Что им надо? Я ушла, чтобы не мешать, оставила их вдвоем. А уж здесь, на мосту, я, кажется, имею право стоять сколько хочу.

Когда я уходила, они даже не проводили меня до дверей. Довольно обидно. А теперь не могу посмотреть этому парню в глаза. Сейчас они у него серо-зеленые, цвета неба и воды. В реке или в его глазах я плыву? Они с Теей стали по обе стороны. Взяли меня в тиски. Я растерялась и застыла. Вдруг Тея как-то уныло сгорбилась, улыбка ее поблекла. Мне стало жаль ее, захотелось обнять.

- Пошли погуляем вместе, - предложил художник. Странно, стоит ему заговорить, как меня охватывает смятение. Будто каждое слово исходит откуда-то из другого мира. - Посмотрите! Видите вон ту тучку? Как меняется цвет! Жемчужный! А теперь стальной! О, полетела!

Юноша резко поворачивается. Поймать, что ли, хочет? Я оборачиваюсь вместе с ним. Неведомый голос внутри меня вторит его словам, как эхо из глубокого колодца.

Смотрю на тучку: она действительно летит. Пышный пуховый клок. Летит прямо на нас. Обдает холодным ветром. Как будто хочет оттолкнуть. Теино платье совсем померкло. Только что Тея была такой живой, веселой, розовой. Откуда эта печаль? Навеяла тучка? Или она разлюбила меня? Чем же я провинилась?

Не я налила чернотой эту тучу. И я не тянула за язык ее приятеля, не просила их идти за мной. Это ведь его идея?

С чего это мне вздумалось! Наверное, они просто затеяли игру, бегали наперегонки. И невзначай догнали меня.

Тея тяжело дышит.

В глазах ее вздулись красные жилки.

Что с тобой, Теечка? Я так тебя люблю! Ты для меня больше чем просто подружка. Я отдала бы все на свете, чтобы ты радовалась, как прежде. Но что, что я должна отдать? Разве я что-то у тебя взяла? Ведь я, ты знаешь, ничего от тебя не таю. Что ты молчишь - нет сил сносить!

Вот проступает чахлая, бледная луна - точно непогашенный фонарь на рассвете. Собравшись с духом я выговорила:

- Мне пора домой. Мама ждет.

- Мы вас проводим. - Молодой человек повернулся ко мне, словно мой голос притянул его магнитом.

- Нет-нет! Я спешу! Уже поздно. Меня ждут.

Я не знала, что еще сказать. И наконец, не простившись, бросилась бежать. Только бы вырваться от них!

Не важно, что они подумают. Пусть себе смеются. Может, у Теи исправится настроение.

Я прислушалась: конечно, они опять хохочут. Все еще стоят на мосту или пошли обратно? Повела его Тея обратно, к себе?

Скорее домой и зарыться в книжки! А там все забудется. Да и что забывать? Что за напасть - встречные парни хихикают мне вслед:

- Куда бежите, барышня? Не бойтесь, никто вас не укусит!

Нарочно они, что ли? Нет, им и в голову не приходит, как больно они меня задевают.

А у меня от стыда язык прилип к гортани. Взмокшая от пота, с пересохшими губами, я наконец забилась на подоконник и обложилась книгами.

Легкий ветерок задувал в окно. Вдали дышала улица, река. И снова я шла по мосту. И не книгу, а холодные железные перила сжимали мои руки. Голова закружилась, взлетела с подоконника и догоняет тучку - его тучку... Я провалилась в глубокий сон.

Так моя жизнь влилась в русло жизни другого.

СТАКАН СЕЛЬТЕРСКОЙ

- Пойдем погуляем,- я умоляю брата.

- Ненормальная! Кто же гуляет в пятницу, так поздно вечером?

- Ну и что, пойдем попьем сельтерской.

Выпить газированной водички - это мой брат Мендель всегда пожалуйста!

- Сельтерской? Тогда другое дело. Давай. Пошли!

Привокзальный буфет Будревича открыт допоздна, даже по пятницам. Мы с Менделем идем по безмолвным улицам, то вверх, то вниз. По холмам, как по лесенкам. Темно и свежо. Все спит. Лавки, дома погружены в темноту, фонари не горят. Только один огонек мерцает где-то сквозь закопченные стекла. И дает больше тени, чем света.

