Уже во времена нэпа в 1923 году авиация придвинулась вплотную к нашей фабрике. Заливной луг по ту сторону Москвы-реки стал аэродромом концессионного завода «Юнкерс». Советское правительство предоставило немецкой фирме «Юнкерс» пустовавшие в лесном массиве Филей корпуса Русско-Балтийского завода. Немцы начали строительство цельнометаллических военных самолетов. На территории самой Германии производство военных самолетов по Версальскому мирному договору было запрещено.

Мы имели возможность, переплыв реку, вплотную подходить к стоявшим у кромки леса самолетам. Строгой охраны не было. За мелкие услуги и помощь бортмеханикам мальчишкам разрешалось рассматривать самолеты и даже трогать их руками. На Филях был налажен выпуск одномоторных двухместных разведчиков Ю-20 и Ю-21. Самолеты «юнкерсы» имели ставшие впоследствии классическими формы свободнонесущего моноплана целиком из гофрированного дюраля. Часть самолетов собиралась не на колесном шасси, а на поплавках. На специальных тележках гидросамолеты спускались в Москву-реку. Взлеты и посадки гидросамолетов на реке, которая представлялась нам своей домашней территорией, нарушали мирное сосуществование рыболовов, красноармейцев, купавших в реке лошадей, и гостей, приезжавших из Москвы для отдыха и лодочных прогулок.

Через год или два появились на аэродроме двух – и трехмоторные «юнкерсы». Эти самолеты летали и зимой, после замены колес на лыжи.

В 1923 году произошло еще одно событие, которое дало мне повод считать себя личностью, вполне приобщенной к авиации, и среди сверстников заявить, что в будущем я выберу летную карьеру. В Москве на территории нынешнего Парка культуры и отдыха имени Горького открылась Первая сельскохозяйственная выставка. Выставка была большим событием в жизни страны, переходящей от системы военного коммунизма к новой экономической политике – нэпу, допускавшей и даже поощрявшей капиталистическую предприимчивость в мелком производстве и торговле. Наша Нижнеходынская фабрика была передана из государственного сектора в аренду частной акционерной компании. Дорогие, по тем временам, суконные товары фабрики были представлены на выставке. В связи с этим отец однажды взял меня с собой. Он был занят делами, а я целый день бродил по выставке, рассматривая настоящие чумы северных оленеводов, юрты среднеазиатских кочевников и новые показательные дома крестьян средней полосы. Все жилища были представлены вместе с хозяевами, живыми верблюдами, оленями, откормленными лошадьми и прочей живностью. Тут же продавалась сельскохозяйственная продукция всех географических поясов страны.

Но наибольший интерес для меня представлял пассажирский «юнкерс». На набережной была небольшая очередь из солидных людей, которые за неизвестную мне плату по четыре человека размещались в этом гидросамолете. Он взлетал, делал круг над Москвой и через пять минут подруливал к причалу.

К концу дня, разыскав отца, я, видимо, так его разжалобил, что он, поговорив с кем-то из влиятельных хозяев жизни, повел меня в очередь к «юнкерсу». Дальше было как в сказке. Впервые в жизни я летел! Этот первый «коммерческий» полет давал мне впоследствии основание смотреть свысока на всех нелетавших.

21 января 1924 года умер Ленин. Несмотря на регулярные публикации бюллетеней о тяжелой болезни Ленина, известие о его смерти в нашей семье и окружающей рабочей среде было воспринято как большое несчастье. Горе было искренним. Я запомнил слова матери: «Теперь все может погибнуть». Отец был осторожен и просил ее не говорить лишнего, особенно со своими многочисленными пациентами.

В траурные дни фабрика почти не работала. Несмотря на сильнейшие морозы – температура опустилась до минус двадцати пяти градусов – большинство рабочих уходило в очередь к Дому союзов для прощания с Лениным.

После домашних раздоров мать объявила, что она обязана проститься с великим человеком и возьмет с собой меня и других детей, которых отпустят родители. Укутанные кто во что восемь или десять мальчиков во главе с моей матерью пешком отправились к Дому союзов. Запомнилось, что мы часто отогревались у костров, которые поддерживали красноармейцы вдоль всей очереди.

В Колонный зал вошли, проведя шесть часов на морозе. Запомнились чьи-то слова: «Пропустите детей поближе». Так второй раз в жизни я оказался в Колонном зале. Он был теперь совсем не таким, как в тот новогодний праздник.

Люди двигались медленно, стараясь лучше всмотреться в лежащего в красном гробу Ленина. Мой приятель Пашка Лебедев довольно громко сказал: «Похож как на портрете». За что тут же получил от кого-то подзатыльник. Мать наклонилась ко мне и прошептала: «Смотри, вот стоят Крупская, Бухарин, Зиновьев, Дзержинский!…» Но нас уже мягко подталкивали, и мы снова оказались на морозе.

Обратный десятикилометровый марш домой, уже в темноте, был тяжелым испытанием, но все вернулись необмороженными.

Через два дня на фабрике была вывешена траурная стенгазета с моим рисунком «Ленин в гробу» и описанием нашего похода в Колонный зал.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: