— Не надо расстраиваться, прошу вас! Счастье, конечно, может делать людей эгоистами, но ведь и несчастье тоже. Разве я не была ужасной эгоисткой, когда мы с вами познакомились?

Это было самое интимное признание, сделанное леди Франклин Ледбиттеру.

— Вы не совсем правы, миледи, — осторожно возразил он. — Вы просто немного замкнулись в себе, такое случается время от времени с каждым, ну а я...

Он замолчал.

— Я слушаю, — сказала леди Франклин.

— ...я просто попытался помочь вам это преодолеть.

— И у вас замечательно получилось, — подхватила леди Франклин, в очередной раз задумавшись о той роли освободителя, что сыграл в ее жизни Ледбиттер, и не обратив внимание на теплоту, с которой прозвучали его слова. — Но теперь, когда я снова стала собой, разве я вам меньше нравлюсь?

— При чем тут я? — возразил Ледбиттер. — Я сделал, что мог, и теперь мне больше нечем вам помочь.

— Неправда! — воскликнула леди Франклин. — Теперь вы нужны мне еще больше. — Муки совести терзали ее все сильней и сильней, напоминая о том, как безжалостно обошлась она со своим благодетелем. То, что она обидела того, кого было обидеть нелегко, лишь усугубляло ее вину. — Я очень хочу услышать о том, как вы жили все то время, что мы с вами не виделись, — пролепетала она.

Последние слова прозвучали настолько интимно, что из головы Ледбиттера улетучились последние обрывки семейной мифологии.

— На чем мы остановились? — буркнул он.

— Дон и Пат чуть было не заразились ветрянкой, а миссис Ледбиттер — Франсес — стала вести светский образ жизни, что несколько вас огорчило.

— Ну да, конечно... — Ледбиттер сильно приуныл. — В общем, потом, значит... — замямлил он, не зная, что сказать.

Но деваться было некуда. Несмотря на то, что леди Франклин была рядом (а может, именно потому, что она была рядом), воображение решительно отказывалось помогать языку, который плел такую ерунду, что, как ни старалась леди Франклин быть внимательной слушательницей, она вскоре заскучала, хотя пыталась изображать на лице живой интерес.

Но чем больше она скучала, тем явственней ощущала свою вину перед тем, кто в свое время так ей помог и кому она отплатила за доброту полным пренебрежением, а потому, когда они прибыли в Винчестер, она вдруг, подчиняясь внезапному порыву, сказала:

— На сей раз вы просто обязаны пойти с мной в собор. Я настаиваю. Если вы откажетесь, я обижусь.

Ледбиттер снял фуражку и спрятал куда-то за сиденье. Леди Франклин поначалу не обратила внимания на его манипуляции, но когда он открывал перед ней дверцу, вдруг увидела его с непокрытой головой.

— Господи! — вырвалось у нее, когда она взглянула на него. — Я никогда не видела вас без фуражки. Да я бы вас не узнала. У вас совершенно другой вид.

— Вы так полагаете, миледи? — спросил Ледбиттер, во взгляде которого сквозил заметный холодок. Затем он добавил с неожиданной искренностью: — Я почти всю жизнь ношу форму. Но поскольку вы меня пригласили, то я решил...

Она не дала ему докончить:

— Переодеться в штатское?

Ледбиттер кивнул.

— Поверьте, оно вам очень к лицу, — сказала леди Франклин, не скрывая от Ледбиттера — простого смертного — то восхищение, что испытывала она перед Ледбиттером — Персеем, смелым избавителем. — Я вовсе не хочу сказать, что вам не идет фуражка, вовсе нет... — Господи, что же тогда она хотела сказать? — Просто теперь у меня такое чувство, словно я наконец с вами по-настоящему познакомилась. Это самое настоящее преступление, — добавила она, — прятать такие красивые волосы под фуражкой.

Темные волосы Ледбиттера слегка волнились от природы. Как и все, что имело отношение к его личности, они были подвержены строжайшей дисциплине и завивались, казалось, с молчаливого согласия хозяина.

