Под стать командиру были его ближайшие соратники - старпом Владимир Константинович Коновалов, впоследствии сменивший Петра Денисовича на посту командира "Л-3", инженер-механики Михаил Филиппович Вайнштейн и Михаил Андроникович Крастелев. Всех этих людей роднила одна воспитанная в ходе боевой подготовки и закрепленная в походах черта, которую я бы назвал контактностью. Под этим словом я разумею способность не в ущерб своей индивидуальности ощущать себя частью единого целого. Грищенко и Коновалов, Вайнштейн и Крастелев и внешне и внутренне были разительно несхожи между собой и, может быть, именно поэтому отлично друг друга дополняли. Вальяжный, медлительный, улыбчивый Вайнштейн в случае необходимости приобретал стремительность. Во время первого похода "Л-3" лодка неожиданно "провалилась" ниже проектной глубины. Корабль с сильным дифферентом на нос уходил навстречу своей гибели. Вайнштейн мгновенно разобрался в обстановке и, убедившись, что горизонтальные рули бездействуют, скомандовал продуть носовую часть и этим остановил падение лодки. Нетерпеливый, резкий, спорщик и задира Крастелев, когда требовали обстоятельства, проявлял редкую выдержку и терпение. В том же походе у подводной лодки "Л-3" вышло из строя рулевое управление. Авария произошла вблизи от берега, занятого частями противника, всплывать было опасно, еще большая опасность грозила смельчакам, которым предстояло спуститься в кормовую балластную цистерну, чтоб получить доступ к поврежденному шарпиру. Крастелев и старшина 2-й статьи Мочалин спустились в цистерну и обнаружили повреждение. Пока шла работа, вся артиллерия корабля была "на товсь", минута промедления могла стоить жизни, но Крастелев не нервничал и не торопил Мочалина. Он знал, что, как ни опасно промедление, спешка еще опаснее, и не вышел из цистерны, пока не убедился, что повреждение надежно исправлено.
Таких знатоков своего дела, как Вайнштейн, Крастелев и Мочалин, на "Л-3" было много, на страницах "Дозора" то и дело мелькали фамилии старшины группы мотористов Шапировского, краснофлотцев Вальцева, Елюшкина, Воробьева, Машинистова... В настоящее время М.Ф.Вайнштейн работает в конструкторском бюро, разрабатывающем новые типы компрессорных установок. Инженер-вицеадмирал М.А.Крастелев и капитан 1-го ранга П.Д.Грищенко воспитывают молодых подводников, Герой Советского Союза капитан 1-го ранга В.К.Коновалов* служит на Северном флоте.
______________
* В.К.Коновалов скончался в 1967 году в звании контр-адмирала.
Недавно я получил письмо от одного из ветеранов "Л-3", - готовится очередная встреча участников боевых походов этого прославленного корабля. Старая дружба не ржавеет.
Собираются до сих пор и "лембитовцы". Подводная лодка "Лембит", подобно "Л-3", прославилась не только торпедными атаками, но и успешными минными постановками. Командовал ею вначале Владимир Антонович Полещук, а затем Алексей Михайлович Матиясевич - и тот и другой в прошлом капитаны дальнего плавания, люди бывалые, повидавшие свет. Полещук вскоре был назначен командиром дивизиона, и я чаще встречался с Матиясевичем, он оказался моим соседом по каюте на плавбазе "Иртыш", и по вечерам мы часто разговаривали. Алексей Михайлович - человек другого склада, чем Грищенко, но много было у них и общего: внешняя подтянутость и физическая тренированность, умение сплачивать людей и, наконец, самое главное - активная, ищущая, самостоятельная мысль. К этому же типу командиров принадлежали командир "С-7" Сергей Прокофьевич Лисин, командир "Щ-309" Исаак Соломонович Кабо и ныне покойный командир "Щ-320" Иван Макарович Вишневский. Всем этим людям я обязан своими первыми шагами на флоте, они помогли мне проникнуть в круг интересов и мыслей подводников, без этого я не сумел бы написать о них ни строчки. Добавлю: они смогли мне помочь не только потому, что были первоклассными мастерами своего дела, но и потому, что сами любили литературу и искусство. Кабо был очень музыкален и отлично играл на скрипке; Лисин, насколько мне помнится, ни на чем не играл, но музыку любил, я сидел с ним рядом во время первого исполнения 7-й симфонии Шостаковича в блокированном Ленинграде, из филармонии мы шли вместе и говорили о музыке. Лисин - блестящий