— Добрый день. Надеюсь, я не помешал… Маленькая, золотистого цвета собачка снова была здесь, прямо перед ним, стояла на задних лапках, приветствуя его появление, — крошечный жизнерадостный клубок.

— Вы видели ее? Видели мою маленькую Тесси? Моя радость! — Собачка вскочила на руки к графине и неистово облизала ей лицо. — Наша бедная девочка болела, но она ведь не хотела оставаться в том унылом месте и умереть? Нет, конечно нет! Хорошая девочка! А сейчас наша малышка пойдет и поиграет с остальными, пока я поговорю с инспектором. Давай!

Тесси убежала, прихрамывая и подпрыгивая, с радостным лаем вскочила на низкую каменную стену и через крокусы помчалась за другими собаками. Все они понеслись на зеленый склон холма, где серый пони поднял глаза посмотреть, что это за шум, тряхнул головой и снова нагнулся к траве. Впервые с тех пор, как началось это дело, инспектор почувствовал себя лучше.

— Что же с ней было? — спросил он у графини.

— Да ничего серьезного. Несколько треснувших ребер, которые заживут сами собой, пара часов под капельницей, два или три шва, небольшая доза витаминов. Я брала собак похуже, чем Тесси.

— Но… я слышал…

— Что ее усыпят? Да, так бы и произошло, если бы Катерина сделала по-своему, но у ветеринара хватило здравого смысла позвонить мне. Он и мой ветеринар тоже, понимаете, и он знает, что Тесси всегда остается здесь, когда Оливия временно отсутствует, поэтому он сказал мне прийти и забрать собачку. Она такая миленькая лапочка, в ней нет ни капли аристократической крови. Я всегда утверждала, что ее мать сбежала из цирка и подцепила первого же бродячего пса, который попался ей на глаза. Как вы считаете? — Инспектор промолчал, и она продолжила: — Знаете, у меня когда-то был очаровательный английский бульдог — так вы очень мне его напоминаете. Бедолага умер от чумки. Вы хорошо знаете английский?

— Нет, боюсь, что не очень, — признался Гварначча.

— Жаль. Могла бы показать вам статью о нем в английском журнале. Стоящее чтение. Присядьте. Вы не возражаете, если мы посидим на воздухе? Такой приятный день. Я люблю зимнее солнце, и мне нравится смотреть на крокусы. Не думаю, что они когда-либо выглядели лучше. Если бы еще Оливия была здесь…

Они сели на кованые стулья за простой, грубой выделки стол. Собаки безуспешно старались привлечь внимание пони, пасущегося среди оливковых деревьев. День был действительно прекрасный. Время от времени серые облака заслоняли солнце, и инспектор пользовался моментом, вытирал глаза салфеткой и снимал темные очки.

— Вам обязательно их надевать?

— Да, к сожалению. Это из-за аллергии.

Огромная коричневая собака в несколько прыжков приблизилась к ним и, задыхаясь, остановилась перед инспектором, уставившись на него с надеждой.

— Нет, Цезарь, мы никуда не пойдем. Нам надо поговорить. Беги, поиграй с другими. Давай! Какая именно аллергия?

— На солнце. Солнце вредно для моих глаз.

— Должно быть, это сильно осложняет жизнь. Вы ведь сицилиец, правда?

— Да, из Сиракузы.

— А-а. Ну, вы кажетесь не худшим представителем сицилийцев.

— Благодарю. Можно я задам вам несколько вопросов о Катерине Брунамонти?

— Ядовитая маленькая мерзавка. Никогда в жизни не называла и не назову ее так в присутствии Оливии. А почему вы ею интересуетесь?

— Ну… может быть, потому, что думаю о ней так же, как и вы. Она завидует своей матери?

— Пожалуй… Правда, большинство девочек завидует, если мать успешна, а Оливия еще и красивая женщина. Проблема Катерины в том, что она совершенно чокнутая, как ее отец. Они сказали вам, что она не добавит ни цента?

— К выкупу? Нет. Я беседовал об этой проблеме с мистером Хайнсом, однако деньги… мы не обсуждали.

