31 января в 17 часов начался Совет главных на третьем этаже служебного здания МИКа. Королев и Глушко докладывали предложения по перспективному тяжелому носителю. С их слов получалось, что свыше дана установка ориентации проекта на боевые задачи. Но какие – полной ясности нет. Королев впервые сформулировал задачу не сборки, а изготовления моноблоков носителя на полигоне. Только так могла быть исключена проблема транспортировки будущей гигантской ракеты из России в Казахстан. Бармин саркастически улыбался. Остальные молчали. У всех на уме были заботы ближайших часов. Надо успеть поужинать и в 20 часов заседать на Госкомиссии для принятия решения о вывозе на старт.

Комиссия собралась с участием большого числа болельщиков. Только начали заседать, как вбежал офицер, что-то зашептал Кириллову и тот, извинившись, бросился к двери, по пути испросив разрешения прихватить и меня.

Когда мы, запыхавшись, вбежали в зал, нас встретил и все объяснил улыбающийся Осташев. Силовая рама с аппаратом 1ВА была приведена в горизонтальное положение и краном подана к установщику для стыковки с носителем. Все шло нормально, но вдруг пристыкованный аппарат застучал всеми своими клапанами ориентации, стравливая со свистом драгоценный запас сжатого азота. Все работавшие на установщике попрыгали вниз, бросились к выходу. Еще свежи были воспоминания о катастрофе на соседней янгелевской площадке. Все знали, что двигательная установка АМСа заправлена азотной кислотой и керосином. Вдруг запустится двигатель! Аркадий Осташев, находившийся в зале, первым понял, что произошло. Он скомандовал быстро отстыковать раму, подключить наземный пульт и остановить преждевременную активность АМСа. Оказалось, что из-за упругой деформации рама с аппаратом отошла от силового шпангоута настолько, что сработали концевые контакты, предназначенные для включения первого приземного сеанса после отделения от носителя.

Не вытерпев неизвестности, вся Госкомиссия сделала перерыв и спустилась в зал. Я предложил один из двух концевых контактов заглушить, на втором поставить более широкий упор и ввести электрическую блокировку, которую убирать в вертикальном положении на старте. Предложения были за ночь реализованы и с наземного пульта перепроверены.

Холодным утром по традиции все съехались к воротам МИКа на вывоз. Ворота раздвинулись, и мотовоз, фыркая выхлопными газами, приготовился толкать установщик с ракетой на старт. Неожиданно Королев сказал Кириллову:

– Остановить вывоз!

– Почему, Сергей Павлович?

– Вы назначили на 7 часов утра, а сейчас только 6 часов 50 минут.

Все заулыбались и терпеливо пританцовывали на морозе положенные десять минут.

Точно в 7 часов Руднев громко, обращаясь ко всем собравшимся, сказал:

– Сергей Павлович преподал нам урок точности. Я его поддерживаю и прошу всех впредь ничего досрочно не делать.

Это «указание» вызвало веселое оживление.

В первый же день испытаний на старте обнаружился быстрый уход гирогоризонта третьей ступни и выход на упор с выдачей команды аварийного выключения двигателя. Прояснить причину дефекта при нескольких повторах не удалось. Виктор Кузнецов принял грех на себя и предложил заменить прибор.

В 23.00 3 февраля непосредственно в бункере состоялось пятнадцатиминутное заседание Госкомиссии.

Финогеев за главного конструктора Пилюгина доложил о готовности систем управления носителем.

Ишлинский, которому было поручено выяснить возможные причины ненормального ухода гирогоризонта, за три минуты сделал доклад с присущим ему профессорским блеском.

Дремавший Келдыш встрепенулся и, нарушая формальный perламент, заключил:

– Даже если не знать принципов работы гироскопа, после вашего доклада становится понятным, что лучше летать без гироскопов.

Григорий Левин доложил, что все средства командно-измерительного комплекса готовы. Корабли «Долинск» и «Краснодар» – в Гвинейском заливе, «Ворошилов» дежурит у Александрии, «Сибирь» и «Сучан» – в Тихом океане.

Метеослужба сообщила: температура минус 15°, ветер слабый, облачности нет.

Члены Госкомиссии не пожелали покинуть теплую гостевую комнату бункера.

– Это вам не Гвинейский залив, а Тюратам, – заметил председатель Госкомиссии Руднев.

Осташев уехал в МИК, на приемную станцию телеметрии «Трал». Я поехал на первый ИП, в теплый домик, где были установлены «Тралы», принимавшие информацию со всех ступеней. По трехминутной готовности выхожу в холодную темноту. Ночной старт всегда впечатляет сильнее дневного. На секунды степь, сколько видит глаз, освещается единым факелом пяти ракетных двигателей. Вместе с удаляющимся грохотом постепенно гаснет свет, и в степи снова делается темно, одиноко и неуютно. Быстро возвращаюсь к телеметристам. Ни одного замечания визуально они не зарегистрировали. Последние сообщения из Уссурийска: четвертая ступень -блок «Л» – как будто отделилась, но неточно, будут перепроверять. Теперь все мчатся на ВЧ-связь на вторую площадку. Туда поступают через Одессу и Москву доклады с кораблей. Нет, не суждено было и на этом третьем пуске проверить хотя бы четвертую ступень. Три ступени предположительно отработали нормально! Наконец-то вышли на «пунктир», то есть на орбиту ИСЗ. Дальше пошли сообщения путаные, но уже было ясно, что четвертая ступень в нужное время к Венере не уйдет. Тут же была создана комиссия для детального расследования под моим председательством, и мне же было поручено форсировать подготовку к пуску 1ВА № 2.

Процесс исследования причин аварии первого пуска по Венере в моей комиссии начался с конфликта между «подследственными»: системой управления носителем, которую защищал Финогеев, системой электропитания, за надежность которой ручался Иосифьян, и конструкторами нашего ОКБ-1, которых Королев обещал отправить «в Москву по шпалам», если они виноваты в неотделении блока «Л» от блока «И».

Выручили всех телеметристы. Борис Попов принес графики, построенные по донесениям с Камчатского измерительного пункта. Была очевидна причина – отказ в конце участка работы третьей ступени машинного преобразователя тока ПТ-200. Этот преобразователь обеспечивал питанием систему управления блока «Л», и авария полностью объяснялась его отказом.