Слова Анжеля расшевелили в Атанагоре старые воспоминания. Они были тонкие и длинные, и совершенно расплющенные наслоением позднейших событий; если на них смотреть сбоку, как сейчас, то различить их форму и цвет просто невозможно. Атанагор чувствовал, как они копошатся и извиваются где-то внутри, подобно вертким рептилиям. Он тряхнул головой, и копошение прекратилось: испуганные воспоминания замерли и съежились.

Атанагор пытался придумать, как утешить Анжеля, но безуспешно. Они шагали рядом, и зеленые травинки щекотали ноги археолога и ласково терлись о холщовые штаны молодого человека. Желтые пустые ракушки лопались под их подошвами, выбрасывая облако пыли и издавая мелодичный чистый звук: словно прозрачная капля падала на хрустальное острие, заточенное в виде сердца, — что уж и вовсе ерундистика какая-то.

С дюны, на которую они взобрались, был виден ресторан Баррицоне. Огромный грузовик стоял перед входом, создавая иллюзию военного положения. Кроме ресторана вокруг не было ничего: ни палатки Атанагора, ни раскопок; археолог очень ловко спрятал их от постороннего глаза. Пейзаж был залит солнцем, но обитатели пустыни старались смотреть на солнце как можно реже: оно обладало неприятной особенностью — неравномерно распределяло свет. Светящиеся участки воздуха чередовались с темными, и там, где темный луч касался земли, была мрачная, холодная зона. Анжель успел уже привыкнуть к необычайному зрелищу: таксист, колеся по пустыне, огибал черные и выбирал светлые полосы. Но теперь, увидев с высоты холма холодную неподвижную стену тьмы, он содрогнулся. На Атанагора эта четкая ограниченность светлого пространства не производила никакого впечатления, но заметив, что Анжель смотрит на нее с беспокойством, он похлопал его по спине.

— Это только вначале ошеломляет, — сказал он, — потом свыкнетесь.

Анжель решил, что это замечание касается также Анны и Рошель, и ответил:

— Не думаю, чтобы я с этим свыкся.

Они спустились по пологому склону. Теперь до них доносились голоса мужчин, приступивших к разгрузке грузовиков, и звонкий металлический лязг рельса об рельс. Вокруг ресторана, точно насекомые, беспорядочно сновали разновеликие фигуры, среди которых своим озабоченно-важным видом выделялся Амадис Дюдю.

Атанагор вздохнул.

— Не знаю, почему меня так взволновала ваша история. Я ведь уже не молод.

— О, я бы не хотел надоедать вам своими проблемами... — сказал Анжель.

— Вы мне не надоедаете. Просто мне больно за вас. Вот видите, а я считал себя совсем стариком.

Он приостановился, почесал затылок и снова зашагал вперед.

— Думаю, все дело в пустыне, — сказал он. — Должно быть, она замедляет старение. — Он положил руку Анжелю на плечо. — Я не пойду с вами дальше. Неохота встречаться с этим типом.

— С Амадисом?

— Да, с ним. Он, знаете ли... — археолог замялся, подыскивая слова. — Видел я его в гробу в белых тапочках.

Он покраснел и пожал Анжелю руку.

— Я знаю, что нехорошо так говорить, но этот Дюдю действительно невыносим. Ладно, до скорого. Увидимся как-нибудь в ресторане.

— Счастливо, — ответил Анжель. — Я приду посмотреть ваши раскопки.

Атанагор покачал головой:

— Вы увидите одни только ящики. Но они, правда, тоже недурны собой. Ладно, я пошел. Заходите, когда надумаете.

— Счастливо, — повторил Анжель.

Атанагор свернул вправо и исчез в провале меж дюн. Анжель подождал, пока его белая голова вновь появится на взгорье, потом пока он появится весь. Носки археолога светлыми отметинами выделялись над высокими драповыми ботинками. Вскоре ставший совсем крошечным силуэт исчез за бугром, оставив на песке ниточку следов, прямую и тонкую, как паутинка.

Анжель вновь повернул голову к ресторану, белый фасад которого был украшен яркими цветами, и бросился догонять своих товарищей. Около чудовищно-гигантских грузовиков притулилось маленькое черно-желтое такси, такое невзрачное, будто какая-нибудь ручная тачка на фоне динамомашины, придуманной широко известным в узких кругах изобретателем.

