Все застывало в белом безмолвии.

Во всех странах, расположенных к югу от этой неприютной пустыни, светит

солнце, реют ласточки, на сочных пастбищах звенят овечьи колокольчики и резвятся ягнята с кисточками в ушах.

Лютые морозы и ужасы полярной ночи обороняют царство белых медведей, отгораживают его от остального мира стеной более надежной, чем самая неприступная крепость.

Туда, за этот рубеж, не проникает ничего из жизни, бьющей ключом южнее, где изумрудным ковром расстилаются весенние пастбища, где благоухает сирень и в небе заливаются жаворонки.

Разве что иногда залетят вместе с теплыми ветрами из далеких стран стаи белых, крикливых птиц.

Птицы машут крыльями с атласным шуршанием.

Они, возможно, видели пароходы, города и порты, церкви с колокольнями и вокзалы, поезда и телефонные провода, арочные мосты и мчащиеся по автострадам автомобили, парки с духовыми оркестрами, сады, полные роз, площади с высокими памятниками и много других чудес, созданных руками человека. Может быть, они знали, что эти же руки изобрели и другие чудеса, беспощадные для диких обитателей лесов, степей и вод. Может быть, они даже слышали выстрелы, знали, что в тонкой стальной трубке их подстерегает непостижимая, удивительная смерть, которая мгновенно настигнет их, лишь только приблизится человек и приложит к плечу ружье.

Но птицы не могли рассказать всего этого медведице и ее детенышу.

Их пронзительные крики нарушали застывшую тишину белой пустыни, вещая что-то на им одним понятном языке.

Потом, когда начинали дуть злые, студеные ветры, предвестники полугодовой ночи, белые птицы собирались станицами и улетали обратно, туда, где весной цветет сирень.

Оставались лишь звери, хранившие верность вечным снегам: песцы, которых не отличишь от сугробов, да зайцы-беляки, которые пускаются наутек от малейшего шороха льдин. А на скалистые берега островов и на кромку хрустальных плавучих льдов карабкалась излюбленная добыча белых медведей: морской теленок — тюлень и морской конь — морж.

Они одни ложились черными пятнами на белое покрывало снега.

Кроме них, все было бело…

Белые сугробы, белый лед, белые медведи, белые песцы, белые зайцы, белые полярные птицы, которые питаются рыбой и не могут далеко летать на своих коротких крыльях.

Для белой медведицы животный мир этим ограничивался. Других тварей, спасшихся от потопа в Ноевом ковчеге, она не знала.

Среди них у медведицы не было достойных противников. Одних спасало бегство. Другие, зайцы, удирали, едва касаясь лапами ледяной глади, проделывая акробатические прыжки; песцы прижимались к снегу и сливались с его белизной.

Но песцы и зайцы были чересчур скудной добычей: мясо их не жирное, к тому же его слишком мало для вместительного медвежьего желудка.

Охотиться стоило только на моржей и тюленей, дававших горы сытного мяса.

На вид эти звери были очень страшные. Огромные, безобразные, с блестящей шкурой, они лежали один возле другого на льдинах. Хриплый рев, усатые, вислоухие морды моржей с загнутыми вниз клыками должны были бы внушать ужас. Но они не умели по-настоящему драться, а тюлени были безобиднее сосунка-волчонка. Бегать морские звери тоже не могли — могли только протащиться по льду несколько шагов. Защищаться они были неспособны. Все их таланты сосредоточивались на глубинной рыбной ловле.

Медведица подстерегала их, укрывшись за торосами. Она выбирала добычу, наваливалась всей своей тяжестью на блестящую громаду жира и мяса и вонзала клыки в круглую голову. Трещал череп. Остальные звери скатывались в воду и погружались в пучину.

Борьба этим заканчивалась. Несколько мгновений медведица была всемогущей в этом снежном крае, где никакой другой наземный или водный зверь не смел помериться с ней силами.

Там, дальше, командовала другая медведица. Они не ссорились, не враждовали, не нарушали границ чужих владений. Когда морского зверя становилось меньше или когда он по неизвестной причине уходил на другое лежбище, медведицы со своим потомством перебирались на льдину и уплывали к другому, видневшемуся на горизонте острову.

