Глава 1. ОТ ШКОЛЫ ДО АВИАЗАВОДА

МЕЖДУ ДВУХ АЭРОДРОМОВ

Современные мальчишки, едва встав на ноги, уже разбираются в марках автомобилей. Для меня знакомство с транспортными проблемами начиналось с норова и кличек лошадей, которые были основой всех транспортных коммуникаций фабричного производства, путешествий в Москву, в деревни за картошкой и овощами и скорой помощью, доставлявшей в трудных случаях больных в знаменитую Солдатенковскую (ныне Боткинскую) больницу. Фабричный комитет и правление Нижнеходынской текстильной фабрики, на которой жили и работали мои родители, давали лошадей в самые трудные и голодные годы, чтобы доставить радость детям рабочих.

В канун нового 1919 года нас, десяток ребят, на санях повезли на первую в российской истории елку в Колонный зал Дворянского собрания. Это было мое первое посещение Колонного зала будущего Дома союзов. Впоследствии я несчетное число раз бывал в этом самом популярном для старой Москвы зале. Многие посещения Колонного зала совершенно стерлись в памяти. Но некоторые из связанных с ним событий впечатались в память навсегда.

Новогодний праздник 1919 года в Колонном зале отчетливо помню спустя 77 лет! Кусочек настоящего белого хлеба с повидлом запомнился мне столь же четко, как и потрясшая детское воображение разнообразием игрушек огромная елка, сияние электрических люстр и музыка. Ведь дома основным источником света были керосиновые лампы. Фабрика, находившаяся в десяти километрах от центра столицы, до 1922 года не имела линии передачи от московской электросети!

Людям молодого поколения трудно представить, что в ныне престижном районе Серебряного Бора, Хорошево-Мневниках и по всему Хорошевскому шоссе люди жили и работали, не пользуясь такими элементарными достижениями цивилизации, как газ, электричество, телефон, холодильник, водопровод и прочее. На фабрике все станки приводились в действие от единственного дизеля с помощью сложных трансмиссий многоступенчатой ременной передачи. Этот же дизель и снабжал вечерами фабричный поселок светом на пару часов.

Я в неоплатном долгу перед памятью своих родителей. В первую очередь я им благодарен за выбор места жительства. Они не ошиблись. Чтобы показать, каким образом география и социальная среда бывших московских окраин повлияли на мою судьбу, я извлекаю из памяти еще не стершиеся фрагменты. Выбираю то, что, по моим соображениям, представляет интерес для всех, кого интересует неповторимая история России и Москвы.

Моя мать, Софья Явчуновская, работала на Нижнеходынской текстильной фабрике и была единственной фельдшерицей-акушеркой в нашей округе. Отец, Евсей Черток, служил бухгалтером на этой же фабрике.

Социальный микроклимат определялся средой фабричных рабочих, с детьми которых я быстро подружился. Еще шла гражданская война, и мы, конечно, играли не в индейцев, а в «красных и белых». Никто не хотел быть белым. Часто посещая рабочие общежития, которые назывались «спальнями», я слышал разговоры о скорой победе «наших». Нашими была Красная Армия, и никаких сомнений в правом деле пролетариата не возникало. Только дома иногда появлялся «Социалистический вестник» – подпольная газета меньшевиков, каким-то образом доставлявшаяся матери. Она ее тщательно прятала, но именно это вызывало мое любопытство.

Помню, мы ставили пьесу в красноармейском клубе о Великой французской революции. Отец посмеивался: «Что вы знаете об этой революции!» Но мать мои общественные подвиги всячески поощряла. Она первая рассказала мне о временах Робеспьера, Марата и Дантона и объяснила, что такое Бастилия и гильотина.

Географическое местоположение способствовало тому, что уже в семилетнем возрасте я неплохо плавал, а вскоре с товарищами пристрастился к водным путешествиям. На веслах мы поднимались против быстрого течения до таинственного Студеного оврага. Этот овраг, действительно холодный даже в жаркие дни, часто посещали студенты-археологи. Они набивали рюкзаки древними окаменелостями и охотно просвещали нас – любопытных туземцев – «кто был кто» сотни тысяч лет назад. На дне оврага бил ключ кристально чистой и, как говорили, даже целебной воды.

В 1932 году эти места были начисто стерты строительством Карамышевской плотины канала Москва – Волга. Для начала овраг засыпали. На его месте построили обнесенный колючей проволокой лагерь для заключенных, строивших канал. Теперь по этим местам проходит транспортная магистраль.

Повзрослев, мы поднимались на веслах по реке до Филей, потом и до Кунцева. Нашей мечтой всегда было Крылатское. На его высоком берегу, как маяк, высилась белая колокольня. Преодолевать быстрое течение на веслах было очень трудно, поэтому с десятилетнего возраста дальние окрестности я с товарищами уже изучал на велосипедах завода «Дукс». Завод «Дукс», будущий авиационный «номер один», а затем «Прогресс», в те годы выпускал удивительно прочные дорожные велосипеды. Квалифицированные рабочие могли позволить себе купить для сына такой велосипед.

Подмосковье было удивительно экологически чистым. Об этом можно судить хотя бы по тому, что на нашем столе не переводилась рыба, выловленная из Москвы-реки или фабричного пруда, образованного плотиной на реке Ходынка. В те голодные карточные годы это было хорошим подспорьем.

В километре от фабрики проходило Хорошевское шоссе, соединявшее Красную Пресню с Серебряным Бором. Это шоссе было вымощено булыжником и потому считалось проезжим в любую погоду. В восемь лет я с друзьями убегал на шоссе посмотреть на редкие автомобили. А еще была тайная надежда, что при нас начнут взрываться пороховые склады, расположенные по другую сторону шоссе, рядом с мачтами Ходынской радиостанции. За такие отлучки мне сильно влетало. Дело в том, что Хорошевские склады боеприпасов всем живущим в окрестностях внушали страх. Шли разговоры, что враги-контрреволюционеры рано или поздно их обязательно взорвут и тогда наша фабрика и все живое на ней будут уничтожены.

Самое интересное, что склады действительно взорвались. Это было летом 1920 года. Я отпросился в очередной раз «посмотреть, как работает радиостанция». По пути я увидел необычайной высоты дым и огоньки, пляшущие над пороховыми складами. Навстречу бежали люди с криками: «Склады горят!» Я неплохо бегал и во всю свою восьмилетнюю прыть «дал деру» в сторону деревни Шелепихи. За моей спиной вскоре уже грохотало и гремело. Бегущие рядом кричали, что надо спрятаться за водокачкой – там высокая прочная насыпь. Добежав до берега реки, я пустился во весь дух к маячившему впереди каменному зданию водокачки. Внезапно передо мною взметнулось пламя, в лицо ударил горячий ветер с песком и комками земли.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: