Ночью дождь перестал. Утром, в промокшей насквозь одежде, К. снова тронулся в путь; живот у него от яблок и моркови вздулся и болел. Заслышав шум моторов, он скрывался в кустах, хотя ему казалось, что теперь, в грязной одежде, исхудавший, он стал похож на бродягу из глубинки, который и понятия не имеет, что нужны какие-то документы; безразличный, вялый бродяга, кому он страшен? Одна из колонн, сопровождаемая эскортом мотоциклов – броневики и грузовики с молодыми солдатами в касках, – ехала мимо него целых пять минут. Он, затаясь, смотрел из своего укрытия; пулеметчик с последней машины, закутанный в шарф, в защитных очках и шерстяной кепке, казалось, на мгновение заглянул ему прямо в глаза, но машина покатила его дальше в Боланд, в ту сторону, откуда шел Михаэл. Спал он под мостом. Утром впереди показались трубы Вустера. Теперь он был не один на шоссе – рядом, в одиночку и группами, шли люди. Быстрым шагом его обогнали три молодых парня, оставляя за собой белые облачка дыхания.

На окраине города дорогу перекрыл полицейский патруль – первый после Паарла; вокруг полицейских машин толпились люди. На мгновение К. заколебался. Слева начинались дома, справа был кирпичный завод. Единственный путь к спасению – назад; он шагнул вперед.

– Что им надо? – шепотом спросил он женщину впереди него.

Она поглядела на него и, не ответив ни слова, отвернулась.

Подошла его очередь. Он протянул свою зеленую карточку.

Впереди, там, где стояли два грузовика, он видел тех, кто уже прошел проверку, но сбоку стояла группа мужчин – одни мужчины, – которых охранял полицейский с собакой. «Если я прикинусь дурачком, – подумал он, – может, меня пропустят».

– Откуда?

– Из Принс-Альберта. – Во рту у него пересохло. – Иду домой в Принс-Альберт.

– Разрешение.

– Я его потерял.

– Ясно. Подожди вот тут. – Полицейский показал дубинкой в сторону.

– Мне нельзя ждать, я тороплюсь, – прошептал К.

Может, они учуяли его страх? Кто-то схватил его за руку. Он уперся, как бык перед бойней. Рука из очереди позади него протянула зеленую карточку. Никто его не слушал. Полицейский с собакой нетерпеливо замахал на него, кто-то толкнул его в спину. Последние шаги К. прошел сам и вступил в неволю; его товарищи по несчастью подались в стороны, как будто боялись об него замараться. Он прижал к груди коробку и, оглянувшись, уперся взглядом в желтые собачьи глаза.

Вместе с полусотней других задержанных К. отвели к железнодорожной станции, дали им холодную овсянку и чай и загнали в стоявший на запасных путях вагон. Двери в вагоне замкнули на засовы, и люди сидели и ждали под охраной вооруженных железнодорожных полицейских в коричневых и черных формах, покуда не прибыло еще тридцать заключенных, которых тоже загнали в вагон.

Рядом с К., у окошка, сидел старик в костюме. К. тронул его за рукав.

– Куда нас повезут? – спросил он.

Старик окинул его взглядом и пожал плечами.

– Какая разница куда, – сказал он. – Или вперед, или назад, больше некуда. Поезда по-другому не ходят. – Он вынул пакетик леденцов и предложил один К.

На запасной путь, свистя, подкатил задним ходом паровичок и, лязгая и дергаясь, сцепился с вагоном.

– Едем на север, – сказал старик. – Тоус-ривер.

К. ничего не ответил, и старик потерял к нему интерес.

Паровик вывел вагон с запасных путей, и они поехали по окраине Вустера, где женщины развешивали белье, а дети сидели па заборе и махали им вслед, паровик понемногу набирал скорость. К. смотрел, как поднимаются и повисают, поднимаются и повисают телеграфные провода. Миля за милей тянулись голые, заброшенные виноградники, над ними кружились стаи ворон; паровозик натужно запыхтел – они въехали в горы. К. пробирала дрожь. В нос лез затхлый запах его одежды, сквозь него пробивался резкий запах пота.

