- Вперед! - скомандовал Рыцарь Смерти, поднимая меч. - Храмовники и комтуры - на фланги! Рыцари - стройсь! Клином! С места в галоп!

Воины с корсеками в рогатых шлемах - проклятые комтуры - и одетые в серое - непонятно почему называемые черными храмовниками - разделились на две отряда, бегом кинувшиеся к краям площади, охватывая шеренгу стальных солдат с двух сторон. В то же время Рыцари Смерти выстроились согласно приказу клином и, дав шпоры своим вороным, галопом устремились на врага, занося над головами длинные мечи. Копыта коней топтали простых мертвяков, до них ни кому не было дела.

В ответ на это закованные в сталь солдаты сомкнули башенные щиты и порыв ветра ударил в забрала шлемов и морды вороных жеребцов Рыцарей Смерти. Немногих мертвяков, еще остававшихся на ногах, повалило обратно под копыта коней. Рыцарей Смерти это ничуть не смутило и если и задержало удар, то лишь на несколько мгновений. Длинные клинки опустились на шлемы закованных в сталь воителей, те в ответ одним движением, будто все они были единым целым, подняли алебарды, защищая себя, но и готовясь к контратаке.

Именно этого и добивался Роланд. Чутьем опытного полководца, которое не в силах избыть даже смерть, он понял - эти воины мало чем отличались от его нежити, действуя как заведенные игрушки, что привозили ко двору Каролуса богатые негоцианты из Кордовы и Халинского халифата. Удар храмовников и комтуров с обоих флангов оказался для них смертельным. Сомкнутые щиты оставили открытыми железные бока воителей, куда и ударили пики и корсеки. Фланговые солдаты попадали на мостовую, как те же самые заводные игрушки, когда у них кончался завод, вот только эти "игрушки" поливали кровью камни под ногами своих товарищей.

Контрудар стальных солдат сбился. Алебарды ударили вразнобой, по большей части просто отскочив от доспехов Рыцарей Смерти, но ни один не оказался выбит из седла. Их длинные мечи добрались-таки до шлемов и плоти врагов - головы их лопались как гнилые орехи. Рыцари Смерти врезались в стальные ряды врага, раздавая удары направо и налево. С флангов же напирали храмовники и комтуры. Даже немногие из обычных мертвецов, не попавших под алебарды врагов и копыта друзей, двинулись вперед, цепляясь крючковатыми пальцами за многочисленные углы и выступы доспехов стальных воинов, стараясь дотянуться до живой плоти, глотнуть теплой крови.

Вот только опомнившиеся враги очень быстро сумели оказать более чем достойное сопротивление.

Я принял на основание клинка удар закованного в сталь врага. Можно было подумать, что они станут достаточно неуклюже обращаться со своими здоровенными алебардами в ограниченном пространстве комнаты, но это не так. Они держали их ближе к лезвию, нанося короткие быстрые рубящие удары. Я отражал их, слыша дребезжащую вибрацию клинка, говорившую о том, что долго он не выдержит. Я крутился между двумя воинами в броне, пытаясь не принимать их удары на свой меч и одновременно стараясь достать их. Но раз за разом клинок отскакивал от прочных доспехов и башенных щитов. Мне оставалось полагаться лишь на ловкость, благо ее мне Господь отмерил большими горстями.

Уворачиваясь от очередного удара, я запрыгнул на подоконник, тут же на него обрушилось широкое лезвие алебарды, раздробив резную панель в щепу. Я прыгнул вперед, целя мечом в щель забрала стального воина, тот поднял щит - и я отлетел на несколько футов, как недавно Эмри. Правда, в отличие от него, я не вылетел в оконный проем, я врезался спиной в разбитый подоконник и рухнул ничком. Я увидел сабатон своего врага, услышал скрип доспехов - надо мной заносили алебарду. Широкое лезвие опустилось на пол всего в нескольких дюймах от меня, я в последний миг успел откатиться в сторону. Рядом врезалось второе - меня загоняли, тыча с разных сторон алебардами. Именно так крестьяне загоняют крота, выгнанного из норы, только тычут они, конечно, не алебардами, а вилами.

