сложенная людьми труда и окрашенная русской природой

в неповторимые тона ее рек, лесов и равнин.

Люди вернулись с работы. В погруженном в сумрак зале

третьего класса вспыхивает слабый свет, бросающий

гигантские неясные тени. И в лязге складываемых

винтовок исчезает песня. Тишина. Затем включаются

новые звуки. Мерное постукивание станционного

телеграфа. Длинный серебристый звонок телефона. В

смежной с залом третьего класса служебной каморке

яркий белый свет низко висящей лампы падает на

латунные части юза, оставляя в тени склоненную фигуру

дежурной телеграфистки. Звонок повторяется.

Телеграфистка протягивает руку к трубке

эриксоновского аппарата, не изменяя своей характерно

напряженной позы слухача. Другая рука продолжает

записывать принимаемую депешу. Девушка говорит:

- Минуточку!

и еще ниже склоняется над юзом, прислушиваясь к его

стрекотанию. Юз замолчал. Девушка заканчивает прием

депеши и выпрямляется, раскинув в стороны руки.

Телефон опять зазвенел: кто-то на соседней станции

энергично крутит ручку эриксона. Девушка быстро

снимает трубку и наклоняется к аппарату. Ее голос

звучит слабо от усталости.

- Да. Очень длинная депеша... Это опять вы?..

Улыбка.

Пауза.

Слушает звучащий в аппарате голос своего далекого

собеседника.

- Угу. Только что вернулись... Говорят, был разобран

путь... Что?.. Мы тоже ничего не знаем. Живем

впотьмах.

Пауза.

- Скучно? Очень скучно... Что?.. Ну как можно об

этом спрашивать - конечно, хочется.

Пауза.

- Меня? Таня... Ну конечно, правду. А вас зовут

Андрей, я знаю. У вас голос хороший, вы, наверно,

добрый человек.

Улыбка.

Пауза.

- Одиноко? Понимаю... Никого-никого? Бедный...

Что?.. Нет, только отец... А зачем вам это знать?..

Н-нет. Есть один человек... Жених? О, нет. Это совсем

другое.

Пауза. Ее собеседник говорит что-то совсем невпопад,

и девушка коротко смеется.

- Люблю? Ненавижу. Не-на-ви-жу, понимаете? У меня

кровь стынет, когда он прикасается ко мне... Я

ненавижу его лицо, голос, звук его шагов. Ух, если бы

вы знали!.. Ну вот "почему", "почему"... Этого я вам

не могу объяснить.

Испугавшись своей страстности, устало.

- Загадочная? Вот уж нет. Все очень просто. И вообще

забудьте все, что я вам сказала. Я ведь только потому

и откровенничаю с вами, что вы меня не знаете. А

молчать - иногда невыносимо.

В дверь каморки вошли. Девушка говорит испуганно.

- Позвоните мне потом... Позже...

Вошли двое: Углов, седой, благообразный, в форме

начальника станции, Степан с инструментом в мешке.

С т е п а н (проверяет аппараты). Теперь все будет в исправности, Осип Иваныч. Не сомневайтесь.

У г л о в. Слава богу! А то намедни штабс-капитан меня измерзавил всего. Ногами топочет, кричит! А я старый человек. Боже всеблагий, что за бестолочь воцарилась в мире твоем! Живем, как на войне...

С т е п а н. Бастует рабочий человек. Воли требует.

У г л о в. Господи, не допусти смуты, воспрепятствуй, господи! Будет ли конец сему?

С т е п а н. Будет, Осип Иваныч. Все свой конец имеет.

У г л о в (заметил девушку). Сидишь? Рожа-то - краше в гроб кладут! Вконец извелась. Просись отсюда, слышишь, Татьяна? На твоем месте солдат нужен. Проси поручика.

Т а н я. Отстаньте, папаша. Я сама не уйду.

У г л о в. Отстаньте!.. Чудишь, Татьяна. Блажишь... (Вышел ворча.)

Т а н я (окликает согнувшегося в углу аппаратной слесаря). Дядя Степан!

С т е п а н (обернувшись, с улыбкой). Ну?

Т а н я. Дядя Степан, не могу я больше. Силюсь понять, думаю ночами, голова кругом идет... Чувствую, гроза идет, ветер свистит, в набат бьют. А мы, как под водой... Душно, темно!.. Ночь, день, день, ночь. Часы ходят, а время стоит. Вот он... стучит, говорит что-то, а я не понимаю. Какие-то мертвые у него слова...

С т е п а н. Нда! Шифр - он ключа требует. Ключ надо знать.

Т а н я. Что же ты не говоришь ничего, дядя Степан?

С т е п а н. Что ж говорить? И до нас черед дойдет. Город знак подаст. На-ка вот. (Дает яблоко.)

Т а н я. Ты все как с девочкой...

Степан собирается уходить.

Дядя Степан!

Пауза.

Я приду к тебе... с ним... с поручиком... завтра, может...

С т е п а н (неодобрительно). Ой, смотри ты, девка! Добром не кончится.

Входит Дорофей. У него твердые светлые глаза на

малоподвижном лице, которому коротко подстриженные

усы и широкие выпуклые скулы придают ординарный

армейский вид. Его плотная, тяжелая фигура строевого

ефрейтора аккуратно подпоясана ремнем и выдает

образцового кадрового солдата.

Д о р о ф е й. Здравия желаю. Уходишь, что ли?

Степан вышел.

Депеша есть?

Т а н я. Есть. Из штаба. (Запечатала депешу, вложила в разносную книгу.) Дорофей Назарыч... Вы в город пойдете, да?

Д о р о ф е й. В город? Обязательно требуется мне в город. Нынче просился у Золотарева, да, видать, не в добрый час. Ладно, попытаем счастья завтрашний день. С утра Тиц дежурит - может, даст увольнительную.

Т а н я (внимательно рассматривает его лицо. Губа у Дорофея рассечена и вспухла). Что это?

Д о р о ф е й. Так. Лихорадка. (Взял разносную книгу и пошел к выходу.)

Т а н я. Дорофей Назарыч! Минуточку еще. А что Василий, он... (Замялась.)

Д о р о ф е й (улыбнулся). Что Василий? Здравствует. Вернулся с линии на пост заступил. (Смотрит на Таню.) То-то, я вижу, он нынче под окном тут на скамеечке сидит.

Т а н я (вздыхает). Он часто сидит. Все смеется, говорит: "Через вас телеграфистом стану, морзу слушать научусь". Хороший он, веселый, да?

Д о р о ф е й. И я говорю, что хорош. (Вышел.)

Таня вздыхает. Звонит телефон.

Т а н я (берет трубку). Да... Опять я... У нас ничего. А у вас?

Тесный зал буфета первого класса. Здесь живут не

первую неделю. Люстра бросает желтоватый свет на

грязный мрамор столиков, скомканные простыни на

плюшевых диванчиках, зияющие стекла массивного,

похожего на орган буфета, облупленное, осыпанное

окурками пианино. Их трое. За столиком командир части

штабс-капитан Рыдун составляет рапорт. Он портит уже