Укротительница не окликнула его по имени, не тронула шелковой кисточкой хлыста, не копнула гневно песок носком туфельки. Она только раз пристально взглянула на него и подняла круг.

Тигр оскалился.

— Мне страшно! Идем домой, дедушка, мне страшно!.. — испугалась девочка и вцепилась в рукав деда.

— Шш…

Но кудрявой голубоглазой девочке в белой шубке и белой шапочке нечего было бояться.

Стальной взгляд укротительницы снова пересилил упрямство молодого строптивого тигра.

Раджа потупился, гибким движением слез с шара, напряг мускулы под бархатной шкурой и в два прыжка молниеносно пронесся через бумажные круги, один из которых продолжал полыхать.

Потом смирно вернулся на свое место. Его глаза смущенно просили прощения. Он знал, что его ждет.

Когда он вернется в свою клетку, его накажут несколькими сильными ударами по морде, но не тем тоненьким хлыстиком с шелковой кисточкой, которым укротительница пользуется на представлении, а кожаным арапником, что очень больно. А когда придет время кормежки, вместо куска сырого мяса он получит ведро воды. Наказание это было ему знакомо. Знаком ему был и другой облик женщины в золотистом чешуйчатом платье со сверкающими камнями, облик, которого не видел никто из людей, заполнявших партер, ложи и галерку. За кулисами мисс Эллиан меняла сверкающий туалет, в котором она появлялась перед публикой, на старую кожаную тужурку и короткую запятнанную юбку. И уже не улыбалась пленительно, посылая во все стороны воздушные поцелуи, в то время как цирк сотрясался от аплодисментов.

Она вооружается острым железным прутом и арапником с вплетенным в конце свинцом, хрипло кричит на тигров, бьет их и тычет им в ребра острым прутом. Она груба и беспощадна с ними, потому что хозяин — он же директор — цирка, человек куда более жестокий и жадный, чем его звери, не допускает ни малейшего отклонения от своих приказаний. Ему вечно кажется, что все лодырничают, мало работают. Ему хочется, чтобы номера программы были еще более рискованными. Все артисты для него — дармоеды.

— Я вас на улицу выкину, — то и дело грозится он. — Подыхайте потом с голоду!

Дрессировщиков он осыпает бранью, мечет громы и молнии. А те с перепугу вымещают обиду на животных. Все страдают, все терпят. Все знают, что иного выхода нет. Их тяжелый труд, их страдания, взимаемые с них по любому поводу штрафы обогащают хозяина. Он богатеет с каждым днем, с каждым представлением. Это — самый опасный, самый ненасытный из всех зверей цирка. Но все это происходит за кулисами, в зверинце, после того, как публика расходится и огни гаснут.

Да, молодой строптивый Раджа знает, что его ждет. Знает он и то, что его сейчас вызовут движением хлыста на середину арены.

Укротительница откроет ему руками пасть и вложит свою завитую головку между его страшных клыков. Она проделает это с ним, Раджой, именно потому, что у него репутация самого злого, самого непокорного из всех двенадцати тигров, а мисс Эллиан хочет показать, что она ничего, решительно ничего не боится. Номер этот повторяется три вечера сряду. «А что, — думает Раджа, — если чуточку, самую чуточку, сжать челюсти?» Череп ненавистной женщины треснет, как яичная скорлупа, как кости тех антилоп, которых он убивал на свободе, в джунглях далекой Бенгалии, бросаясь из чащи на свою жертву.

Раджа зевает на лакированном деревянном шаре.

Тигр знает, что никогда этого не сделает, — он теперь во власти людей.

Взгляд горящих зеленых глаз укротительницы в самом зародыше убивает всякую попытку сопротивления. Раджа сейчас такое же ничтожество, как уродины-обезьяны в зверинце, которые угодливо попрошайничают, чтобы полакомиться земляными орехами или мандаринами.

Тигр опускает веки на желтые, будто стеклянные глаза с раскосо суженными зрачками, как у домашних кошек в полдень. Он больше не видит ни мисс Эллиан, ни публику за решеткой.

Тигр видит то, что предстает перед ним всегда, как только он закроет глаза.

