина тотчас вскочила, одернула гимнастерку и поспешила к нам, на ходу бросив Еремеевой что-то смешное, отчего обе снова расхохотались.

Балашов стоял туча тучей.

Но я-то понимал, какие чувства бушевали в нем, какие страсти раздирали этого на вид холодного и сурового человека…

Нелидова стояла перед капитаном — руки по швам, выцветшая пилотка кокетливо сдвинута набекрень, коротко остриженные волосы тщательно зачесаны назад. Стояла, глядела своими огромными голубыми глазами на побледневшего капитана и ждала его приказания. Чувством собственного достоинства, уверенностью и силой дышала вся ее стройная, точно изваянная фигура.

Капитан, показавшийся мне на мгновение надломленным, постаревшим, хмуро глядел на девушку и молчал. Наконец он спросил:

— Сержант Нелидова, вы обучили бойца водить дрезину?

— Пока нет, товарищ капитан.

— Как это «пока нет»! — крикнул капитан. Но тотчас опомнился, взял себя в руки и уже потише, хотя и с явным раздражением спросил: — Что же вы делали столько времени? Неужели так сложно обучить человека водить дрезину по рельсам? Переведешь рукоятку вперед — дрезина пойдет вперед, переведешь назад — пойдет назад. Дорога прямая, ровная — ни ухабов, ни рытвин, ни поворотов. Нормальный человек за час научится!..

— Так точно, товарищ капитан. Но у нас не было и этого часа. Боец, который прикреплен к дрезине, ни на минуту не мог отойти от пушки, ведь он заряжающий.

— Почему выбрали именно заряжающего, неужели другого не нашлось? — обратившись ко мне, резко спросил Балашов.

Глаза у него были красные, воспаленные, как у больного, в сильном жару.

— Товарищ капитан, вы же знаете, в расчетах не хватает людей. Вообще-то он подносчик снарядов, но сейчас работает за двоих: и за подносчика, и за заряжающего…

Капитан помрачнел еще больше.

— Сержант Нелидова, даю пятнадцать минут, покажите вашему сменщику все, что нужно, объясните толком и сажайте на дрезину, ясно?

— Как это можно, товарищ капитан… — вмешался комиссар.

— Можно! — твердо сказал Балашов.

— Нет, этого делать нельзя, — возразил комиссар. — Мы всех поставим под удар. Человеку, который в глаза не видел дрезины, мы что-то объясняем и отправляем на задание? А почему не посадить на дрезину опять же Нелидову?

— Вы понимаете, что говорите?! — взорвался капитан.

— Отлично понимаю, — твердо и настойчиво произнес комиссар. — Если она столько времени могла справляться, справится и эти два-три дня, а за это время мы постараемся подготовить ей замену.

— Комиссар, дорогой, ты пойми, на такое задание нельзя посылать женщину!

Услышав это, Нелидова встрепенулась. Лицо ее сразу посуровело.

— Товарищ капитан, я ведь такой же боец, как любой другой, и справлюсь с любыми обязанностями не хуже других!..

В ее голосе звучала обида.

— Делить военное дело на женское и мужское я тоже не считаю правильным, — резко проговорил комиссар.

Нелидова покраснела. Смело, даже с вызовом смотрела она на растерянного командира бронепоезда.

— Молодчина, сержант! Вы совершенно правы, — одобрительно сказал комиссар и перевел взгляд на капитана.

Ухватив нас за локти, капитан отвел комиссара и меня в сторону.

— Послушай, Степанов, мы должны пустить дрезину впереди бронепоезда как прикрытие, понял? Если немцы пустят навстречу минированную платформу, дрезине придется принять удар на себя, понимаешь ты или нет? Здесь требуется мужская сила. Если дрезину поведет ловкий парень, он разгонит ее, а сам спрыгнет. Женщина не успеет этого сделать, не сможет спрыгнуть, пойми ты это, Степанов!..