Они не давали мне подняться на ноги, сбивая ударами закованных в сталь ног. Они явно потешались надо мной, получая удовольствие. Но я не дал им долго издеваться над собой. Перекатившись в очередной раз, я поймал предплечье опущенной руки врага и ткнул его в подмышку мечом. Кровь обильно пролилась на доспех, я вырвал из раны клинок, подставив ноги под падающее на меня тело. Мне удалось изменить траекторию падения воина, причем так удачно, что он ударил своего товарища. Тот покачнулся и сумел сохранить равновесие, лишь опершись на башенный щит. В последний раз перекатившись я вскочил на ноги, левой рукой подхватил вывалившуюся из руки пораженного мною врага алебарду и подставил ее под поспешный удар второго. Широкие лезвия со звоном встретились, рассыпав во все стороны пучки искр. Я крутанул меч, придавая дополнительную силу своему удару, и опустил его на шлем врага. Только тогда я понял для чего служит вырез в верхней части башенного щита. Противник поймал им клинок, отведя его в сторону, выворачивая мою руку, одновременно он вновь ударил меня алебардой. Отпустив рукоять меча, я перехватил древко алебарды двумя руками и ударил ее "пяткой"[15] по голени врага. Хоть и были защищены его ноги мощными поножами, но он все равно припал на колено - от боли от прямого удара в голень никакой доспех не спасает. Тут же я изо всех сил ударил его ногой в грудь, на сей раз, и башенный щит не помог - воин покачнулся, окончательно потерял равновесие и с грохотом рухнул навзничь. Перевернув алебарду, я вонзил ее лезвие в щель забрала, для верности подвигав им туда сюда. Когда выдернул, все лезвие было в крови, хотя ни единого стона из-под шлема не раздалось.

Я понял, что совершил ошибку, когда в щиколотку мне врезался край башенного щита. Кувыркнувшись я рухнул ничком, едва успев выставить руки, чтобы не удариться лицом об пол, и был вынужден отпустить древко алебарды, иначе раздробил бы себе пальцы. Закованный в сталь воин поднимался, правая рука его висела плетью, но и левой он орудовал не хуже. Отбросив щит, он поднял алебарду погибшего товарища и замахнулся ею на меня. Подхватив вторую, я поставил ее древко под удар. Противник коротко дернул рукой, так что мое оружие во второй раз оказалось захвачено - на сей раз древко попало между лезвием и древком оружия врага. Будь у моего противника целы обе руки, я б уже был мертв или же, по крайней мере, обезоружен.

Но тут закованный в сталь воин вытянулся в струнку, позвоночник его словно изогнулся в обратную сторону, голова в шлеме запрокинулась. Он рухнул на бок, а я увидел своего спасителя. За спиной закованного в сталь солдата стоял граф Эмри д'Абиссел с окровавленным мечом в руках.

В казармах шел настоящий бой. Когда мы ворвались туда, то не сразу поняли, что к чему. Кругом сражались люди, кто в коттах с императорским гербом[16], кто в цветах королевской гвардии королевства Нейстрия, кто же и вовсе самого разбойничьего вида. Как удалось нам с Эмри разобрать через несколько секунд, именно на них наседали все остальные. Наша помощь в этой битве не требовалась, поэтому мы остановились у входа, наблюдая за этим, с позволения сказать, сражением. По сути дела это было избиение и не более.

Развязка настала через несколько минут - последний из разбойников упал на дощатый пол казармы, а к нам подошел сэр Леонард де Леве, одетый в порванную в нескольких местах кольчугу с чужого плеча, на ходу чистивший меч о кусок материи, оторванный от рубахи одного из разбойников.

- Что тут произошло? - поинтересовался граф.

- Они напали на нас, - ответил рыцарь, - и здесь, и в наших комнатах. Многие достойные сэры сложили головы в эту ночь. В том числе и ваш юный оруженосец Теодор де Штейн. Он сражался отважно, судя по количеству трупов в его комнате, и умер от полученных ран.

- Проклятье! - хлопнул кулаком по ладони Эмри. - Надо было поселить юношу поближе к себе. В конце концов, он был моим оруженосцем, я нес а него ответственность. Ландо, после, все после. Что произошло здесь?