— Я же сказал, РПК, — повторил солдат и исчез в своей будке.
3
РПК, РПК, РПК, — рокочущее барабаном, это созвучие воспринималось как некий таинственный шифр жизни, которой теперь предстояло им жить.
Лейтенанта Горикова, того самого, что сопровождал их на службу, было не узнать. Что-то переменилось в нем, как только очутились в расположении части: где вагонное добродушие, где веселость и покладистость «своего парня»? Опять собрал всех на плацу, подал команду: «Становись!» И тут же тихо и невозмутимо приказал: «Разойдись!» Позавчера ему не понравилось одно, вчера — другое, а сегодня выяснилось — долго становились в строй, надо в считанные секунды, так, словно к локтям привинчены магниты: раз, два, три — и шеренга как спаянная.
Всех призывников разобрали по росту, и Андрей, у которого рост был метр восемьдесят пять, попал в первый взвод — взвод кандидатов в роту почетного караула. Оказалось, что ниже ста восьмидесяти сантиметров в РПК вообще не берут.
— Р-р-рав-няйсь!
По этой команде надо повернуть голову направо — как можно резче — и увидеть грудь четвертого человека. Если нагнешься — покажется пятый, а может, и шестой, а завалишься чуть назад — всех заслонит первый, правый. Грудь четвертого человека — в самый раз, высчитано, выверено веками строевой практики. Стараясь выравняться, Андрей скосил глаза на грудь Аврусина, уже проявившего незаурядные способности к шагистике. Сухопарый, жилистый, Аврусин весь был как на шарнирах, и лейтенант, сразу оценивший «природные данные», уже несколько раз выводил его из строя для наглядной демонстрации строевых приемов. Аврусин Андрею не нравился, неприязнь началась еще в вагоне. Не кто-нибудь, даже не лейтенант, а почему-то именно Аврусин сделал тогда замечание Руслану за длинные волосы. Его-то какое дело?
Третьим стоял Нестеров — бледный, растерявший свои веснушки, с тем мучительным выражением послушания и покорной внимательности на лице, с каким у доски стоит незадачливый ученик, — Нестерову уроки строевой не давались, он часто путал ногу, не мог подладить отмашку рукой.
Смешливый, готовый по пустяку расхохотаться, Линьков стоял слева от Нестерова, едва сдерживая улыбку, и лейтенант подозрительно на него посматривал.
Совсем рядом, касаясь правой руки, вытянулся Руслан Патешонков, с роскошными своими кудрями он распрощался в день приезда и сейчас был удивительно похож на ощипанного петушка. Его гитаре разрешили висеть в каптерке.
— От-ставить!..
Лейтенант неторопливо осмотрел шеренгу — медленно-медленно слева направо, потом зигзагами: от подбородков (не слишком ли опущены) к ногам (не слишком ли сведены носки сапог), — и румянец, свекольно заливавший его щеки, растворился, лейтенант наконец-то позволил себе улыбнуться.
— А он не простак, — шепнул Андрею Патешонков. — Это для первого знакомства — рубаха-парень и прочее, а потом так зажмет — запищим.
Патешонков сказал это совсем тихо, но лейтенант услышал, и воздух будто разорвало:
— Р-р-раз-говорчики!
На его щеках опять проступили свекольные пятна.
Прошелся вдоль шеренги сосредоточенный, словно шахматист, дающий сеанс одновременной игры. Вскинул затененные ресницами, посветлевшие, совсем штатские глаза:
— Вопросы есть?
Андрей ослабил ногу, через смущенное покашливание спросил:
— У меня есть, товарищ лейтенант. Что же это все-таки такое, РПК?
Конечно, он знал, но интересно, что скажет лейтенант.
Лейтенант молча кивнул — вопрос показался ему существенным.
— Матюшин! — не оборачиваясь, позвал он стоявшего позади не то загоревшего, не то просто смуглого долговязого сержанта. — Устав гарнизонной и караульной служб!
Матюшин бегом кинулся в казарму и через минуту вернулся с тоненькой книжкой.
Лейтенант нащупал взглядом Андрея:
— Звягин, выйти из строя!
Андрей сделал вперед два шага, неловко покачнувшись, повернулся лицом к шеренге.
