В дверях показалась тщедушная девица, держа в руках
огромную корзину цветов.
Ну, куда ты пропала? Что я тебе велела? Как скажу "товарищи!" - так сразу вноси.
Г р о м о в а (виновато). Она тяжелая, Верочка.
В е р а. А шофер на что? Дорогой товарищ Леонтьев, Николай Прокофьевич! Профсоюзная организация горячо поздравляет вас с достигнутыми показателями и желает вам дальнейших успехов на благо нашей Родины. Колечка, голубчик!.. (Поцеловала его.) Это от двух тысяч женщин и девушек нашего завода. На платок, вытри - я тебя накрасила. Толечка, а с тобой я прямо не знаю, как мне быть. Я ведь не знала, что ты здесь будешь, - послала твою корзину на квартиру.
В о с т р я к о в. Ничего. Соседи примут.
В е р а. Нет, нехорошо. С корзиной Филатова поехала, ей поручено тебе речь сказать... Ну, ничего - она тебе завтра скажет, а я тебя поздравляю. (Поцеловала его.) Молодец, Толя, прямо не ожидала от тебя. Прокофий Андреевич, Милуша, поздравляю. Не хочу шампанского - от него зубы ломит, мне послаще чего-нибудь. Громовой налейте. Шоферу не надо, он за баранкой. (Пьет.) Тихо, девочки! Тьфу! Ребята, внеочередное сообщение! Имеются две пары билетов в академический театр. Пьеса "На дне" Максима Горького. Партер, второй ряд, за счет завкома. Приглашайте барышень - и марш!
В о с т р я к о в. Микола, время! Людмила, одевайся!
Л ю д м и л а. Ну ты - хозяин! "Людмила, одевайся". Может, еще я не захочу с тобой?
В о с т р я к о в. В театр не хочешь?
Л ю д м и л а. Меня братик возьмет. Возьмешь, Миколушка?
Н и к о л а й. Брось ты Тольку дразнить.
Л ю д м и л а. Ладно уж. Я - быстро. (Исчезает.)
Н и к о л а й (Венцовой). Видите, не получается у нас с вами беседы.
В е н ц о в а. Жалко, не хочется откладывать. Если б вы жили в центре мы могли бы встретиться после спектакля.
Н и к о л а й. Слушайте! А если так - поедемте со мной в театр, в антракте перекурим и поговорим, а после закатимся куда-нибудь, где музыка играет. А, Толя?
В о с т р я к о в. Правильно.
Н и к о л а й (Венцовой). Согласны?
В е н ц о в а. С удовольствием. Но...
Н и к о л а й. Вы не думайте, что я таким чучелом поеду - я переоденусь. У меня эта операция хронометрирована - одна минута. (Убежал.)
В е р а (заметно упавшим голосом). Толя, можешь взять мою машину. Я домой на электричке доеду.
Ч а с т у х и н. Мы вас отвезем, Верочка.
В е р а. Нет, нет, вам надо на дачу, а мне в город. Громова, скажи шоферу...
Ч а с т у х и н. Едем, Алексей. Нина ждет обедать.
П р о к о ф и й А н д р е е в и ч. Просим не забывать. Заходите всегда рады.
Появился Николай, за ним - Людмила.
Л ю д м и л а. В этом галстуке ты не поедешь. Слышишь, Микола?
Н и к о л а й. Почему?
Л ю д м и л а. Потому что не поедешь. Бедный папа, опять мы тебя бросаем.
П р о к о ф и й А н д р е е в и ч. Ничего. Для нашего брата старика телевизор-то лучше всякого театра. Главное дело - ноги в тепле.
Все уходят. Последним уходит Ковако. В дверях он
останавливается и приподнимает шляпу.
К о в а к о. Еще раз - примите благодарность и мои извинения. Инспекция была введена в заблуждение. Поверьте, для меня вопрос чести - выявить клеветников. Я ухожу, но я еще вернусь, чтобы сообщить вам, что они понесли заслуженную кару. И надеюсь, вы еще раз заведете для меня ту пластинку: "Люди гибнут за металл. Сатана там правит бал!" (Исчезает.)
Картина вторая
Кафе-ресторан под открытым небом на террасе
пятнадцатого этажа. Ясная летняя ночь. Ярко горят
рубиновые звезды Кремля, и четко различимы обведенные
огненным пунктиром очертания высотной стройки.
Угловой столик около решетки, ограждающей террасу. За
столиком - Людмила и Николай Леонтьевы, Венцова и
Востряков. Перед ними - недопитая бутылка вина,
фужеры и ваза с пирожными. Невидимый джаз играет
вальс.
