Александр Александрович Крон

Кандидат партии

Пьеса

в трех действиях

Книга известного советского писателя Александра Крона состоит из двух частей. В первой части представлены пьесы: "Винтовка № 492116", "Трус", "Глубокая разведка", "Офицер флота", "Кандидат партии", "Второе дыхание". Во вторую часть вошли статьи Крона, посвященные театру.

От автора

Эти пьесы написаны давно. Первая - полвека назад, последняя датирована 1956 годом.

С тех пор я больше не писал пьес и уже многие годы пишу только прозу.

Для литератора, вдохнувшего запах театральных кулис еще в школьные годы, переход от драматургии к прозе связан с существенной перестройкой.

Глаз писателя в некоторых отношениях подобен фотообъективу. Для различной натуры существуют разные типы объективов, более того, - одна и та же натура, снятая различными объективами, дает несхожие изображения. Когда прозаик берется за драматургию или, что реже, драматург за прозу, происходит как бы смена объектива.

Когда меня спрашивают, как могло случиться, что драматург, четверть века активно и небезуспешно участвовавший в театральной жизни, так надолго, если не навсегда, от нее отошел, у меня на этот вопрос нет однозначного ответа. Меньше всего мне хочется ссылаться на трудности и огорчения, каких было немало. Еще меньше - возлагать вину на кого-либо или на что-либо от меня независящее.

Одна из причин - хотя и не главная: драматическая форма стала для меня тесна. В послевоенные десятилетия обозначился любопытный процесс: кинофильмы стали длиннее, а спектакли короче. Стало уже нормой, что спектакли идут с одним антрактом или даже совсем без антракта. Появилось множество пьес, рассчитанных на минимальное число участников. Драматурги, писавшие раньше симфонии, стали писать дуэты и трио.

Большинство моих пьес - в четырех актах. В них много эпизодических ролей. Пьесы, несомненно, грешат многословием, тем не менее сокращать их трудно. От некоторой громоздкости мне, вероятно, уже не избавиться. Не случайно, став прозаиком, я обратился к романной форме, а не к новелле.

Но есть еще одна причина, пожалуй, даже более существенная. Отдавши драматургии четверть века, я обнаружил, что у меня нет близкого мне театрального коллектива, нет театра-единомышленника, где режиссура была бы заинтересована не в случайных контактах, а во мне как в равноправном участнике общего дела. Я достиг к тому времени возраста, когда уже становится утомительным ощущать себя вечным дебютантом и лишний раз убеждаться, что твоя пьеса лишь повод для спектакля.

У моего покойного друга, драматурга и театрального критика Леонида Антоновича Малюгина, есть книга с программным названием - "Театр начинается с литературы". Я полностью разделяю его убеждение. Вопреки мнению многих театральных деятелей, я не считаю пьесу полуфабрикатом. В отличие от пищевых полуфабрикатов, несъедобных без дополнительной обработки, пьеса самостоятельное произведение, предназначенное для театра, но существующее и вне театральных подмостков. Не называем же мы полуфабрикатами сонаты и симфонии, хотя чтение нот - умение сравнительно редкое, требующее специального образования. Читать пьесы значительно легче, и за последние десятилетия заметно возросло число людей, не только любящих, но и умеющих читать драматургию, выработавших на основе своего культурного опыта своеобразную стереоскопичность видения, позволяющую им разыгрывать спектакли наедине с автором. Об этом говорят возросшие тиражи пьес и киносценариев. Многие прозаики охотно включают в свои сборники наряду с повестями и рассказами киноповести и радиопьесы; все чаще печатаются пьесы в журналах, вышли из печати и разошлись несколько многотомных антологий. Рассчитаны все эти издания в основном на читающую публику, театры по традиции предпочитают машинописные экземпляры или стеклографические оттиски.

Почти одновременно с этой книгой в издательстве "Художественная литература" выходит в свет двухтомное собрание моих сочинений. Только проза - романы и очерки. Но мой отчет перед читателями за полвека работы в литературе был бы неполон без избранных пьес и статей о театре. Они составляют как бы дополнительный, третий том. Я включил в него только те пьесы, которые, с моей точки зрения, имеют право на жизнь. Не исключена возможность, что театры еще вернутся к ним, но в основном книга адресована читателям, а вошедшие в нее немногие статьи делают излишним особое предисловие к пьесам и помогут читателям ближе познакомиться с автором.