— Почему же? Деньги и есть проблема. Эти двое детишек имеют по двадцать тысяч долларов, инвестированных в Штатах, — мне не следовало сообщать вам этого, но кто-нибудь все равно проговорится, — а я отдаю все до последней лиры, которая сейчас есть на руках, для спасения Оливии. Да черт с ним! Леонардо уже предложил все, что имеет, но эта чертовка не расстанется ни с одним центом. Вы в курсе, что она продала украшения Оливии? Все, что подарил ей Патрик, — ведь большая часть драгоценностей Брунамонти ушла много лет назад на оплату долгов Уго. Лишь кое-что из уцелевшего маленькая мадам хранит для себя. Обратили, наверное, внимание, что она носит? Обручальное кольцо ее матери, доставшееся Оливии от Уго, которое прежде принадлежало его матери. Не пожелала поставить свою подпись под закладной на палаццо, который называет домом своего отца. Можете в это поверить? Дом ее отца! Видишь ли, семейного наследства не должен касаться тот, кто, несмотря ни на что, является чужаком! Вместо этого следовало бы заложить или продать бизнес Оливии, ведь это позор для имени семьи — пачкаться торговлей. Вы слушаете?

— А жена Брунамонти не должна работать… Кто-то рассказал мне, что из-за этого муж ее бросил.

— Совершенно верно. И поскольку у Катерины нет талантов, нет специальности, нет никаких навыков, то решено, что дочь Брунамонти тоже не должна работать.

— А университет?

— Мне следовало бы добавить «нет мозгов». Не продержится и года.

— Боюсь, вы правы. Она сказала мне, что уже бросила учебу…

— Из-за похищения Оливии?

— Да. Да, она сказала…

— Совершенно чокнутая. Оливия пыталась привлечь ее в бизнес десятками различных способов, но это всегда заканчивалось катастрофой. Поэтому Катерина решила, что это ниже ее достоинства. Она хочет разогнать мастерскую, запереться в огромном доме и играть «графиню Брунамонти» для всех, кто это оценит. Это все, на что она способна.

— Но как она сможет выжить?

— Как выживал ее отец? Не выжил, и она не сможет. Хотя должна сказать, что старина Уго был гораздо более приятным в молодости, чем его дочь. Безумный, зато очаровательный. В юности я сама была немного в него влюблена.

— Вы не вышли замуж? — спросил инспектор, потому что она не носила кольца.

— Четыре раза была. Утомительное занятие. Большинство мужчин зануды. А сейчас мне некогда. Кроме того, мне гораздо веселее с подругами, такими, как Оливия. Она прекрасная женщина, и я действительно восхищаюсь ею. Вот почему я готова одолжить семье деньги, но этого недостаточно. Хотела бы я знать, откуда взялась эта громадная сумма — восемь миллионов лир? — Инспектор сказал ей, что размер фамильного состояния не без помощи Катерины определил наводчик. — Фотограф? Мерзкий тип!

— Вы знакомы с ним?

— Я не знакома, но Оливия затащила меня на его мерзкую выставку со странными фотографиями Катерины. Девчонка была так глупа, что подумала, будто он заплатит ей как модели, но все, что она получила, — это подписанная им фотография, на которой она запечатлена в балетной пачке.

— Да, я ее видел.

— В самом деле? Ну, тогда вы видели все, на что она способна. Позировать. А бедная Оливия потратила состояние на ее уроки танцев — пять дней в неделю и куча модной одежды для примы-балерины — до тех пор, пока ее вежливо не попросили уйти. Можете представить себе ее танцующей? Точно так же она никогда не могла даже усидеть на лошади! Конюх, который работал у меня несколько лет назад, был обязан учить ее здесь верховой езде. Это его с ума сводило. Вы бы посмотрели на роскошный костюм, который ей купила Оливия! Девчонка приехала и, пока конюх выезжал для нее Пегаса, сидела тут, критикуя его езду! Потом, как только она оказалась в седле, началось: «Я хочу вниз! Снимите меня!» В конце концов Пегас повиновался и сбросил ее в канаву, что избавило нас от дальнейших неприятностей. Не сомневаюсь, что вам также продемонстрировали фотографию, где она сидит верхом.

— Да, я видел ее на стене.

— Очень неестественно держится в седле. Как там американцы говорят? Будто ей ручку от метлы в зад вставили.

— Я, право, не знаток…

— Когда-то я была замужем за американцем. Сначала все было очень мило, но потом он стал настаивать на возвращении домой в Америку, и мы расстались. Он любил парусный спорт. Утонул. Жаль, честное слово. Здесь становится свежо. Могу я вам предложить выпить? Виски? Я позову Сильвию.