- Так вы были тогда с графом Роландом в Ронсевале? - удивился де Локк. На отца Вольфганга мои слова не произвели особенно впечатления, словно он и так знал кто я. А может и вправду знал?

- Перед смертью он посвятил меня в рыцари, - кивнул я, снова вспоминая тот день, - ударив Дюранадалем по плечу.

Сарки откатились в очередной раз, оставив на залитых кровью камнях Ронсевальского ущелья множество трупов, но были среди них и солдаты из "копья" моего господина. Нас осталось всего ничего, а мавры, гарцевавшие за спинами дикарей еще не вступали в бой.

- Негоже тебе умирать оруженосцем, Зигфрид, - обратился ко мне мой сэр. - Опустись на колено, - скомандовал он следом.

Потрясенный я припал на колено и следом плеча моего коснулся окровавленный клинок Дюрандаля - меча моего сэра, с одинаковой легкостью рассекавшего и камни, и доспехи врагов, и тончайшие дамские платки. Вот она акколада, которой я ждал столько лет. Теперь я - рыцарь, однако ничего для меня не изменилось. Не спустились с небес ангелы Господни и не вострубили в трубы, не поразили они копьями наших врагов, да и в душе моей отнюдь не гимны пели. Ну что же, наверное, всегда так противно бывает, когда сбывается твоя мечта, что лелеял много лет.

- Встань же, сэр Зигфрид де Монтрой, рыцарь императора Каролуса Властителя, - в меру торжественно закончил формулу посвящения в рыцари (от которой я, занятый своими мыслями, услышал лишь окончание) граф Роланд.

- Атакуют! - следом за этими словами воскликнул рейнджер, наблюдавший за нашими врагами. - Мавры пошли в атаку!

Мы с графом вскочили на двух последних коней нашего отряда - остальные солдаты "копья" больше привыкли сражаться пешком, а не в седле. На нас уже летели мавры в развевающихся одеяниях поверх легких кольчуг, опуская длинные копья, украшенные волосяными бунчуками. Я вытащил из ножен свой меч, проверил укрепленный за спиной боевой топор, который куда удобнее клинка в тесноте заполошной рубки да еще и в столь узком ущелье, как Ронсеваль.

Как назло в голове стали рождаться строчки - "Вижу десницы скал, грохот щитов эмаль, чую беду и смерть в имени Ронсеваль". Вовремя, ничего не скажешь. Грохот щитов, да? Этого предостаточно! Мавры врезались в наш строй, легко разметав усталых до последнего предела пехотинцев и окружив нас с графом. Я отражал их атаки покуда меч и щит могли противиться вражьим саблям. Дерево щита искрошилось в щепу, полопались кожаные лямки, а следом со стеклянным звоном переломился пополам иззубренный меч. Я сорвал с пояса топор, однако прежде мавры успели пару раз достать меня, не смотря на все усилия графа, прикрывавшего меня своих щитом пока я был безоружен. Если б не он, я умер бы еще тогда. В благодарность я первым от всей души рубанул мавра, ткнувшего моего бывшего сэра саблей в бок. Тяжелый обух боевого топора опустился на правое плечо мегберранца. Я быстро освободил оружие, чтобы принять на окованную сталью рукоять топора, клинок следующего врага. Сведя его в сторону, я использовал инерцию своего и вражеского движений и следом обух топора врезался в грудь мавра. Мегберранец откинулся в седле, широко взмахнув руками, напомнив мне умирающую хищную птицу.

Несколько удачливых мавров подобрались к графу и теперь двое вонзили ему в спину свои кривые сабли. Я рванулся к ним, на скаку опуская на легкий шлем первого топор, выдернул, чтобы тут же рубануть следующего не успевшего опомниться мавра. Обух вошел в тело врага плохо, повредив лишь плечевой сустав и ребра противника, к тому же надежно засел в нем. Перехватив рукоять, я изо всех сил рванул ее вверх - обух вышел с отвратительным чмокающим звуком. Я вновь перехватил его и тут на плечи мне обрушилось что-то большое и массивное. Я рефлекторно поймал это и только тогда понял - на руках у меня лежал граф Роланд, в руке он все еще сжимал обломок Дюрандаля. Меч умер вместе с хозяином.

