Синьора, прежде чем коснуться струн
И до того, как вам поставить пальцы,
Азы искусства с вами мы пройдем.
Я объясню вам построенье гаммы
Понятнее, успешнее и лучше,
Чем всякие другие музыканты.
Вот гамма — я ее переписал.
Но гамму я и так отлично знаю.
Все ж ознакомьтесь с гаммою Гортензио.
(читает)
"Я гамма, всех аккордов основанье.
A, re — Гортензио пленен тобой,
В, mi — не отвергай его признанья!
С, fa — позволь тебя назвать женой.
Do, sol, re — ключ; две ноты в нем найдешь.
Е, la, mi — сжалься, иль меня убьешь".
И это гамма ваша? Нет, милей
Мне гамма старая, и я не стану
Ее менять на ваши измышленья.
Входит слуга.
Синьора, ваш отец велит оставить
Занятья ваши и помочь сестрице:
Ведь завтра под венец она идет.
Наставники любезные, прощайте!
Бьянка и слуга уходят.
Тогда и мне нет смысла оставаться.
(Уходит.)
А мне есть смысл за ним понаблюдать:
Он что-то на влюбленного походит.
Но если, Бьянка, помыслы твои
Столь низки, что любому прощелыге
Ты строишь глазки, — так ступай к нему.
Но, убедившись в низости такой,
Гортензио расплатится с тобой.
(Уходит.)
СЦЕНА 2
Падуя. Перед домом Баптисты.
Входят Баптиста, Гремио, Транио, Катарина, Бьянка, Люченцио и слуги.
(к Транио)
Синьор Люченцио, сегодня день
Венчанья Катарины и Петруччо,
А зятя и в помине даже нет.
Посмешищем в глазах людей мы станем!
Жених пропал, а в церкви ждет священник,
И все давно готово для венчанья.
Что скажете вы о позоре нашем?
Позор лишь мне. Заставили насильно
И против воли сердца дать согласье
Заносчивому, грубому нахалу,
Шуту, который свататься спешил,
Да только не торопится жениться.
Я говорила вам, что он дурак
И прячет злость за наглостью своею.
А чтоб ему прослыть весельчаком,
Готов посватать тысячу невест,
Назначить свадьбу, пригласить друзей,
Не помышляя вовсе о женитьбе.
В лицо теперь мне пальцем будут тыкать:
Она, мол, стала бы женой Петруччо,
Когда б на ней изволил он жениться.
Баптиста, Катарина, успокойтесь!
Петруччо вас обманывать не станет.
Его случайность, видно, задержала.
Он хоть и груб немного, но разумен;
Хоть весельчак, да честный человек.
Ах, лучше б я его совсем не знала!
Уходит плача; за нею Бьянка и другие.
Ступай, дитя! Не упрекну за слезы.
Святая не снесет такой обиды,
Не то что ты, с твоим строптивым нравом.
Входит Бьонделло.
Хозяин! Хозяин! Новости, старые новости, такие новости, каких вы никогда не слыхали!
Что это за старые новости? Как это может быть?
А разве не новость — прибытие Петруччо?
Он прибыл?
Нет, синьор.
Так в чем же дело?
Он прибывает.
А когда он будет здесь?
Тогда, когда будет стоять на моем месте и глядеть на вас.
Но расскажи нам твои старые новости!
Ну как же! Петруччо едет в новой шляпе и старой куртке, в старых, трижды лицованных штанах; сапоги его служили свечными ящиками — один застегнут пряжкой, другой подвязан шнурком; старый ржавый меч из городского арсенала с изломанной рукояткой, отбитым острием и без ножен. На лошади — изъеденное молью седло, и стремена друг с другом в родстве не состояли. Вдобавок еще лошадь больна сапом, холка сбита, зубы шатаются, селезенка екает, кожа в болячках, суставы распухли; страдает желтухой и головокружением; ее грызут глисты, спина с изъяном, лопатки торчат, на передние ноги припадает, удила сломаны, а недоуздок из бараньей кожи, да его, видно, так часто натягивали, чтобы лошадь не свалилась, что он разорвался и теперь в нескольких местах связан узлами. Подпруга сшита из шести кусков, а подхвостник бархатный, с дамского седла; на нем именные буквы, красиво выложенные гвоздиками, и связан он бечевкой.
А кто едет с ним?
Ах, синьор, его слуга, разукрашенный не хуже лошади. На одной ноге у него бумажный чулок, на другой шерстяная гетра, и подвязаны они синим и красным шнурками. Старая шляпа, а вместо пера воткнуто сорок пестрых лент. Чудовище, истинное чудовище по наряду, и не похож ни на христианского лакея, ни на человеческого слугу.
Не зря Петруччо так смешно наряжен,
Обычно он как принято одет.
Я рад, что он явился, в каком бы он виде ни прибыл.
Нет, синьор, он не прибыл.
Разве ты не сказал, что он прибыл?