Льдина бороздила океанские просторы, как корабль без руля и без ветрил, пока не приставала к другому замерзшему берегу.

Там снова открывалась взору сверкающая пустыня, куда еще не ступала нога человека. Зато моржей и тюленей было вдоволь.

Путь передвижения белых медведей был отмечен кучами костей.

Их вскоре покрывал снег.

И все это происходило без посторонних свидетелей, между льдом и небом, между океаном и небом.

Но на том острове, где очутилась наша медведица со своим детенышем, на снегу виднелись незнакомые ей следы и ветер приносил неведомый, вселявший тревогу запах. Скрытая угроза висела в воздухе.

Медвежонок свернулся в комок под боком у матери, где, он знал, всегда тепло и безопасно. Зарылся мордой в ее густую белую шерсть, чуть постукивая зубами и скуля так тихо, что его нельзя было бы услышать и в трех шагах.

Лай смолк. Ветер рассеял едкий, противный запах… Вновь наступила обманчивая тишина. Слышался лишь лепет зеленых волн у прибрежных скал и внизу, у ледяной кромки. Где-то между льдинами сочился ручеек.

Обманутый этой тишиной, медвежонок принялся играть и резвиться, кубарем скатываясь с сугробов. Но медведица лапой вернула его обратно и уложила рядом с собой, защищая мордой.

Потом поднялась на задние лапы — проверить, не видно ли врагов на горизонте.

Глаза у медведей маленькие и расположены по бокам головы: далей такими глазами не охватишь. Вернее зрения и слуха служит им обоняние, но на этот раз оно медведицу обмануло. Ветер повернул с юга на север и больше не приносил встревожившего ее противного запаха незнакомых зверей.

Может, ей померещилось?

Медведица удовлетворенно заурчала: тем лучше! Когда с ней беспомощный детеныш, она предпочитает места без непонятных угроз.

Можно было вернуться в нормальное положение: стать на все четыре лапы.

Но в ту самую минуту, когда она перестала беспокоиться, перед ней как из-под земли выросли человек с ружьем и собака.

Они были очень близко.

Нарочно зашли против ветра, чтоб их не выдал запах.

Рассчитав, что у добычи нет никакой надежды на спасение, что ружье наверняка достанет ее, охотник неожиданно появился из-за тороса.

Медведица величаво поднялась на задние лапы.

Теперь, когда она видела, как тщедушны противники, которые стояли перед ней, ей не было страшно. Да и накопленный опыт подсказывал, что бояться нечего. Если бы природа наградила ее способностью смеяться, она, вероятно, захохотала бы на все Заполярье. Только и всего?! Стоило тревожиться из-за этакой мелюзги!

Медведица смотрела на незнакомцев с большим любопытством и без всякой враждебности. Ей хотелось подойти поближе, получше разглядеть, на что похожи эти чудные животные.

Человек? Маленький, укутанный в кожу и меха, он казался ей ничтожеством. Такого можно повалить одним прикосновением лапы!.. Пес? Какой-то взъерошенный ублюдок, который зря разоряется: лает, рычит, бросается вперед, скользит когтями по льду, отскакивает назад. Такому тоже ничего не стоит легким ударом лапы перебить хребет, вышибить из него дух. В руках у человека какая-то палка. Ничего более потешного и жалкого медведица не видела в полярной пустыне. Палка, хворостинка. Она переломит ее пополам одним ударом лапы, легко согнет зубами!

Медведица двинулась вперед. Рядом с ней — медвежонок.

Человек шел ей навстречу. Она шла навстречу ему.

Шла урча, тяжело раскачиваясь на задних лапах. В ее урчании не было ничего угрожающего. Ее толкало вперед любопытство. Интересно было, подойдя поближе к этим диковинным, порожденным льдинами существам, узнать, что они собой представляют. Обнюхать их, потом оглушить, повалить носом в снег: пусть с ними повозится тогда ее игривый детеныш!