Я был беззащитен и лишь чудо спасло меня. Чудо и прочный шлем - подарок графа. Стрела, пущенная особенно метким сарком, не пробила его, оставив серьезную вмятину и оглушив меня. Я рухнул на землю, так и не выпустив из рук тела моего бывшего сэра - графа Роланда.

- Первым кого я увидел, открыв глаза, - закончил я свой рассказ, - был граф Ганелон со своим "копьем", "спешивший" на помощь графу Роланду. Вскоре его предательство было разоблачено и Ганелона казнили. Вот только графа Роланда это вернуть не может.

- Довольно, - произнес отец Вольфганг. - Мы все устали и всем нам следует отдохнуть. Граф де Локк, надеюсь, вы разместили "императорского посланца" согласно его статусу.

- Сомневаетесь во мне, отец Вольфганг, - усмехнулся де Локк.

Проснулся я от дикого отвратительного вопля, буквально, ввинчивавшихся в уши, и в ответ раздался знакомый мне рев, какой имеет обыкновение издавать Эмри д'Абиссел во время боя. Я спрыгнул с постели, схватил топор, всегда висевший на спинке моей постели, и выбежал в коридор. По нему носились жуткие фигуры, напоминающие всадников на вороных конях, из рукавов они извергали потоки зеленоватого дыма. От них отбивался граф Эмри, широко размахивая своим любимым двуручным мечом. Фигуры, впрочем, легко уходили от широкого клинка, что наводило на мысль об их материальности, компенсируемой невероятной ловкостью.

Я рванулся на помощь командиру, вскидывая топор. Нас окутали плотные облака зеленого дыма, извергаемого фигурами, он ел глаза, жег кожу, мелкими крючками рвал горло при каждом вдохе. Наши враги осмелели, стали подбираться ближе, копыта их коней застучали по полу замка. Они непрестанно дергались, издавая дикие вопли, один из которых разбудил меня, и то и дело буквально взрывались хохотом.

Переглянувшись с Эмри, мы одновременно рванулись в атаку. Эмри отвесно рубанул первого, я нанес горизонтальный удар. Клинок графа д'Абиссела снес голову и часть плеча одного врага, мой же топор подсек ноги коня второго. Жуткий скакун рухнул вперед, наездник взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие. Я воспользовался этим и всадил обух топора ему в грудь. Если враг Эмри просто медленно скатился на пол, истекая зеленоватой жидкостью, то мой буквально взорвался, будто был наполнен этой жидкостью под завязку. Волна жидкости практически смела меня с ног, я рухнул на пол и принялся кататься. Мне казалось, что всего меня охватило пламя, и вскоре сознание милостиво покинуло меня.

...Первым, что я увидел открыв глаза было лицо какого-то клирика в белой рясе ордена святого Каберника с усталым лицом и черными кругами под глазами. Похоже, он "работал" не переставая множество часов. Интересно, пострадали только мы с графом Эмри или еще кто. Клирик поднялся на ноги и двинулся дальше - к следующему раненному. Я огляделся и понял, что лежу на жесткой койке в лазарете замка. Ко мне подошел Эмри в сопровождении де Локка. Лицо и ладони д'Абиссела покрывали свежие белоснежные повязки. Судя по тому, что я не мог открыть рта или пошевелить пальцев, я выглядел не лучше.

- Хорошо, что ты в порядке, сэр Зигфрид, - с трудом произнес граф Эмри. - Я хотел поглядеть на тебя своими глазами.

- Теперь возвращайтесь обратно в свою комнату, граф, - положил ему руку на плечо де Локк. - Вам говорили каберниканцы, что нужен покой, а вы мечетесь по всему замку вместо того, чтобы отдыхать.

Я хотел было сказать ему то же, уверить в том, что хоть и ранен, но жив и присмотр со стороны графа мне не нужен, а ему самому надо отдыхать. Не смог. Слишком плотно было перевязано мое лицо. Эмри все же и без моих слов дал себя увести, мне осталось лежать на жесткой койке, глядя в потолок и слушая разговоры остальных раненых. Каберниканец, у которого Эмри спросил нельзя ли перенести меня в выделенную комнату, лишь покачал головой и сказал:

- Нетранспортабелен. Нельзя его никуда носить. У него обожжена почти вся кожа и любое прикосновение к ней вызовет у него такую боль, что она попросту убьет его.