Он не успел рассказать о повадках сома, как над озером прогремел выстрел, раздались крики ребят. Марат и Миша побежали к озеру. Там уже шумели собравшиеся пионеры, в тревоге метались сонные утята. Оказывается, зверь успел задушить трёх утят, но унести их ему не удалось. Куда он скрылся, никто не заметил.

Дядя Никандр расспрашивал мальчика, поднявшего тревогу:

— Откуда он подкрался?

— Точно не могу сказать. Я только услышал хруст вот здесь, в ивняке, да ветки зашевелились. После выстрела я его вообще не видел. Точно провалился.

— Может, это сом? — спросил Миша с надеждой.

— Что ж, по-твоему, сом по берегу ходит, крокодил это, что ли? — говорили ребята.

— Сом бы с воды утят таскал. А они вон целые.

Утром подсчитали потери. Задавлено на трёх озёрах четырнадцать утят. Не удалось пионерам уберечь их.

Вожатый с сожалением сказал, что нужно было оставить сторожить учёную собаку Анъяра.

— А что, если мы пустим его по следу? Можно? — спросил Марат.

Вожатый разрешил ему. Вместе с Мишей они сбегали за Анъяром. Марат привёл собаку на поводке, дал понюхать задушенного утёнка и приказал:

— Ищи, Анъяр!

Собака быстро взяла след и направилась в лес, возвышавшийся над низиной. За ней шли Марат, Миша, вожатый и дядя Никандр с ружьём.

Анъяр привёл их в балку, прорезавшую высокий берег до самой Волги. Здесь росла густая трава, и ветер качал одинокие кустики орешника. И вдруг прямо на Анъяра вылетела нарядная огненно-рыжая лиса. Вильнув хвостом, она бросилась в сторону: видно, вблизи была нора и там её дети. Но лиса не провела Анъяра. Он вырвал поводок из рук Марата, большими прыжками настиг лису, всей тяжестью обрушился на неё, прижал к земле. Дядя Никандр и вожатый бросились связывать ей лапы и морду. Лиса тявкала, скалила мелкие зубы, пыталась вырваться, зло сверкали её зелёные глаза. Лису упрятали в мешок, привязали к палке и понесли. Видно было, как зверь выгибается, ворочается, старается вырваться.

— Дядя Никандр, отдайте лису нам, для живого уголка, — попросил Миша.

— Это у Марата проси, его собака поймала, — отвечал сторож.

— Конечно, бери, — сказал Марат. — Вместе ловили, значит, она общая.

— У неё тут где-то должны быть дети, — сказал вожатый. Он хотел погладить Анъяра, но тот не дался. — Если мы не найдем лисят, через полгода вырастут новые разорители. Может, собака их отыщет?

Марат снова приказал:

— Ищи, ищи, Анъяр!

Но собака и сама шла в сторону балки, обнюхивая траву.

Нора находилась на обрывистом, покрытом кустарником склоне. По одну сторону от норы возвышался высокий глинистый берег, с другой стороны был обрыв, на дне которого зеленела болотная трава. Берёзки и кусты боярышника скрывали это место от постороннего глаза. Здесь лисам было хорошо. По утрам мать выводила лисят на маленькую полянку, угощала их добытыми за ночь лакомствами, а после завтрака лисята резвились на солнышке. Но стоило матери подать тревожный сигнал, как все три детёныша стремглав бросались вниз, в нору. А мать отводила врагов в сторону. Сегодня она тоже сумела запутать следы. Но Анъяра провести не смогла. Он нашёл «столовую» лисьей семьи. Здесь он долго кружил, временами останавливался, распутывая след. Марат очень волновался: ему хотелось во что бы то ни стало разыскать нору и доказать дяде Никандру, какой учёный и умный его Анъяр.

С полянки Анъяр медленно двинулся в сторону балки. Спустился по обрывистому берегу и затерялся в кустах боярышника. Люди смотрели сверху вниз, стараясь разглядеть собаку. Здесь трава была так высока и стояли такие заросли боярышника, что они ничего не видели. Но раздался лай Анъяра.

