Ливень хлестал. Мы стояли друг напротив друга. Делакруа поднял узкую ладонь к лицу и снял маску. Глаза. Это первое, что я увидел, вернее, они приковали мой взгляд. Обведенный сизыми кругами, запавшие и удивительно равнодушные, от этой почти не мирской отрешенности даже в дрожь бросало. В остальном же изменился адрандец мало, лишь некогда чувственные алые губы выцвели, превратившись тонкую бескровную линию, отчего он стал напоминать вампира.

Памятуя об упреках Танатоса, я воззвал к нему - и он явился через мгновение. Однако тут же замер, молнии некогда уничтожавшие все вокруг него, теперь жгли его самого. Хаосит словно истаивал, развеивался под упругими струями. В мозг ворвался его дикий крик боли, невыразимого никакими словами страдания. Гнев Легата, не желавшего умирать, поддаваясь неведомой силе, ворвался в мою душу - и я рванулся к Делакруа.

Он легко, даже как-то небрежно парировал все мои порывистые молниеносные атаки, держа меч в одной руке, хоть он и был рассчитан на две, как и любой, сработанный в кузнице Легиона. И вот мы снова замерли лицом к лицу на расстоянии всего в пару дюймов. Дыхание вырывалось изо ртов облачками пара, мешая разглядеть визави.

- Это и все, что осталось от легендарной мощи Легиона.

Делакруа толкнул меня вроде бы и не сильно, но я отлетел к стене собора, плюхнувшись прямо на мостовую и уставившись на удивительно чистые сапоги Делакруа. И вот...

Дождь стекает по камням собора. Я сижу прямо на мостовой, глядя удивительно чистые сапоги Делакруа. И это зрелище отчего-то поглощает меня всего. Танатос мертв, разбит невероятной силой моего бывшего друга - и мной овладела апатия, как и всегда когда гибнет Легионер, а уж если это Легат, с которым успел практически сродниться и который был едва ли не единственным верным товарищем после смерти Шейлы...

Шейла лежит на руках Делакруа, чудовищный разрез пятнает алым ее белое пла­тье. Виктор поднимает глаза, они так и горят ненавистью ко мне. Но слова Шейлы развеивают ее, по крайней мере, мне тогда так показалось.

- Спасибо тебе, Зиг. - Голос у нее тонкий, словно лучший цинохайский шелк. - Я пришла чтобы спасти тебя, но это ты спас меня... - И она умерла.

Делакруа опускает ее остывающее тело на пол и встает. Во взгляде его больше нет ни злобы, ни ненависти - он пуст. Адрандец так ничего и не сказал мне перед тем как уйти. Мне тогда казалось, что навсегда.

***

- Мечтаешь о прощении, Шейлы, - сказал Делакруа, клинок его меча на два пальца вошел в стену за моей спиной. - Так тебе его не видать! Я мог бы прикончить тебя прямо сейчас, без своего Танатоса ты, Зиг, - ничто. Именно поэтому я не стану делать этого, ибо смерть стала бы для тебя милосердием, а его тебе даровать не собираюсь. Мы еще встре­тимся, Зиг, и я отберу у тебя самое дорогое, как ты когда-то отобрал у меня.

А дождь все лил и лил...

- Нет в этом мире наказания, достаточно сурового для тебя, - продолжает он, со звоном освобождая клинок, который мгновенно превращается в клубы черного дыма. - Идем со мной и ты узнаешь правду о нашем мире. - И он двинулся прочь, расплескивая воду, скопившуюся в щелях мостовой. - Я буду ждать тебя.

- Итак, - в сотый раз повторил дознаватель, - вы отрицаете Баалов промысел в случившемся в городе Вилле. Сообщая о том, что все эти ужасы сотворены неким ренегатом из Легиона Виктором Делакруа. Я правильно понял вас?

- Правильно, - устало кивнул я.

Все было так, как и должно быть. Темный подвал, с потолка капает вода, она же выступает на стенах. Комнатенка пять футов на девять с окошком на высоте в полтора человеческих роста, посередине стол, по обе стороны от которого - две стула. На одном я, вокруг другого то и дело начинает метаться, красочно, но совершенно неубедительно изображая праведный гнев, отец-дознаватель. В общем, я в застенках ордена Изгоняющих Искушение. Туда я угодил сразу после того, как Делакруа покинул Вилль, а я так и остался сидеть в луже под стеной собора святого Себастьяна.