Неподалеку от ресторана поднимающиеся снизу ветры раздували подол ярко-зеленого платья Рошель, а солнце рисовало ей, несмотря на неровности почвы, очень красивой конфигурации тень.

— Уверяю вас, учитель, это истинная правда, — снова повторил Мартен Жирдье.

Его круглая розовая физиономия так и сияла, а каждый волосок шевелюры искрился на кончике голубым светом.

— Я вам не верю, Жирдье, — отвечал археолог. — Во что угодно поверю, но в это — никогда. И во многие другие небылицы, по правде говоря, тоже.

— Но черт побери! — сказал Жирдье.

— Вот что, Жирдье, вы мне перепишете третью «Песнь Мальдорора»[34], переворачивая слова задом наперед и меняя орфографию.

— Слушаюсь, учитель, — сказал Жирдье и, вконец теряя терпение, добавил: — Вы можете сами в этом убедиться!

Атанагор внимательно посмотрел на него и покачал головой:

— Вы неисправимы, Жирдье. Я даже не буду увеличивать вам наказание.

— Учитель, заклинаю вас!

— Ну так и быть, схожу посмотрю, — проворчал Ата, побежденный неслыханным упорством.

— Я совершенно убежден, что это именно то самое. Точнехонько совпадает с описанием из учебника Уильяма Свиста.

— Мартен, вы просто спятили. Так не ищут курсовую линию. Прощаю вам это шалопайство, потому что вы не в себе. Но имейте в виду: чтобы в будущем ничего подобного больше не повторялось. Вы уже не ребенок.

— Но ё-моё, я ведь не шучу...

Атанагора охватило волнение. Впервые с тех пор, как он возложил на своего помощника ежедневные отчеты, его посетило предчувствие, что грядет нечто значительное.

— Пошли поглядим, — сказал он, поднялся и вышел.

Мерцающий огонь фонаря с абажуром выхватывал из густого мрака пол и стены палатки, слепляя в пространстве размытый светящийся конус. Голова Атанагора находилась в тени; остальные части тела смутно вырисовывались в зыбких лучах газовой горелки. Мартен тоже вскочил и, виляя круглым задом, засеменил вслед за хозяином на своих коротких ножках. Они очутились в полной темноте, и только электрический фонарик Мартена указывал им путь к зеву узкого колодца, что спускался к месту раскопок. Мартен полез первым; он громко пыхтел, цепляясь за перекладины лестницы из черненого серебра, которую Атанагор, уступая вполне простительной утонченной прихоти, приспособил для спуска в забой.

Археолог посмотрел на небо. Там, как всегда, пульсировала Астролябия: три черных вспышки, одна зеленая, две красных и две паузы. Обрюзгшая Большая Медведица неровно мигала желтоватым светом слабой силы тока, а Орион только что потух. Археолог пожал плечами и, сдвинув ноги, прыгнул в колодец: он рассчитывал приземлиться на жировую прослойку своего подручного. Мартен успел уже отойти в горизонтальную галерею. Ему пришлось срочно вернуться, чтобы вытащить своего патрона из сваленной в кучу земли, в которой его костлявое тело проделало цилиндро-плутоническую скважину.

Приблизительно через одно измерение галерея разветвлялась и растопыривала ветки почти во всех направлениях, свидетельствуя об объеме проделанных работ. Каждый коридор имел соответствующий номер, небрежно начерченный на белой табличке. Под сводами, цепляясь за сухие каменные выступы, бесшумно струились электрические провода, и кое-где свисали лампочки, сверкавшие с удвоенным рвением, пока их еще не успели разбить. Откуда-то доносились хриплые вздохи насосных установок, нагнетавших в подземелье сжатый воздух, при помощи которого, эмульгируя его до консистенции аэрозоля, Атанагор удалял из забоя землю, песок, пинпинаквангауз и размолотые камни, ежедневно извлекаемые землеройными машинами.

Они свернули в коридор номер 7. Атанагор с трудом поспевал за Мартеном, который рвался вперед, взбудораженный до последней степени. Коридор представлял собой прямую трубу, вырытую в один прием. В глубине трубы уже виднелись тени, возившиеся вокруг сложнейших, мощнейших агрегатов, которые высасывали из песка чудесные находки (этими находками не без основания гордилась, оставшись наедине с собой, вся коллекция Атанагора).