— Даже не подумаю.

— Скажи прямо, что не хочешь сдержать слова!

— Ты думаешь, я дурак?

— Нашелся умник!

— Давай Робинзона.

— Дожидайся! Как же!

— Можешь схлопотать по носу.

— Отдай лучше ножик!

— Получай задаток!

Кулак владельца перочинного ножа встретился с носом владельца Робинзона Крузо. Тот не остался в долгу.

Последовала драка по всем правилам. В результате оба заработали по шишке, не уступавшей в размере той, которая выскакивала на лбу глупого Августина — когда из его волос вырывался дым вперемешку с пламенем — и была увенчана красной лампочкой.

Потом они помирились.

Дома оба сказали, что оступились и упали: оттого и шишка.

Отец мальчика с перочинным ножиком страшно рассердился:

— Хорош! Теперь, пока у тебя на лбу шишка, будешь сидеть дома и в цирк вечером не пойдешь.

— Очень красиво! — сказала мама мальчика с Робинзоном. — Вечером ты в цирк не пойдешь, посидишь дома. В другой раз не будь раззявой, смотри себе под ноги.

— Но послушай, папа…

— Ничего я слушать не желаю.

— Понимаешь, мамочка…

— Ничего я не понимаю. Удивляюсь, что ты еще оправдываешься. Самому должно быть стыдно показаться в таком виде на людях. Подумают, что ты драчун и забияка…

И тот, и другой поспешили поставить себе холодный компресс. Оба терли лоб снегом до тех пор, пока шишки не исчезли. Вечером, когда сели ужинать, у каждого на лбу оставалось лишь по небольшому синяку.

В конце концов родители их простили.

Для цирка оба нарядились по-воскресному, навели блеск на ботинки, пригладили волосы щеткой. Но на макушке у каждого все же торчало по вихру, как у глупого Августина.

На представление они пришли присмиревшие, в покаянном настроении, вместе с родителями, от которых не отходили ни на шаг, чтобы не потеряться в толпе.

Завидев друг друга, мальчики обменялись радостными приветствиями, словно вовсе не они дрались кулаками, стали посмешищем товарищей и заработали дома выговор.

— Представьте себе, — сказал отец мальчика с перочинным ножиком матери владельца Робинзона, — мой явился домой с такой шишкой на лбу, что я уже решил было не брать его на представление…

— И мой тоже! — воскликнула мама мальчика с Робинзоном Крузо… Пришел домой с шишкой с грецкий орех. Упал будто бы… Не знаю, что выйдет из этого ребенка! Никогда не смотрит себе под ноги!..

Пристыженные мальчики глядели в землю. В душе оба поклялись никогда больше не врать таким добрым и отходчивым родителям.

Публика нетерпеливо зааплодировала, затопала ногами.

Духовой оркестр на дощатом помосте грянул марш, и представление началось.

По-прежнему на галерке, в партере и ложах уместилось не менее двух тысяч человек. Они говорили на другом языке, потому что это был другой народ и другая страна. Но волновались они совершенно так же, как в том, первом городе, когда мисс Эллиан вложила голову в пасть Раджи, бенгальского тигра. И у всех трепетало сердце, когда гимнасты перелетали с трапеции на трапецию, и все так же смеялись до слез проделкам глупого Августина, который всегда оставался в дураках.

На этот раз, однако, никто не вызывал Фрама, ученого белого медведя.

Они ничего не знали о Фраме, никогда о нем не слышали.

Здесь некому было умиляться его кротостью, поражаться его уму, восхищаться его великанским ростом.

Фрам лежал в своей клетке, в глубине зверинца, где его соседями были самые глупые животные, неспособные чему-либо научиться.

— Не хотите ли взглянуть на зверинец? — обратился отец мальчика с перочинным ножиком к матери мальчика с Робинзоном.

— Я как раз собиралась доставить это удовольствие детям. Редкий для них случай: увидеть Ноев ковчег в полном составе.

Мальчики обрадовались и побежали вперед, держась за руки и украдкой оглядывая друг друга: им было интересно, в каком состоянии шишки.