Первым меня обнаружил брат Карвер, подняв кое-как на ноги. Он посчитал, что я впал в ступор после встречи с Делакруа и передал на излечение в обитель святого Каберника, а уж оттуда-то меня и забрали винтертурские баалоборцы. Сахара же, по словам брата Карвера, так нигде найти и не смогли. Вместо него обнаружили двух странных рыцарей в готических доспехах и доисходных топхельмах. Кто это, никто понять не мог, подозревали, что они - Рыцари Смерти, но особенно в этом направлении никто не работал, им вполне хватало меня.

Для Церкви я был просто подарком Судьбы. Сломленный гибелью могучего Легата воин Легиона Хаоса может наболтать какой угодно чуши, оговорив и сам Легион и Его королевское величество со чады и домочадцы в придачу, но тут у них нашла коса на камень. Я замкнулся, ушел в себя, говоря лишь при необходимости, и добиться от меня отцам-инквизиторам ничего не удалось. Это начало злить их и понял, скоро начнут бить, а потом и пытать, но сей факт меня совершенно не расстраивал. После смерти Танатоса мне было на все и всех наплевать.

- Вы - еретик, - заклеймил меня дознаватель, - и ничуть не желаете раскаиваться в ваших грехах. Вас ждет костер, но это ничуть вас не волнует. Хотя что я говорю с безбожным воителем Легиона Хаоса, вы сноситесь с Баалом ежечасно, ежесекундно! - Клирик, похоже, начал заводить себя. - Всех вас надобно жечь!!!

- Попробуйте, - мрачно усмехнулся я, - и вы узнаете силу Легиона.

- Убрать его! - рявкнул дознаватель. - Он упорствует в своем грехе!

Явились два дюжих охранника и водворили меня обратно в камеру. Такую же точно комнатенку, только вместо стола и стульев кровать, а на ней устроился мужик в грязной, совершенно невозможной одежонке, обросший волосами и бородой. Вторая лежанка прямо на полу - куча тряпья и паршивенькое одеяльце.

Обычный тюремный трюк. Нечесаный попытается вызвать на меня на откровенность, провоцируя хамством, а после фальшивым сочувствием. Вот только я эти вещи знаю не понаслышке, а на собственном опыте.

Подойдя к койке, я спихнул бородатого ударом ноги на пол и плюхнулся на его место.

- Ты че творишь, гад?! - заорал он. - Че творишь, а?! Я с тобой разговариваю, ты...

- Ну, я. - Я забросил руки за голову и закрыл глаза.

- Да я тя! - Бородатый ринулся на меня с кулаками.

Не поднимаясь, я еще раз врезал ему ногой, на сей раз - по морде. Он отлетел, врезавшись головой в стену.

- И не рыпайся, уточка, - расслаблено бросил я ему, - а не то удавлю.

- Да ты че, - вновь подошел ко мне бородатый, - я ж не того. Я же этого...

- Остынь, приятель. Я все эти трюки еще в детстве проходил. И не лезь ко мне.

- Да я, да ты!

- Да, я. Я самый и никто иной. А ты - платный осведомитель, или за идею работаешь?

- Я же тебе токо добра желаю, - сменил тему бородач. - Тебя же завтра мытарить спочнут. - Он подобрался ко мне на половину длины руки и я ударил его под дых и следом - снова по харе, оставив лежать у стены. Теперь можно поспать в тишине, ведь больше же не дадут.

- Ну и зачем было служащего бить?

Дознавателя поменяли. Фанатика в длиннополой рясе сменил некто вроде брата Карвера. В голосе его то и дело мелькала легкая ирония, а сам он почти необидно уязвлял мое самолюбие едкими шуточками.

- Он же на работе, - продолжал он, - исполняет свои обязанности, а вы его то ногами по лицу, то головой о стену. Разве это дело, а, герр Вархайт? Вам бы понравилось, если вас во время операции кто-нибудь вдруг принялся бить ногами?

- Пускай бы попробовал, - пожал я плечами. - Я ведь тоже не лыком шит, как говорят в Карайском царстве.

- Это верно, - кивнул клирик, - однако я прошу заметить - вы избили почти беззащитного человека, в то время как вас таковым не назовешь.

- Передергиваете, отец-дознаватель, - усмехнулся я, похоже, начиная потихоньку оттаивать после смерти Танатоса, чему ироничный клирик только помогал, в отличие от своего предшественника. - Мы, кажется, говорили об избиении человека при исполнении служебных обязанностей, а могу я постоять за себя и полежать за других к делу не относится. К тому же, ваш человек вполне сознательно пошел на этот шаг, осознавая все возможные последствия, так что ответственности на мне нет. Он знал на что шел и получил - что заслужил.