По-прежнему чувствуя себя виноватой и пытаясь как-то загладить вину, леди Франклин сказала:

— Вы кажетесь совсем, совсем другим, более... — Она чуть было не сказала «человечным», но вовремя спохватилась и пустилась по иному маршруту: — Менее, менее... озабоченным, — просто когда вы за рулем, у вас такой серьезный вид...

Когда же они двинулись по улице, ведущей к собору, она добавила:

— Ваша жена не говорила, что ей бывает трудно представлять вас как бы в двух совершенно непохожих друг на друга естествах? Или, может быть, она научилась объединять их?

— Я полагаю, она успела привыкнуть к этому, миледи.

— Вы поистине неисправимы! Неужели она никогда не говорила вам про это удивительное несовпадение?

— Да в общем-то говорила. Между прочим, не далее как сегодня. Она сказала, что так я ей нравлюсь больше.

Леди Франклин снова стала пристально всматриваться в своего спутника:

— Я ее вполне понимаю.

— Стало быть, вот еще одна общая черта между вами, миледи, — улыбнулся Ледбиттер.

— Порой мне начинает казаться, — задумчиво протянула леди Франклин, — что она и я — одно лицо.

— Если вас это не очень огорчает, миледи, — отозвался Ледбиттер, — лично я ничего против не имею.

Леди Франклин уже открыла рот, чтобы ответить, но в эту самую минуту перед ними возникло огромное величественное здание собора и, загородив собой небо, повергло леди Франклин в благоговейное молчание.

Винчестерский собор был первым, что посетила леди Франклин в своем новом существовании. Снова испытав то воодушевление, которое обычно охватывало ее при входе в собор, она в то же время почувствовала, что сегодняшний визит совершенно не похож на предыдущие. Она пришла не просить, а благодарить. Впрочем, отдаться чувству благодарности было нелегко: рядом возвышался Ледбиттер, величественный, как собор, и мрачно-окаменелый, как солдат на войсковом молебне. Он искоса поглядывал на алтарь, словно там окопался враг, по которому он через минуту-другую откроет смертоносный огонь. Зачем, ну зачем потащила она его с собой, когда он с куда большим удовольствием подождал бы ее на улице? Человек-автомобиль, кентавр на четырех колесах, в соборе он выглядел чужаком. Сделать вид, что его не существует? Не получится. Да и разве можно предоставить его самому себе: он же понятия не имеет, как и что осматривать. Вот и теперь он стоит рядом и ждет инструкций. А что, если ей опуститься на колени, чтобы наконец излить в молитве переполнявшую ее благодарность? Интересно, последует ли он ее примеру? Ледбиттер на коленях?! Нет, это невозможно. Но как же ей молиться, когда рядом человек, который, скорее всего, ни разу в жизни не молился? Но так или иначе, он рядом, а ведь если бы не он, в сотый раз напомнила себе леди Франклин, то где была бы ее теперешняя раскованность, ее счастье, способность от души радоваться богатству впечатлений от окружающего мира. Если б не этот человек, она по-прежнему томилась бы в плену у собственного «я», осужденная мучиться одной-единственной мыслью. А вдруг Ледбиттер и стал ответом на ее молитвы? Если это так, то небеса прибегли к весьма странному посреднику, доставившему ей весть о том, что отныне она прощена и свободна. А почему, собственно, странному? Ей ведь так хорошо и спокойно в его присутствии.

— Вы не хотите посмотреть собор? — осведомилась леди Франклин тем приглушенно-робким голосом, которым обычно принято говорить в церквах.

— Конечно, миледи, — последовал быстрый и громогласный ответ. — С удовольствием. Куда скажете!

Получив таким образом полнейшую свободу передвижения по огромному собору, леди Франклин вдруг совершенно растерялась и не знала, куда направиться.

— Этот неф, — наконец решилась она, — один из самых больших в Англии, а может быть, и самый большой. Насколько мне известно, Винчестерский собор по своей длине не имеет себе равных...

Господи, но ведь длина — понятие абстрактное, чистая геометрия. При чем тут религия, при чем тут красота? В тех же выражениях можно говорить и о бельевой веревке.