Тропический лес. Широкая листва, непролазная чаща, свисающие до земли лианы, птицы всех цветов радуги. С шелковистым шелестом проходят павлины, порхают колибри, которые не больше насекомых, и громадные бабочки, не уступающие в размере птицам. Что это раскачивается на дереве? Ветка или змея? Откуда шорох: от ветра или среди широких листьев крадется другой тигр, чужой? Ну, конечно, там есть заросшее бамбуком озерцо… Как хорошо известны ему эти места! Сколько раз он прятался там, притаившись, выслеживая антилоп, которые приходили на водопой! Ждал час и два, а то, случалось, и до поздней ночи; менял место, смотря по направлению ветра, чтобы его не почуяли. Наконец появлялись антилопы. Две, три, иногда только одна… Озираясь пугливыми, влажными глазами, она нюхала воздух. Шагов на мягкой земле не слышно. Вот она нагнулась к воде, вздрогнула, насторожила уши, вытянула шею среди листьев лотоса. В этот миг он, как спущенная из лука стрела, прыгал из чащи прямо на спину своей жертвы: она не успевала издать ни одного звука, даже не дергалась в его клыках. Но бывало, что с добычей приходилось повозиться. Трещали ветки, дебри оглашались диким ревом. Однажды дикий буйвол… Раджа почуял его издали, подкараулил, прыгнул ему на хребет, но буйвол перекинул его через голову, навалился на него, подмял под себя, собираясь поддеть рогами. Лес замер в гробовом молчании. Обезьяны попрятались по дуплам, остальные звери приникли к земле. Это был жестокий поединок между хозяевами джунглей! Слышно было только их тяжелое дыхание, прерываемое мычанием буйвола. Одолел все же он, Раджа… Потом, в другой раз, было сражение со слоном, который схватил его хоботом, намереваясь грохнуть оземь и раздавить толстыми, как бревна, ногами… Но в конце концов убежал не Раджа, а слон с растерзанным в клочья хоботом и окровавленным глазом. И долго еще среди ночи раздавался его гневный топот, ломались ветки, срывались с деревьев пологи лиан, валились на землю заросли бамбука. А трое вооруженных копьями охотников, которые хотели его окружить, и все трое достались ему на обед!..

С тех пор о Радже пошла молва. Его боялась вся округа. Все называли его ТИРАНОМ. Так называли его все. И у всех дрожали поджилки, когда лес оглашался ревом. Никто больше не отваживался выходить на лесные тропы. Люди поклялись предать его смерти, а сами смертельно боялись его. Издали почуяв приближение человека, он подкрадывался к нему с такой осторожностью, что не слышал своего дыхания. Делал несколько шагов, останавливался… Еще шаг… прыжок. Удар клыками. Все! На водопое, куда приходили антилопы, он неизменно оставался хозяином. Но однажды ночью его лапу сжали железные тиски. Он попробовал разгрызть капкан. Лес огласился его испуганным ревом. Пленник попытался вырваться, даже оставить свою лапу, в капкане. Напрасная мука! Глубокая рана, нанесенная железом, дает о себе знать до сих пор, когда холодно или идет дождь. Обессиленный болью и потерей крови, он вытянулся на земле и стал ждать смерти, примиренно, не жалуясь на судьбу. Только через неделю пришли люди с топорами, чтобы забрать его, полумертвого от жажды и голода. Они отняли у него право спокойно умереть.

И вот он здесь.

Его отделяет от всего света железная решетка.

Его привезли сюда, и теперь он дрожит от страха, когда щелкает хлыст с шелковой кисточкой. Этому предшествовали долгие, мучительные месяцы дрессировки. Теперь он опускает глаза под взглядом женщины, единственное оружие которой — хлыстик с шелковой кисточкой. От нее нет спасения нигде! Обезьяны бросают в него апельсинными и банановыми корками, строют рожи и чешутся, карабкаясь по прутьям решетки, делают ему знаки своими неугомонными лапами, когда его провозят мимо них в клетке на колесах. Только когда он ревет, их внезапно обуревает ужас, как в джунглях, и тогда они смешно корчатся, стараясь куда-нибудь спрятаться.

Шелковая кисточка слегка коснулась его морды. Это было совсем легкое, воздушное прикосновение, почти ласка. Но тигр знал, что это выговор, знал, что обещает такая ласка: злой арапник и железный прут.