Все спустились и увидели нору. Дядя Никандр сунул туда длинную палку, чтобы выгнать лисят, но палка уткнулась в изгиб норы. Пришлось сбегать на ферму за лопатами. Рыли по очереди. Из норы пахло так тяжело и едко, прямо задохнёшься. И как это лисята могут там жить? Нора была глубокая, извилистая. От главного хода шли боковые, а лисят всё не было. Может быть, лисята ушли через запасные ходы? Но Анъяр рычал, не отходя от главного ствола норы, Раскопали правый лаз и в глубине заметили лисят. Нору осветили факелом. Лисята скалили острые белые зубы и тоненько тявкали. В их испуганных глазах отражался огонь факела. А лиса, посаженная в мешок, скулила и рвалась к детям.

Никандр обернул руку старым ватником и схватил одного лисёнка за шиворот, другие тоже вцепились в ватник. Так и вытащил он руку с повисшими на ней лисятами.

Еле разжали им зубы и оторвали от ватника, а потом, когда уложили в лукошко с крышкой, они в темноте притихли.

В тот день лисью семью подарили живому уголку школы.

С этого дня за Анъяром укрепилась слава настоящей учёной собаки. Теперь дядя Никандр не называл её пенсионеркой, а каждый вечер приходил к дедушке Марата и просил отпустить Анъяра на ночное дежурство.

Пионеры продолжали шефствовать над птицефермой, и утята с каждым днём становились всё больше и больше похожими на взрослых уток, крякали важно и ходили вперевалочку.

Разбой на озёрах прекратился. Все радовались, что удалось защитить и вырастить птиц.

Заведующий птицефермой объявил ребятам, что правление колхоза за труд школьников решило оборудовать для них слесарную мастерскую, а Марата, вожака пограничной собаки Анъяра, наградило почётной грамотой.

Дядя Никандр часто заводил с Маратом разговор о том, что такую собаку, как Анъяр, не надо запирать в городской квартире. Её место здесь, на ферме, чтобы работала на пользу колхозу.

Марат вспомнил, что тётя Шура тоже хвалила здешнюю местность и советовала оставить собаку у деда. «А ты будешь приезжать на каникулы», — говорила она Марату. «Нет, этому не бывать, — решил Марат. — Анъяр друг, а друга не предают. Я без него жить не могу, и он без меня. Мало ли что сытно. Анъяру не только «нужно быть сытым». Они любят друг друга, а это главное. Пока дядя Алёша не вернётся из Египта, собака будет жить с Маратом. А потом, может быть, дядя Алёша увидит, как они подружились, и оставит ему Анъяра навсегда.

Всё проходит, подошли к концу и каникулы. Прикатила голубая «Волга». Это была папина машина. Марат с Анъяром выбежали навстречу. Но папы в машине не было. Рядом с шофёром сидела тётя Шура.

— Как ты почернел, вырос да и поправился, — сказала она, подбежав к Марату, и, нагнувшись, звонко поцеловала его в обе щеки.

Марат растерялся и обрадовался чему-то. Он осторожно взял тётю Шуру за руку, прислонился к ней. В это время подошёл Никандр. Он издали начал кланяться тёте Шуре и директорскому шофёру.

— Знаете, ошибся я, ругал тут вашу собаку, — заговорил он сразу. — А собака-то стоящая. Не хотел допускать её в птичий гарнизон, а она, оказывается, умная. Теперь я вас прошу — оставьте её нашу ферму сторожить. Будет ей сытно, привольно. Мы её не обидим. Собака-то не домашняя, заскучает без работы, — упрашивал Никандр.

Тётя Шура посмотрела на Анъяра; он словно понимал, что решается его судьба, и не отрывая глаз, умоляюще смотрел на Марата.

Марат крепко сжал руку тёти Шуры обеими руками и глядел на неё с отчаянием.

Она улыбнулась ему нежно, тихо пожала руку: понимаю, мол, и серьёзно ответила дяде Никандру:

— Без хозяина как решать? Вот скоро приезжает Алексей Нилыч, он, может быть, захочет взять собаку с собой. Не знаю, может быть, и оставит. Я ему вашу просьбу передам.

Марат не понял, правда ли приезжает дядя Алёша или тётя Шура сказала так, чтобы не обидеть Никандра. Не всё ли равно? Значит, тётя Шура поняла его и Анъяра тоже.

Марат отвернулся, чтобы скрыть радостную улыбку, но, будто поняв его, радостно и звонко залаял Анъяр.