Вот и мост. Лоснится светлая древесина настила. Глаза мои распахиваются до предела. Я жадно глотаю свежий воздух. Небо над головой все в звездах. А под ногами пролегла река. Кажется, поток остановился. Вода, небо - все замерло. Неподвижная луна заночевала в облаках. Не спят только звезды. Они сбежались отовсюду и весь мир перевернули вверх дном. Как оставленные без присмотра детишки, резвятся, толкаются, искрятся и играют со своими отражениями. Если бы хватило дерзости, сорвались бы с небосклона и попрыгали на землю.

Завидев ступающего на мост человека, звезды бросаются вниз ему навстречу, налетают на него, окружают со всех сторон. И человек шагает, отражаясь в звездах.

Мы идем через мост медленно, стараемся не шевелить головой, чтобы не задеть звезды. Боимся наступить на пляшущие лучи. Шаг, еще один - звезды за нами. И отстают, только когда мы сходим на землю. Видно, боятся затеряться в узких улочках над черными крышами.

Скорей несутся назад, на открытое пространство над рекой.

Мы же, миновав мост, ныряем в темноту. А с нами и сама улица. Все лавки на ней заперты. Вывесок не различишь. Но я и так знаю: здесь портной, там книжная лавка, напротив угадывается витрина фотографа. Сколько раз я тут разглядывала пухлых младенцев и разодетых дам, целый день жеманно улыбающихся прохожим.

Сейчас лиц не видно, одни черные провалы, только поблескивает, поймав крупицы света, уголок позолоченной рамки.

Вот витрина портного. За закрытыми ставнями спят застывшие манекены в нарядных платьях. А в книжной лавке - стеллажи во всю стену. Сюда мне случалось заходить - спросить подержанный учебник, купить карандашей и перьев.

Мне больно вглядываться в темноту. Скорей к вокзалу, там свет струится длинными полосами и ложится к ногам. Вот и буфет. Гуляющие стекаются к масляным фонарям, точно мухи. Освещенный открытый зал возникает перед нами. В дверях толпятся люди. Входят, выходят. Шум голосов в темноте. Шипенье сельтерской. На прилавке, как на свадебном столе, расставлены стаканы. Вдоль стен в ведрах со льдом колышутся медные сифоны. Холодная медь покрыта мелкими капельками. Стоит нажать на кран, и раздается чих. Газированная вода брызгает струёй из носика, со свистом бьет в стакан. Пузырьки вскипают и пенятся. Они щекочут нос, щиплют горло. У Менделя от удовольствия выступают слезы. Он пьет большими глотками, надувая щеки. Кажется, у него изо рта вот-вот хлынет фонтан.

На мой вкус простая сельтерская солоновата. С сиропом вкуснее.

- Тебе какого? Желтого? Красного? - спрашивает служитель.

- А какой слаще?

- Откуда я знаю? Попробуй оба и увидишь.

К потолку подвешены два огромных прозрачных конуса. В одном подрагивает красная густая жидкость, в другом желтая. В один миг вода в моем стакане краснеет и сладкий жар разливается по телу. Мы выходим из буфета чуть осоловевшие. И тут нас останавливает окрик.

- О! Это вы? Здесь? Не может быть! Как это вы так поздно гуляете?

Я чуть не упала, будто меня стукнули по голове.

Кто это сказал? Чей голос? Я его уже слышала.

Отблеск света падает на бледное худющее лицо. Длинные глаза, не закрывающий острых белых зубов рот. Из мрака боязливо выступает фигура.

Боже мой, это он!.. Мой новый знакомый. Откуда он свалился? Голос, как у испуганной птицы. Я бросила взгляд на Менделя. Он этого молодого человека не знает. Уставился на него, вытаращив глаза, и бормочет:

- В чем дело?

На щеке у него, как слезинка, осталась капелька воды. У меня потемнело в глазах. Что подумает обо мне мой брат?

Как жестоко шутит судьба! Ко мне подходит парень, заговаривает со мной, словно мы давным-давно знакомы.

И где? Ночью, на другом конце города. Что же будет? Добром это не кончится. Преспокойно стоит рядом, будто уверен, что может делать со мной, что хочет. А я-то почему стою как прикованная? Не его ли я ждала? Не его ли здесь искала? У меня стучат зубы. Да я из-за него потеряю рассудок. И чем я ему помешала - жила себе тихо дома. Сидела на подоконнике, глотала книгу за книгой, людей чуралась, как чертей, даже от братьев с их насмешками отгораживалась занавеской.