Н и к о л а й. "Когда труд - удовольствие, жизнь - хороша!" Как он это сказал, а? Я вздрогнул даже... Скажите, Лариса Федоровна, а с вами не бывает так: читаешь хорошую книгу, и вдруг тебя словно током ударит - моя мысль! Моя, только я ее выразить не умел, а вот писатель взял и выточил ее, как деталь из драгоценного сплава, да так, что все точно, ничего лишнего, все сверкает - бери в руки и любуйся... "Ложь - религия рабов и хозяев!" "Правда - бог свободного человека!" Замечательно...
В о с т р я к о в. Тише ты, Микола. На тебя люди оглядываются.
Н и к о л а й. А кому я мешаю? Я трезвый, трезвее тебя.
Л ю д м и л а (Венцовой). По-моему, вам не очень понравилось?
В е н ц о в а. Нет, я люблю этот спектакль, но, честно говоря, он мне немножко надоел. Я видела его, наверно, раз восемь и в лучшем составе. А главное - я до сих пор под впечатлением дня, проведенного в цехе.
В о с т р я к о в. Эка невидаль.
В е н ц о в а. Для вас. А я была потрясена: огромный светлый зал, именно зал, а не цех, умные машины, которые не грохочут, а шелестят, и около них молчаливые люди в белых халатах. Я бывала на операциях у Бурденко и Вишневского, и, знаете, у вас очень похоже на хирургическую.
Н и к о л а й. Обстановка для работы терпимая.
В е н ц о в а. Мне стыдно признаваться, но я все-таки до конца не поняла, в чем суть вашего метода.
Н и к о л а й. Метод - это сильно сказано. Есть кое-какой опыт... Вам разве Толя не рассказывал?
В е н ц о в а. Рассказывал. Но, по-видимому, я очень тупа. Так что придется вам меня просвещать. Не хочется?
Н и к о л а й. Не очень. Сейчас потанцевать бы... или почудить.
Л ю д м и л а. Расскажи, Миколушка, ты же обещал.
Н и к о л а й. Ну ладно - коротко. Суть дела? Как вам известно, наш цех изготовляет детали для точных приборов. Допуски у нас небольшие, часто порядка одного-двух микронов.
В е н ц о в а. Невероятно! Микрон - это ведь сотая доля миллиметра!
Н и к о л а й. Если вам не обидно будет - тысячная. У точности есть много врагов. Грязь, неисправность станка и инструмента отметаем - этих врагов мы побороли. Но вот горе: деталь по официальной технологии проходит больше десятка различных операций, следовательно, должна побывать в десятках рук, на разных станках, ее приходится снимать со станка и наново закреплять - на этом теряется точность, а стало быть, и время. Обычно мы с Толей сводим несколько операций в одну.
В е н ц о в а. Каким образом?
Н и к о л а й. По-разному. Например, изготовляем для себя специальные резцы с несколькими режущими кромками.
В е н ц о в а. Сами изготовляете резцы? Вы же токарь, а не слесарь.
Н и к о л а й. Без этого нельзя. Приходится и лекала делать, и фрезеровать, и нарезать зубья, и шлифовать. Так что правильнее будет сказать: я резчик по металлу. Мы с Толей вдвоем делаем работу десяти-двенадцати рабочих разных специальностей, а вскоре сможем делать то же самое врозь.
В е н ц о в а. Но это же кустарщина!
Н и к о л а й. Как угодно называйте. Только факт налицо - двадцать годовых норм.
В е н ц о в а. И при этом у вас не бывает брака?
Н и к о л а й. Совсем.
В е н ц о в а. Представляю себе, как вас придирчиво контролируют.
Н и к о л а й. Нас совсем не контролируют.
В е н ц о в а. Что за вздор! Почему?
Н и к о л а й. Именно потому, что у нас не бывает брака. Вот. (Вынул из кармана стальной стерженек.)
В е н ц о в а. Что это?
Н и к о л а й. Мое личное клеймо. Ставлю свое клеймо - вот так. (Показывает.) И продукция идет на склад мимо отдела технического контроля.
В е н ц о в а. Удивительно. (Вострякову.) У вас тоже есть такое?
Н и к о л а й. Будет. А пока мы работаем вместе - продукция идет под одним клеймом.
В е н ц о в а. Последний вопрос. Кто вам устанавливает расценки?
Н и к о л а й. Мы сами.
В е н ц о в а. Вы? Как же вы это делаете?
В о с т р я к о в. Выражаясь научно: органолептическим путем.