Действующие лица

ПРОКОФИЙ АНДРЕЕВИЧ ЛЕОНТЬЕВ.

НИКОЛАЙ ПРОКОФЬЕВИЧ ЛЕОНТЬЕВ, его сын.

ЛЮДМИЛА ПРОКОФЬЕВНА ЛЕОНТЬЕВА, его дочь.

АНАТОЛИЙ АКИМОВИЧ ВОСТРЯКОВ, товарищ Николая.

ВЕРА ВАСИЛЬЕВНА ЕРМОЛАЕВА, работница, заместитель председателя завкома.

АЛЕКСЕЙ ГЕОРГИЕВИЧ ПЛОТОВЩИКОВ, секретарь парткома.

ВЯЧЕСЛАВ АЛЕКСЕЕВИЧ ЧАСТУХИН, главный технолог.

НИНА ПАВЛОВНА ЧАСТУХИНА, его жена, стенографистка.

ЛАРИСА ФЕДОРОВНА ВЕНЦОВА.

НИКОЛАЙ ИВАНОВИЧ КАСАТКИН, заведующий бюро рационализации.

ИНСПЕКТОР КОВАКО.

СТРАЖЕВСКИЙ, инженер-полковник.

ФИЛАТОВА, работница, секретарь цеховой партийной организации.

ГРОМОВА, технический секретарь завкома.

БЕНСКИЙ, дирижер клубного духового оркестра.

Действие происходит в Москве и под Москвой в первые

послевоенные годы.

Действие первое

ЛЕТО

Картина первая

Просторная, в три окна, комната в небольшом

одноэтажном домике. Домик окружен палисадником и

выходит фасадом на загородное шоссе, ведущее к одной

из московских застав. Железная дорога проходит

поблизости - гудки электрички доносятся отчетливо. В

комнате две двери - одна ведет в парадные сенцы,

другая - в смежную комнату. Посредине стоит обеденный

стол, накрытый цветной клеенкой. У стены - два

плоских светлого дерева книжных шкафа, между ними на

высокой тумбочке - старинного вида граммофон с

трубой. Рядом висит гитара. Под окнами - поближе к

свету - помещается громоздкое сооружение,

напоминающее одновременно слесарный верстак и

письменный стол ученого. Здесь соседствуют слесарные

тисочки, миниатюрный токарный станок, несколько

радиоприемников, телевизор и множество других

предметов, в назначении которых не так легко

разобраться.

Над столом - увеличенная фотография, изображающая

двух женщин в белых блузках, очень похожих друг на

друга. Сквозь чисто вымытые стекла окон видны рослые

подсолнухи и ствол молодой рябины. Моросит дождь.

За обеденным столом расположилась с книжками и

конспектами Людмила Леонтьева. Ей года двадцать три.

Часы пробили шесть раз. Людмила оторвалась от книги,

взглянула на циферблат, охнула, легко вскочила,

бросила на клеенку сложенную скатерть и выбежала.

Несколько секунд комната остается пустой. Затем из

сеней появляется сухонькая фигурка в костюме

табачного цвета, поношенном плаще и капитальных,

устаревшего фасона, мокроступах. Вошедшему лет

шестьдесят с лишком. Высокий изборожденный лоб,

тонкие губы, острый нос. Многозначительно сдвинув

брови и демонически усмехаясь, вошедший внимательно

оглядывает комнату. Людмила на секунду заглядывает в

дверь (в руках у нее горячая сковородка) и, заметив

пришедшего, кричит: "Папа! К тебе пришли! Слышишь,

папа?.."

На зов появляется Прокофий Андреевич. Лет ему тоже за

шестьдесят, он небольшого роста, лицо круглое,

свежее, гладко выбритое. Держится скромно, с большим

достоинством, очень внимательно слушает, говорит

негромко и неторопливо - к слову сказать, это черта

семейная. Он в рабочем фартуке, ноги обуты в

войлочные туфли, в руках разобранный электрический