Мало помалу многие товарищи переставали испытывать страх перед шпионской деятельностью, усердные агитаторы постарались убедить их, что понятие предательства давно вышло из употребления. На заводах и фабриках, в лабораториях, фирмах и управлениях, на судоверфях и в мастерских тысячи и тысячи германских коммунистов начали охоту за секретами. Случилось так, что вся партия оказалась на службе иностранной разведки. Депутаты Рейхстага, такие как Иоганн Шеер, собирали сообщения агентов и передавали пакеты советским курьерам, провинциальные депутаты, вроде баварца Иоганна Хербста, вербовали информаторов; тайные кадры партии превратились в армию советских агентов.

Германская коммунистическая партия объединяла четверть миллиона членов, имела 27 газет, 4000 ячеек и 87 вспомогательных организаций, но главное, располагала подпольным аппаратом и разведывательной службой. Все это было не более чем "зарубежным отделом советской разведки" и существовало "исключительно для обслуживания целей советского государства", если говорить словами бывшего коммуниста Волленберга.

Рут Фишер утверждала, что "партийные кадры все больше чувствуют себя не представителями международной рабочей партии, а лишь правящей советской партии, тайными агентами иностранной державы". Каждый германский коммунист вынужден был присоединиться к подпольной борьбе на стороне Советского Союза, чтобы заниматься "систематической антимилитаристкой работой" - так в 1928 году назвал шпионаж Шестой Всемирный

Конгресс Коминтерна. Арестованный в 1931 году сотрудник ББ Гельмут Шмид изложил эту мысль ещё более недвусмысленно. Партия, как он сознался на суде, признает две формы промышленного шпионажа: академический, которым должен заниматься на своем предприятии каждый коммунист, и фактический, в котором использовались только особо надежные и умные товарищи.

Германия стала ареной самой массовой шпионской сети, какой мир ещё не знал. Каждый год приносил новые процессы над шпионами, практически каждый месяц судам приходилось сталкиваться с коммунистическими агентами. В октябре 1930 года на заводе "Грузон", магдебургском филиале "Круппа", была разгромлена сеть коммунистических агентов. Ее руководителем был инженер по фамилии Калленбах. В декабре 1930 года русский инженер Володичев и два его немецких помощника были арестованы на предприятии "Сименс и Хальске" за шпионаж по заданию Советского торгпредства. В январе 1931 года инженер Вильгельм Рихтер был задержан полицией предприятия "Цементный завод Полисиуса", Дессау, за кражу секретных документов для Советского Союза. В апреле того же года организация из двадцати пяти информаторов под руководством агента ББ Карла Динстбаха была раскрыта в Людвигсхафене. Они передавали в Россию информацию о многочисленных химических предприятиях южной Германии.

Сеть немецких агентов Советов стягивалась все плотнее, и наглость шпионов все нарастала. Как сообщала в апреле 1931 года "Баварише Штаатцайтунг" в одной немецкой фирме с 1926 по 1930 годы было обнаружено 134 случая шпионажа. В 1927 году только в судахразбиралось три с половиной тысячи случаев промышленного шпионажа, большинство из них в пользу Советского Союза. Между июнем 1931 и декабрем 1932 года было зарегистрировано 111 дел по измене родине, и снова большинство из них было связано со шпионажем в пользу Советского Союза.

Несмотря на неудачи, у Берзина были все причины радоваться результатам деятельности его немецких агентов. Для советской разведки оставалось все меньше секретов в германской промышленности и оборонном потенциале. Дэвид Даллин пишет: "Германский вклад в советский шпионаж за первое десятилетие его существования был огромен и количественно превосходил вклад всех других нерусских подразделений аппарата за границей, а по качеству - даже само русское ядро".

