Он скрестил пальцы. "А искренна ли моя вера? Ведь у меня никогда не было истинного вдохновения... озарения. Мое обращение произошло чисто интеллектуальным образом, когда я попытался осмыслить ужасы, в которых мне довелось участвовать. А пьяница, обжора и развратник, старина-учены Маттас опять и опять воспримет единство жизни. Он ощущает экстаз; прочие, кого я встречал, осознавая единство, испытывают полную ясность; но провидец всегда выходит за пределы своей личности. Те же, кто подобны Фейлис и мне, со скорбью остаются в плену своего тела. Только мой телескоп умеет высвободить меня из этой плоти (туманность Ориона, где новые солнца и миры зарождаются почти на моих глазах) - и то не вполне.

Впрочем, если я могу подготовить путь для своих детей.."

Шаги вторглись в его сознание, заставили его обернуться. Вошла жена.

Она остановилась посреди комнаты. Они обменялись взглядами.

В белом платье, под белоснежной шалью на белесых волосах... с нежной бледной кожей, присущей всей родне ее, Эйсонам из Клана Лундгард, она казалась призрачной, почти бескровной, лишь глаза горели на иссохшем лице.

- Я искала тебя, - проговорила она наконец, столь негромко, что он едва расслышал ее. - Можешь ли ты уделить мне несколько минут?

- Хорошо, но ко мне должны прийти очень скоро, - ответил он. - Не может ли подождать твое дело?

- Нет, - выдохнула Ирмали. - Большая часть наших дел может подождать, когда ты этого хочешь, но сейчас я имею в виду именно предстоящую встречу.

Он с нелегким чувством посмотрел на нее:

- Что ты хочешь сказать?

- Я внимательно наблюдаю за людьми, - проговорила она. - Иногда приходится. Человек, который явился, чтобы договориться с тобой о торговле от лица своей компании, не эспейньянский купец - он держится как прирожденный солдат.

- Уммм... кажется, так о нем и говорили. Но что с того?

Она хотела подойти поближе, но остановилась, словно опасаясь прикоснуться к собственному мужу. Быть может, так оно и было. Он понимал, что ей пришлось собраться с силами для этого разговора. Она стиснула кулаки.

- Джовейн, - проговорила она. - Тот факт, что я не могу примириться с твоим геанством, не значит, что я дура. Я наблюдаю, думаю, сопоставляю. Весь последний год или более ты постоянно переписываешься, мне ничего не рассказываешь; но я постаралась узнать, откуда приходят письма. Вестники приходят и уходят, но я догадываюсь - по акценту, одежде, по тысяче признаков - откуда они берутся. Радио легче и дешевле, но ты пользуешься им только для обычных сообщений.

Должно быть, ты что-то задумал и не хочешь, чтобы тебя могли подслушать. К тому же, Джовейн, я знаю тебя. Насколько далеко мы бы ни разошлись - я тебя знаю.

- И чем же, по-твоему, я занимаюсь? - отрезал он.

- Не знаю, еще не уверена, - нервно ответила она. - Опасаюсь, что ты вмешался в политический заговор и встречаешься с иностранными агентами... Джовейн, не надо!

Дунул ветерок, пошевелил ее волосы, прикоснулся к платью - живой ветер Геи. Джовейн впитал из него силу, в которой нуждался, и бросил ей вызов.

- Да, я веду конфиденциальные переговоры, но уверяю тебя, не затем, чтобы навредить Домену. Я не предатель. Но если ты допускаешь такую возможность, можешь денонсировать меня перед Скайгольмом.

Она отшатнулась.

- Я не могу этого сделать, - выдохнула она. - Я люблю тебя. И страшусь... за тебя же, за наших детей...

Теперь он смог подойти к ней, взять за обе руки (какие они холодные), улыбнуться в лицо (от нее, как всегда, пахло розами, как приятен был этот запах в день их свадьбы) и заверить ее:

- Ирмали, дорогая, это действительно крупное дело, но я не могу отрицать, что намерен исправить ужасное зло, приключившееся с нами.

Пока я не могу сказать тебе большего... пойми, не могу. Верь мне, Ирмали, и ты получишь свою награду. - Он коротко прикоснулся губами к ее щеке, ощутив на ней соль. - Прости, я должен идти. Верь мне.

Он пошел к двери, уверенный, что она останется верной и только выплачется наедине. "Жезу Кретт! - проворчал он в душе. - Если б только она не так нуждалась во мне!" Лестница, витками которой он спустился вниз, казалось, совсем закружила его, перепутала мысли.