Мама мальчика, у которого была книжка про Робинзона Крузо в коленкоровом переплете и с большими цветными иллюстрациями, не ошиблась.

Она ничуть не ошиблась, уподобив цирк Струцкого Ноеву ковчегу, легендарному кораблю, в котором спаслись от потопа все виды населявших землю животных и который носился по волнам до тех пор, пока голубь с оливковой ветвью в клюве не возвестил, что небо сменило гнев на милость. Тогда радуга перекинула арочный мост из дивных красок с одного края земли на другой, воды отступили. Ной причалил к освободившейся от воды суше и выпустил на волю всех тварей — красивых и безобразных, кротких и злых, — чтобы каждая заняла на земле подобающее ей место.

Так гласит легенда, которой никто больше не верит, но на которую все ссылаются, как и на многие другие сказки древних времен.

Хозяин цирка Струцкого, жадный до наживы делец, тоже собрал в свой ковчег всяких зверей, упрятал их в клетки и возит из города в город, из страны в страну, чтобы показывать людям, какие есть на свете чудеса. Чудеса эти можно было видеть, купив билет. Билеты стоили дорого.

Охотники бродят по лесам в далеких тропиках, по песчаным пустыням, по полярным просторам, где никогда не тает снег; лазят по горам и спускаются в дикие ущелья, куда не ступала еще нога человека. Они расставляют изобретенные ими хитрые капканы, находят тайные логова зверей и достают из них только что родившихся, еще беззубых детенышей.

Оттуда, из-за тридевять земель, из-за морей и океанов, из знойных пустынь и вечных льдов, они шлют на пароходах и по железной дороге клетки и ящики с пойманными зверями: кто львенка, кто маленького крокодила, кто слоненка, кто жирафика с длинной тонкой шеей.

И все эти звери нашли себе место в пронумерованных, помеченных табличками клетках знаменитого цирка Струцкого. Заплатишь за билет — увидишь зверей, не заплатишь — не увидишь.

Толпа переходит от одной клетки к другой. Дивится и читает таблички, на которых значатся название зверя и страны, откуда он привезен, его возраст, а иногда, вкратце, и его повадки.

Есть в цирковом зверинце животные упрямые и тупые, которые не могут ничему научиться. Таков, например, уродина носорог с угрожающим рогом на носу и глазами, как пуговички. Или громадный гиппопотам с головой, как большой чемодан, и блестящей кожей, который почти все время проводит в воде. Он ничего не понимает. По одной его голове и бессмысленному взору сразу видно, что это за тупица. Крокодилы лежат так неподвижно, что кажутся мертвыми. Вы приняли бы их за чучела, если бы не маленькие, живые, серые глаза, которые внимательно следят за каждым вашим движением. Черепахи похожи на большие, подобранные у реки булыжники. Но булыжник вдруг оживает, высовывает тонкую змеиную голову и четыре лапы, на которых он передвигается по клетке, потом начинает хрустать листик салата. Спят истомленные жарой змеи. Изредка то одна, то другая из них зевает, и тогда из ее рта выбрасывается двумя стрелками черный раздвоенный язык. Жираф помещается в высокой клетке без потолка. Ворочая маленькой, словно насаженной на березовый шест головой, он глядит на шляпы посетителей. Опустив нижнюю губу, сонно мигают верблюды. Они охотно подходят к решетке, хотя их часто обманывают, предлагая вместо бублика кусок картона. Страус, тот по крайней мере глотает оптом пуговицы и гвозди. Уж не устроил ли он у себя в желудке склад где можно приобрести все, что угодно: ключи, пряжки, винты или шпильки для волос. Черная пантера целый день без отдыха ходит по клетке. Она ни на кого не глядит, только иногда толкает мордой решетку — воображает, вероятно, что решетка каким-то чудом вывалится сама собой, чтобы выпустить ее на свободу. Но чудес в зверинце не бывает, и пантера продолжает бесконечно кружить за решеткой. Когда глядишь на нее, кружится голова. Есть тут и другие звери, один смешнее другого. Например, что-то вроде свиньи с иглами, как у ежа, и длиннющей мордой: муравьед. Или утконос, названный так за сходство с уткой.