В эти первые сентябрьские дни весь коллектив завода, кроме людей, непосредственно связанных с началом летных испытаний, был мобилизован на сооружение противотанковых рвов у деревни Черная Грязь по Ленинградскому шоссе. По обе стороны нашего участка, насколько хватал глаз, рыли землю тысячи женщин и подростков. Немногие мужчины, получившие бронь от мобилизации, чувствовали себя неудобно. Работали мы там «от зари до зари», с двумя короткими перерывами для еды. В это время парторг завода сообщал последние новости о ходе Смоленского сражения. Первые успехи Красной Армии, освободившей 6 сентября Ельню, вызвали взрыв энтузиазма – зачем возводить укрепления у самой Москвы, если враг уже остановлен. Мы верили, что вот-вот фашистов погонят на запад. Но радость была недолгой.

Вернувшись с земляных работ на завод, я узнал о происшествии на аэродроме в ЛИИ. Наша бригада, готовившая самолет, явившись утром, не обнаружила его в ангаре. Оказалось, что накануне приезжал заместитель наркома по опытному самолетостроению Александр Сергеевич Яковлев. За глаза другие главные конструкторы звали его АСЯ. Увидев самолет Болховитинова, он поинтересовался результатами аэродинамических продувок. Оказалось, что в «трубе ЦАГИ» самолет не был. Яковлев распорядился немедленно отбуксировать единственный пока планер на территорию ЦАГИ для продувки в новой трубе, благо она находилась совсем недалеко от аэродрома.

Березняк и Исаев были возмущены, усмотрев в этом антиболховитиновские происки АСИ. Справедливости ради надо сказать, что яковлевское распоряжение пошло на пользу. Продувки проводились под руководством 25-летнего ведущего инженера Бюшгенса. Это было его первое приобщение к ракетной технике. Через 45 лет академик Георгий Сергеевич Бюшгенс, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии и премии имени Н.Е. Жуковского, кавалер многих орденов, давал заключения по аэро – и газодинамике орбитального корабля «Буран».

Продувки БИ показали недостаточную путевую устойчивость. В полете самолет мог «рыскать» по курсу. Патрон, несмотря на нетерпение Исаева и Березняка, дал указание нарастить руль поворота по задней кромке, поставить две шайбы на горизонтальное оперение и увеличить обтекатель костыля. На всех исторических фотографиях 1942 года хорошо видны две вертикальные шайбы, появившиеся после продувок. Наконец, Кудрин взлетел на планере без двигателя и пушек на буксире бомбардировщика Пе-2. На высоте 3000 метров Кудрин отцепился и перешел в режим планирования. Он был опытным планеристом, безмоторный полет был ему не в новинку.

Всего было сделано 15 полетов с помощью буксировщика. Кудрин и другие летчики, управлявшие планером БИ, подтвердили, что после выключения ракетного двигателя перехватчик с высоты 3000 -5000 метров, как это и было задумано, может вернуться на свой или другой ближайший аэродром в режиме планирования. Летные испытания совпали с некоторым затишьем на Центральном фронте. К воздушным тревогам москвичи привыкли и послушно спускались в метро, ближайшие бомбоубежища или отрытые на пустырях щели.

В конце сентября, навестив родителей, я узнал, что Миша, мой старший двоюродный брат, ушедший добровольцем на фронт из аппарата наркома И.Ф. Тевосяна, ранен в Смоленском сражении и находится в госпитале. Он прислал письмо, полное оптимизма, веры в нашу победу, но предсказывал, что следующая наша большая война будет с Китаем. Поспорить мне с ним так и не пришлось. Через месяц он вернулся на фронт и погиб под Вязьмой.

30 сентября началось новое немецкое наступление на Москву. Затаив дыхание, мы каждое утро вслушивались в сводки Совинформбюро. По спине шел неприятный холодок, когда упоминались такие близкие города: Калуга, Гжатск, Медынь, Можайск, Волоколамск. Собираясь у карты, мы по-своему толковали короткие сообщения Совинформбюро, С каждым днем становилось понятнее, что Москва оказалась под непосредственным фронтальным ударом немцев, которые одновременно обходили ее с севера и юга. С северо-запада столицу прикрывал водный рубеж – канал Москва – Волга. В случае стремительного прорыва танковых армий фашистов, мы в Химках со своим заводом и всем заделом по самолету БИ оказывались на «немецкой стороне».

Из Москвы доходили все более тревожные сведения об эвакуации одного за другим военных заводов. После одной из очередных неутешительных сводок Исаев имел со мной конфиденциальную беседу. Он предложил создать партизанский отряд. Исаев говорил с таким увлечением, словно предлагал участие в туристическом походе. Этот разговор состоялся накануне прорыва немецко-фашистских войск на Можайском и Волоколамском направлениях.

15 октября Государственный комитет обороны принял решение о срочной эвакуации всех центральных партийных и государственных учреждений из Москвы. 16 октября началась массовая эвакуация, вошедшая в неофициальную историю войны как «московская паника». В этот день наркомы, руководители всех центральных учреждений, директора заводов получили строжайший приказ выехать любым способом на восток к новым местам дислокации их учреждений и предприятий.

Не предупредив никого из подчиненных, 16 октября исчезли Болховитинов и главный инженер Волков. Позднее мы узнали, что они не струсили, а выполнили приказ Шахурина, который вызвал в наркомат директоров и главных конструкторов и приказал, не возвращаясь к себе на работу, немедленно выехать из Москвы. Болховитинов и Волков поехали на Урал к указанному Шахуриным населенному пункту Билимбай в шестидесяти километрах западнее Свердловска. Им, как и другим руководителям, надлежало с местными властями подготовить встречу эвакуированного предприятия для немедленного продолжения работ.

На следующий день московская паника дошла и до Химок, но официального приказа об эвакуации завода мы не получили.

Все взорвать, уничтожить, а самим уйти в партизаны – с таким настроем я отправился 17 октября в Москву, надеясь, что Катя, находившаяся в Удельной, приехала в музей Голубкиной к своей двоюродной сестре Вере – директору музея. Действительно, услышав о панике, Катя связала в узел все вещички и, подхватив сына, бросилась на станцию. Из Москвы один за другим без остановок проносились переполненные поезда. В составах были даже вагоны метро. Но в Москву – ни одного! Наконец, какой-то идущий в Москву переполненный поезд остановился в Удельной.