"Нет, я не прав. Ей нельзя отказать в отваге. Я же видел, как она год за годом отстаивала свою веру. Если бы только я мог быть с ней откровенным!"

Он улыбнулся. ""Ханжество, вот что смазывает ось вращения общества".

Так некогда высказался Маттас, сопроводив свое речение громоподобной отрыжкой. А интересно, смог бы учены более пристойный, не столь земной негодяй, преобразить меня и направить к геанской философии. Да, я человек действия, но и идеалист одновременно... Ха, если бы мне удалось убить Иерна Ферлея во время той дуэли на солнечных крыльях!

Моя неудача обошлась Фейлис еще в один год жизни с ним. И как бы моей прекрасной леди не пришлось заплатить большим. Но я скоро освобожу ее.

Сегодня я сделаю огромный шаг... последствия его когда-нибудь соединят нас с тобой, Фейлис, милая Фейлис! Интересно, смогу ли я когда-нибудь признаться тебе в том, что он-то и рассказал тебе правду о случившемся на поединке. Наверное, нет. Я слишком люблю тебя, чтобы допустить столь излишнее потрясение.

А любовь - это проявление Жизненной Силы".

Лестница привела в коридор, завещанный гобеленами и трофеями. Слуги, попадавшиеся навстречу Джовейну, преклоняли перед ним колено; он не забывал отвечать им кивком и улыбкой. На пересечении со вторым коридором он столкнулся с Маттасом Олверой.

По сути дела, они едва не столкнулись. Как и всегда после обеда, старик был заметно пьян... Пузатый, в балахоне, заляпанном после обеда, провонявший потом, с бутылкой вина, он шатался, икал и бормотал отрывки из непристойной песни. Жирное лицо блестело, распухший нос горел угольком. Свалявшаяся борода, свисавшая до половины груди, скрывала яшмовый знак Земли, свидетельствующий, что он ясновидящий и пророк, учены и преподаватель истины. С того самого дня, когда запыленный Маттас явился сюда - пешком из Иберьи в качестве бродячего проповедника, он всегда утверждал что Гея не любит формальностей. Она не бог. Она - Есть, и это Единство даст понять каждому, каким ему надлежит быть.

- Ох-хо-хо! - возопил он, обхватив рукой шею хранителя замка. Хорошая встреча, мой друг? Ты плетешь свой маленький заговор, а я иду к своей служаночке. Каждому свое!

После всех проведенных здесь лет его франсей оставался ужасным.

Джовейн выпрямился и отшатнулся.

- Прошу вашего прощения, сабио <мудрый (исп.).>, - сказал он, тщательно выбирая степень почтения. - Да, у меня переговоры, но по торговым вопросам. - Это было напоминание об осмотрительности: Маттас участвовал в деле с самого начала, он-то и связал Джовейна с сетью служащих Гее адептов в Иберье - и даже дальше за океаном, в Мерике, в обход правительств, наций и рас. Апостол бодро признавал, что во всех прочих отношениях он бесполезен; практическая политика не его призвание. Однако он умел объяснять всякому, что Жизнь Едина, и помочь тем, кто нуждался в его услугах, вступить в распространенную по миру коммуну. А еще - он утверждал, что жизнь дана для того, чтобы наслаждаться ею...

Оставалось только завидовать ему.

Буквально на миг крохотные глазки учена прицелились в него стволами винтовок, ухмылка померкла и голос притих; Джовейн невольно усомнился в том, что учитель и в самом деле пьян.

- Господин замка, - проговорил тот, - геология и история в равной мере свидетельствуют о том, что существуют моменты, когда эволюция делает новый виток - к худшему или лучшему. Быть может, подобное событие произойдет через час. Если так, выпьем за прогресс.

Он расхохотался, извлек пробку, приложился к бутылке, пожелал хозяину добра и отправился к своей новой фаворитке.

Джовейн проследовал дальше.

Яго Диас Гарсайя ожидал его в назначенной комнате. Невысокий, борода лопатой, в полотняной блузе и полосатых брюках состоятельного бюргера Центральной Эспейни; Ирмали подметила верно, он, действительно казался воякой куда больше, чем был на самом деле. Когда вошел Джовейн, Гарсая привстал и изобразил полнейшее внимание. В конце концов, он мог находиться перед следующим Капитаном Домена.