Слева от меня сидел паренек лет пятнадцати. У него временами поклевывало: то густерку вытащит, то окуня, то подлещика. Молодец. Как говоится, молодой, да ранний!

Bдруг... чтo это? Моя удочка, проскрежетав по льду, чуть было не угодила в лунку, несколько раз дернулась уже в моих руках и, когда я неосторожно, с излишним усилием потянул ее на себя, "успокоилась" - обрыв лески. По рывкам нетрудно было установить, что оборвала леску очень солидная рыбина. Ну что ж, попробуем еще... Но больше в этой лунке поклевок не было, и я пошел назад, вниз по реке, куда еше раньше направился Саша. Было уже часа три пополудни. Ветер немного поутих, из-за поредевших туч показалось солнце. Все вокpуг ожило, повеселело.

Меня дошал Иван, тоже повеселевший. И было отчего улучшиться ею настроению. - Посмотри, какого красаву я только что приголубил, - он открыл сумку, и я увидел багрового леща килограмма на два.

- Спасибо рыбачку-соседу с багром: не проходил, чертяка, в лунку.

Разговаривая, мы прошли по реке километра два. Я нашел подходящее место: недалеко от берега, там, где река делала крутой поворот и где, как подсказывала моя интуиция, должна была быть крупная рыба. Иван пошел дальше, за поворот.

Мне приглянулась старая, большая в диаметре, явно "лещовая" лунка. Вокруг нее на льду поблескивали крупные чешуйки. Значит, здесь кто-то потрудился. И, наверное, удачно.

Опустив в лунку пустую желтую мормышку-ромбик, я поиграл ею некоторое время у самого дна, а когда стал медленно поднимать, кивок вдруг как бы сам собой подпрыгнул. Я подсек. Леска натянулась и тут же ослабла. "Сход", подумал я. Но что это? Крючок на мормышке обломан - вот так и сход! Заменив мормышку, вновь пытаю удачу в этой же лунке, но уже с мотылем. Едва мормышка коснулась дна, как тут же кивок "занервничал" и немного погодя пригнулся. Подсечка! Сильные толчки вновь сигналят о том, что на крючке крупная рыба. Но так как я сижу на неглубоком месте и в лунку проникает много света, рыба при вываживании сильно "пятится", и когда я уже было подтянул ее к самой лунке, она, внезапно рванувшись, сошла с крючка. И снова выходит из строя мормышка: крючок разогнут. "Черт возьми! Эдак можно испортить настроение целому косяку рыбы да и себе тоже!" Срезаю злополучную мормышку и привязываю другую, с крепким кованым крючком. Не мешкая, посылаю ее в воду. Насадка - кисточка мотылей. Долго не клевало. Видимо, сошедшая с крючка рыбина переполошила всех подо льдом.

А у соседа, сидевшего на ящике метрах в десяти от меня, клюнуло вдруг сразу на две удочки, и он, засуетившись, манипулируя обеими снастями, на которых дергалась подсеченная рыба, встал во весь рост с высоко поднятыми руками и, озираясь по сторонам, как бы взывал о помощи. Оставив свой "пост", я быстро подошел к соседу, взял у него одну из вздрагивающих удочек и стал осторожно подтаскивать рыбу. Вскоре из лунки показалась широколобая голова леща. Взяв рукой под жабры, выбросил его на лед. Рыбина грузно заворочалась с боку на бок, мотая головой и шлепая широким хвостом по льду. У рыболова же, которому я пришел на подмогу, вываживание во второй лунке проходило не столь гладко. То ли лещ оказался крупнее, то ли опыта у соседа моего было недостаточно, то ли взволнован он был чересчур - как бы то ни было, показавшийся на секунду в лунке лещ вдруг ушел назад в воду и был таков. Неудачливый рыбачок, растерянно улыбаясь, смотрел то на лунку, то на меня и не в состоянии был лаже выругаться. Наконец сдавленным голосом изрек:

- Спасибо тебе за этого, - он кивнул на пойманного леща, - а мой того... - пошел догуливать...

Я вернулся к своей лунке. Удочка - на прежнем месте. Осмотрел насадку - мотыль на крючке обсосан. Нацепив кольцом нового мотыля и подсадив еще для верности личинку, опустил мормышку на дно и медленно, плавными движениями стал приподнимать ее. Примерно сантиметрах в шестидесяти ото дна клюнуло. Я подсек и, осторожно выбирая леску, подтянул леща ко льду, затем, крепко ухватив его за голову, вытянул, а вернее, "выдрал" (здесь в ходу это слово) из лунки. В нем наверняка было больше килограмма. Быстро высвободив из лещевой губы мормышку, вновь опустил ее с мотылем в лунку. Секунд через двадцать-тридцать последовала резкая поклевка - аж отдалось в руках, и на льду заиграла алыми плавниками крупная сорога. Она глубоко заглотила мормышку, и мне пришлось изрядно потрудиться, извлекая крючок их глотки.

Подошел с "верха" Михаил. В его ведре было всего несколько подлещиков и сорожек. Я предложил ему поудить рядом со мной. Он согласился, просверлил две лунки: одну у меня за спиной, а вторую справа, метрах в пяти. И вскоре я уже слышал, как за моей спиной на льду трепыхался солидный лещ, Михаил тут же его убрал в ведро, рыба некоторое время грузно ворочалась в нем, шлепая по его стенкам. А из другой лунки Михаил вытащил одну за другой несколько тучных сорог. Мне оставалось только порадоваться за товарища.

Ивана мы нашли за поворотом реки в небольшой группе рыбаков. Он скорее не удил, а наблюдал за происходящим.

- По домам? - спросил он, сматывая удочки.

- Да, пора, - ответил Михаил.

Мы втроем двинулись по реке к машине. Примерно в километре от стоянки наткнулись на Сашу. Он ловил один под самым берегом.

- Как рыбка? - полюбопытствовал Михаил.

- Есть немного, - с напускным равнодушием ответил Саша и стал вытаскивать из самодельного плоского ведра сорог, лещей и густеру, раскладывая их на льду в ряд. А когда наш товарищ извлек из ведра последнюю рыбу, мы так и ахнули: судак килограмма на полтора!

День второй

В пять утра мы уже на ногах. Самовар, весело гудя, как бы говорит: пора в дорогу. Это хозяйка-рановстайка позаботилась о нас.

За ночь подморозило, льдинки бодро похрустывали и позванивали под ногами. За лесом на востоке уже вовсю трудилось солнце, освещая и обогревая промерзшую землю. Над нашей просекой высоко в небе плыли легкие отдельные облачка - предвестники ясной погоды.

На Мезе в этот день народу гораздо больше, чем вчера. Очевидно, по погоде. А она и впрямь выдалась на славу: небольшой ветерок, щедрое солнце, легкий морозец.