— Читайте вслух погромче! — приказал лейтенант, протягивая устав.
Андрей открыл первую страницу и вопросительно посмотрел на лейтенанта.
— Страница сто семьдесят шесть, — с расстановкой, поднимая взгляд поверх шеренги, словно видел эту страницу на противоположной стене кирпичного дома, подсказал лейтенант Гориков, — параграф триста сорок первый… Нашли?
Андрей впился в строчки.
— «Почетные караулы… — начал он неуверенно. — Почетным караулом называется подразделение (команда), назначенное для отдания воинских почестей. Почетный караул назначается для встречи лиц, указанных в статье двадцать первой…»
Андрей запнулся: что за чайнворд?
— Отлистайте на страницу семнадцать, — невозмутимо сказал лейтенант.
— «Начальник гарнизона встречает прибывающих в расположение гарнизона Председателя Президиума Верховного Совета СССР, Председателя Совета Министров СССР, Генералиссимуса Советского Союза, Министра обороны СССР, Маршалов Советского Союза и адмиралов флота Советского Союза. Для встречи этих лиц выстраивается почетный караул…»
— Стоп! — оборвал лейтенант и поднял ладонь. — Ясно, что за лица? — И подтянулся, развернул плечи, словно сейчас на плацу должны были появиться эти государственного ранга люди. — Продолжайте, — кивнул он Андрею, не меняя позы.
Андрей уже со знанием дела вернулся к знакомому параграфу и продолжал читать спокойнее, даже с выражением:
— «Кроме того, почетный караул может назначаться: к боевым знаменам, выносимым на торжественные заседания; на открытие государственных памятников; для встречи и проводов представителей иностранных государств; при погребении военнослужащих, а также гражданских лиц, имевших особые заслуги перед государством…»
— Стоп! — опять остановил лейтенант. — На сегодня хватит, остальное проработать самостоятельно. Вопросы? Нет? Разойдись!
Шеренга пошатнулась, распалась, и, тяжело громыхая сапогами, словно подошвы были железные, солдаты ринулись к лавочке — перекурить.
Кто-то выхватил из рук Андрея устав.
Патешонков, вытянув худую, петушиную шею, восторженно толкал Андрея в бок.
— Королей и герцогов видел? Ни в жизнь! А тут они сами тебе навстречу! Ваше величество! Рядовой Звягин!
Андрей нехотя поддержал шутку:
— Я предпочел бы принцессу…
— И во Дворец бракосочетаний! — рассыпался смешком Линьков.
— Тебе все шуточки… — грустно одернул его Андрей.
После перерыва лейтенант Гориков представил им командира отделения.
— Сержант Матюшин! — Щелкнул каблуками долговязый сержант, тот самый, что бегал за уставом, и доверчиво посмотрел на шеренгу.
Одет он был опрятно, даже несколько щеголевато, но в пределах той допустимой нормы, которая позволяет выглядеть одновременно и уставным, и элегантным. Мундир облегал его плотную фигуру так, словно был сшит на заказ, хотя и казался поношенным, как бы уже выбеленным солнцем. И всем сразу понравилась эта не парадная, а будничная, свойственная солдатам последнего года службы подтянутость, стройность, которая дается не напряжением, а естественна, как привычная поза или походка.
— Ну, так с чего начнем? — простецки, по-свойски улыбнулся сержант и, опустив голову, в каком-то веселом раздумье прошелся вдоль строя.
Это его добродушие, товарищеская непринужденность — подумаешь, чего бы ему выламываться: на какие-то два-три года старше! — сразу передались шеренге. Она зашаталась, как забор, потерявший опору. И из возникшего тут же говорливого ручейка, побежавшего от фланга к флангу, выплеснулся озорной голос:
— Начнем с кибернетики!
Сержант поймал этот камешек, брошенный в его огород, не моргнув глазом.
— Пожалуйста, можно… Вот вы, — уперся он немигающим взглядом в осклабившегося Линькова, — ответьте, пожалуйста, во-первых, что такое кибернетика, во-вторых, каков диапазон ее действия?
— Ну, это и первоклассник знает… — насмешливо отозвался, борясь со смущением, Линьков и потер стриженый затылок так, что, показалось, раздалось поскрипывание.