Берлин стал центром номер два для мировой системы шпионажа Советской России. Отсюда исходили приказы разбросанным по всему свету агентам советской разведки. Этот город стал центром для советской разведки во Франции, Голландии и Бельгии, там располагалась мастерская по изготовлению фальшивых паспортов и "полевой штаб" всего Коммунистического Интернационала. Все маршруты кончались в Берлине, откуда с Москвой поддерживался только один канал связи - через связного Коминтерна Ричарда Кребса.

Конечно, такие успехи были возможны только в государстве, стоящем на грани распада, которое хотя и пыталось отчаянно защищаться от тоталитаризма, но больше не могло полагаться на лояльность своих граждан. Более того, либеральные законы республики не способствовали эффективной борьбе с советской разведкой.

Главной целью разведки русских была промышленность, а германский уголовный кодекс признавал только военный шпионаж, так что единственное положение, по которому могли нести ответственность красные похитители промышленных секретов - это весьма растяжимые статьи о нечестной конкуренции. Поэтому максимальное наказание, которого мог опасаться пойманный шпион, не превышало одного года лишения свободы. Только в марте 1932 года "Декрет о защите национальной экономики" предусмотрел усиление наказания за передачу промышленных секретов посторонним лицам, и срок заключения возрос до трех лет.

К тому же довольно часто против слишком сурового преследования советских шпионов предостерегало Министерство иностранных дел. После Версаля Советская Россия была одной из немногих стран Европы, на чьи симпатии могла рассчитывать веймарская Германия. Стоило только германской разведке попытаться проследить связи какого-то выявленного шпиона с советским торговым представительством, как тут же вмешивались дипломаты с Вильгельмштрассе. Больше того, на каждое разоблачение торгпредство неизменно реагировало категорическим отрицанием каких-бы то ни было связей с провалившимися агентами.

Сыщики берлинской полиции вряд ли смогут забыть, что самому жестокому поражению в борьбе с коммунистической агентурой они обязаны именно вмешательству Министерства иностранных дел.

Это случилось весной 1924 года. В Штутгарте был арестован коммунист Ганс Бозенхардт, член террористического аппарата и работник советского торгового представительства. Двум полицейским из Вюртемберга приказали переправить его в Штаргард, Померания. Ехать пришлось через Берлин, где они опоздали на пересадку. Заключенный предложил своим конвоирам перекусить и скоротать время в одном уютном местечке на Линденштрассе. Полицейские не знали Берлина и понятия не имели, что этим "уютным местечком" является советское торгпредстство. Едва они вошли в предложенное кафе, как Бозенхардт закричал:

- Меня зовут Бозенхардт, я здесь работаю. Эти двое - сотрудники полиции из Вюртемберга, они меня арестовали за измену и везут в Штаргард.

Он вырвался из рук опешивших конвойных и бежал. Тем временем сбежались русские, схватили полицейских и заперли в чулане.

Наконец-то у руководства берлинской полиции появилась возможность проникнуть в цитадель советского шпионажа. Под предлогом поисков сбежавшего Бозенхардта второго мая 1924 года полиция ворвалась в торговпредство и заняла все здание. Одну за другой обыскивали комнаты, вскрывали сейфы и конфисковывали документы. Глава торговой делегации Старков поспешил известиить советское посольство, посол Крестинский отправился прямо в Министерство иностранных дел, стал протестовать против нарушения экстерриториального статуса представительства и полицию тут же отозвали. Обыск прекратили, всех арестованные советских сотрудников освободили.

Сокрушительное поражение на Линденштрассе ещё раз продемонстрировало беспомощность германской полиции в вопросах контрразведки. Закон был несовершенным, поддержка правительства формальной, и полицию лишили практически любой возможности проникнуть в сеть советского шпионажа. Поэтому с точки зрения Москвы берлинскую контрразведку вряд ли можно было считать серьезным противником. К тому же отвечавшие за контрразведку подразделения полиции (авберполицай - контрразведывательная полиция) и армии (абвер - военная разведка) испытывали нехватку сотрудников и средств.