Паровозик остановился; охранник отомкнул двери, и едва они вышли из вагона, стала ясна причина остановки. Дальше паровозик двигаться не мог: на дороге впереди громоздилась целая гора камней и красной глины, которые сползли по склону, прочертив в нем глубокую рытвину. Кто-то по этому поводу высказался, и раздался взрыв смеха.

Они взобрались на оползень и по другую его сторону, далеко внизу, увидели другой поезд; у открытой платформы, точно муравьи, возились люди, скатывая на землю экскаватор.

К. определили в команду, которая работала на дороге неподалеку от завала.

Весь оставшийся день, под надзором бригадира и охранника, К. и его товарищи снимали погнутые рельсы, укрепляли полотно и укладывали шпалы. К вечеру уложили новые рельсы, по которым порожний состав мог приблизиться к языку оползня. Им позволили немного передохнуть и дали на ужин хлеба с джемом и чаю. Потом в луче паровозного прожектора люди поднялись на завал и стали его раскапывать. Сначала сбрасывали сверху глину и камни прямо на платформу, потом завал поуменьшился, и пришлось поднимать лопату и закидывать камни через борт. Когда платформу нагрузили, локомотив оттащил ее назад, и те же люди в кромешной тьме разгрузили ее.

Во время перерыва на ужин К. немного пришел в себя, потом опять сдал. Он с трудом поднимал лопату, и, когда выпрямлялся, в спину вступала такая острая боль, что все плыло перед глазами. Он все медленнее и медленнее двигал лопатой, потом сел на насыпь и уронил голову между колен. Он все сидел, не отдавая себе отчета, сколько прошло времени. Уши словно заложило ватой. Кто-то постукал его по колену.

– Вставай! – произнес чей-то голос. К. с трудом поднялся на ноги и в слабом свете разглядел прораба в черном плаще и кепке.

– Почему я должен тут работать? – сказал К. Голова у него кружилась; слова долетали откуда-то издалека, как эхо.

Прораб пожал плечами.

– Делай что тебе велят, – сказал он и ткнул К. палкой в грудь. К. взял лопату.

До поздней ночи они разгребали завал, двигаясь точно лунатики. Наконец их загнали в вагон, они закрыли окна от холодного горного ветра и тут же заснули, привалясь друг к другу на скамьях или растянувшись на голом полу, а в тамбурах тряслись от холода и проклинали все на свете охранники и по очереди лезли в будку машиниста погреть руки.

Обессилевший и продрогший К. лежал, держа в руках коробку. Сосед прижался к нему и обнял его во сне. «Думает, что я его жена, – подумал К…-жена, в постели которой он спал прошлой ночью». К. смотрел в темное окошко, и в голове билась лишь одна мысль: скорее бы прошла ночь! Потом он все-таки заснул; когда утром охранники отворили дверь, он так закоченел, что еле поднялся на ноги.

Опять им дали овсянку и чай. К. оказался рядом со стариком.

– Ты заболел? – спросил старик. К. покачал головой.

– Ты не разговариваешь, – сказал старик. – Я думал, ты заболел.

– Нет, я не заболел.

– Чего же у тебя такой убитый вид? Это ведь не тюрьма, не пожизненное заключение. Рабочая команда, только и всего. Подумаешь!

К. не мог доесть вязкую как клей овсяную кашу. Охранники и два прораба уже ходили между людей, хлопая в ладоши и тыча в них палками.

– Ничего особенного с тобой не случилось, – сказал старик. – Ни с кем ничего не случилось.

И он обвел рукой их всех: работяг, охранников, прорабов. К. соскреб несъеденную кашу на землю, и они поднялись.

Похлопывая тростью по поле плаща, мимо прошел горбоносый прораб.

– А ну, выше нос, – улыбнувшись, сказал старик К. и легонько хлопнул его по плечу. – Скоро опять будешь сам себе хозяин.

По другую сторону завала наконец-то заработал экскаватор. К середине дня расчистили проход трехметровой ширины, теперь ремонтная бригада из Тоус-ривер могла поднимать и укладывать рельсы. Паровозик с северной стороны начал раздувать пары. В измызганной белой форменной куртке, держа в руке пальто и коробку, К. вместе с другими такими же молчаливыми, измученными людьми вскарабкался в вагон. Никто его не остановил. Состав медленно тронулся по одноколейке на север; в тамбуре стояли два вооруженных охранника и смотрели на убегающие вдаль рельсы.