оратор, Грищенко, Матиясевич и Кабо владеют пером, только Иван Макарович не проявлял артистизма ни в какой области, да и по виду отличался от своих более блестящих коллег - внешность имел малозаметную и с малознакомыми людьми неразговорчив. Разобраться в этом незаурядном человеке мне помог мой новый друг Василий Антипин. Василием Степановичем на моей памяти его никто не звал, и ему очень шло имя Вася - такой уютный, миловидный, вежливый курсант, сияющий надраенными пуговицами и несколько наивной ласковой улыбкой. Однако он был уже не курсант, а старший, политрук, инструктор политотдела бригады и тяготился своим завидным положением - он хотел плавать. Вершиной его мечтаний было пойти в боевой поход с Иваном Макаровичем, которого он ставил необычайно высоко, но мечта эта так и не осуществилась; Вишневский тоже ценил Васю, но у него не было никаких оснований отказываться от своего комиссара Калашникова - человека скромного и храброго, пришедшего на флот "с гражданки" и быстро завоевавшего уважение моряков. Через Антипина я ближе подошел к Ивану Макаровичу и вскоре убедился, что Вася не зря восхищался этим человеком: я редко встречал людей, у которых душа была до такой степени не подвержена никакой коррозии - ни тщеславию, ни корысти, ни зависти. У этого бывшего матроса был ясный ум и огромный жизненный опыт, что в соединении с нравственной чистотой и рождает то, что мы называем мудростью. Его оценки людей и событий были всегда осторожны, не от робости, а от уважительности, он уважал людей, уважал чужой труд, уважал чужое мнение, ему можно было довериться во всем.
Каюсь, у меня не хватило проницательности, чтобы сразу оценить такую самобытно-яркую натуру, как Александр Иванович Маринеско. В ту пору он был командиром "малютки" и решительно ничем не знаменит. К "малюточникам" поначалу относились не очень внимательно - и напрасно: на счету малых лодок к концу войны накопилось немало побед. Я пришел на лодку к Маринеско поздней осенью и увидел затрапезного вида хмурого парнишку, чем-то напомнившего мне катаевского Гаврика из повести "Белеет парус одинокий". Как раз в этом я не особенно ошибся - Маринеско был родом из Одессы и, хотя принадлежал к более позднему поколению, чем Гаврик, несомненно, состоял с ним в духовном родстве. У Маринеско сидел его приятель Гладилин - тоже командир "малютки". Они пили спирт и к моему приходу отнеслись настороженно. Почувствовав это, я тоже повел себя как-то не совсем естественно, в результате контакта не получилось, и, хотя я потом не раз бывал на "М-96", наши отношения с командиром оставались официальными.
Сблизились и подружились мы гораздо позже, встретившись после войны в Кронштадте на втором сборе ветеранов-подводников Балтики. К тому времени Маринеско уже демобилизовался и работал на одном из ленинградских заводов. Я знал, что на первом таком сборе сообщались данные о потерях гитлеровского флота во второй мировой войне. По этим данным, первым подводным асом Балтики без всякого спору оказывался бывший командир "М-96" и "С-13" Александр Иванович Маринеско, поэтому не удивился овациям, которыми его встретили. Удивило меня другое - имя Маринеско никогда не упоминалось в печати, и даже в экспозиции Центрального военно-морского музея не было портрета человека, нанесшего вражескому флоту такие тяжкие и непоправимые потери, что Гитлер объявил его в числе "главных военных преступников". Почему же, вместо того, чтобы гордиться подвигами Маринеско, мы о них умалчиваем? Ответ на этот вопрос я получил не сразу, а после настойчивых расспросов и лишь через несколько месяцев после сбора, вновь встретившись с Александром Ивановичем в Кронштадте, узнал всю правду до конца. Мы провели два дня, почти не расставаясь, и за эти дни Александр Иванович рассказал мне историю своей жизни - яркой и горестной, героической и нелепой, в ней были взлеты и падения, но не было сонного прозябания. Если бы этот продолжавшийся много часов рассказ-исповедь можно было бы записать на магнитофонную ленту, то, вырезав из нее мои реплики и некоторые неизбежные отступления от темы, мы получили бы автобиографическую повесть, которая по насыщенности событиями и накалу страстей не уступит жизнеописанию Бенвенуто Челлини.