Да, это был бриллиант – он блестел в траве метрах в двух от кирпичной дорожки. Маленький, не больше четверти карата, без оправы. Я положил его в карман и начал обыскивать лужайку, очень внимательно, только что на четвереньки не становился.

Я осмотрел примерно два квадратных метра, и тут парадная дверь у Леггетов открылась.

На крыльцо из тесаного камня вышла женщина и посмотрела на меня с благодушным любопытством.

Женщина моих лет – около сорока, русая, с приятным пухлым лицом и ямочками на румяных щеках. На ней было домашнее платье, белое в лиловых цветочках.

Я прервал изыскания и подошел к ней:

– Мистер Леггет дома?

– Да. – Голос у нее был такой же безмятежный, как лицо. – Он вам нужен?

Я сказал, что нужен.

Она улыбнулась мне и лужайке.

– Вы тоже сыщик?

Я не стал отпираться.

Она отвела меня в зелено-оранжево-шоколадную комнату на втором этаже, усадила в парчовое кресло и пошла за мужем в лабораторию. Дожидаясь его, я оглядел комнату и решил, что тускло-оранжевый ковер у меня под ногами, похоже, в самом деле восточный и в самом деле старинный, что ореховая мебель – не фабричной работы, а японские литографии на стенах отобраны не ханжой.

Эдгар Леггет вошел со словами:

– Извините, что заставил ждать, – не мог прервать опыт. Что-нибудь выяснили?

Голос у Леггета оказался грубым и скрипучим, хотя говорил он вполне дружелюбно. Это был смуглый человек лет сорока пяти, среднего роста, стройный и мускулистый. Если бы не глубокие резкие морщины, избороздившие лоб и протянувшиеся от носа к углам рта, его темное лицо было бы красивым. Широкий морщинистый лоб обрамляли темные вьющиеся волосы, довольно длинные. Светло-карие глаза за очками в роговой оправе блестели неестественно ярко. Нос у него был длинный, тонкий, с высокой переносицей. Губы узкие, резко очерченные, нервные, а подбородок маленький, но твердый. Одет он был опрятно, в белую рубашку и черный костюм – и костюм сидел на нем хорошо.

– Пока нет, – ответил я на его вопрос. – Я не полицейский – агентство «Континентал»... Нанят страховой компанией, и я только приступил.

– Страховой компанией? – Он удивленно поднял темные брови над темной оправой очков.

– Да. А разве...

– Ну конечно, – сказал он с улыбкой, прервав мои объяснения легким взмахом руки. Рука была длинная, узкая, с утолщавшимися на концах пальцами, некрасивая, как все натренированные руки. – Конечно. Камни должны быть застрахованы. Я об этом не подумал. Понимаете, алмазы не мои – Холстеда.

– Ювелиры Холстед и Бичем? Страховая компания мне подробностей не сообщила. Вы их не купили, а взяли на время?

– Для опытов. Холстед узнал о моих работах по окраске готового стекла и заинтересовался, нельзя ли применить мои методы к алмазам нечистой воды – для устранения желтоватого и коричневого оттенка и усиления голубого. Он просил меня попробовать и пять недель назад дал для опытов эти камни. Восемь штук, не особенно ценные. Самый большой весил чуть больше половины карата, были там и по четверть карата, и за исключением двух все – плохого оттенка. Их и украли.

– Значит, опыты были неудачны? – спросил я.

– По правде говоря, я ничего не добился. Задача оказалась посложнее, алмазы – не стекло.

– Где вы их держали?

– Обычно на виду – в лаборатории, разумеется. Но эти несколько дней – с последнего неудачного опыта – они были заперты в шкафчике.

– Кто знал об опытах?

– Кто угодно, все – тайны тут никакой нет.

– Их украли из шкафчика?

– Да. Сегодня утром мы встали – парадная дверь открыта, ящик взломан, а бриллиантов нет. Полицейские обнаружили вмятины и на кухонной двери. Они сказали, что вор проник через нее, а ушел через парадную. Ночью мы ничего не слышали. И ничего больше не пропало.

– Утром, когда я спустился, парадная дверь была приоткрыта. – Жена Леггета говорила с порога лаборатории. – Я пошла наверх, разбудила Эдгара, мы осмотрели дом, и оказалось, что бриллианты исчезли. Полицейские считают, что украл их, наверное, тот человек, которого я вчера видела.

Я спросил, какого человека она видела.

– Вчера ночью, около двенадцати, перед тем как лечь, я открыла окна в спальне. На углу стоял человек. Не могу сказать даже теперь, что он выглядел как-то подозрительно. Стоит и как будто кого-то ждет. Смотрел в нашу сторону, но мне не показалось, что он наблюдает за домом. По виду лет сорока с лишним, плотный, коренастый – приблизительно вашего сложения, – бледный... и у него были каштановые встопорщенные усы. В мягкой шляпе и пальто... темном, по-моему, коричневом. Полицейские считают, что Габриэла видела того же самого человека.

– Кто?

– Габриэла, моя дочь. Как-то раз она возвращалась домой поздно ночью – по-моему, в субботу ночью, – увидела здесь человека и подумала, что он спустился с нашего крыльца; но она не была в этом уверена и забыла о нем – вспомнила только после кражи.

– Я бы хотел с ней побеседовать. Она дома?

Миссис Леггет пошла за дочерью. Я спросил Леггета:

– В чем хранились бриллианты?

– Они были, конечно, без оправы и хранились в конвертиках – от Холстеда и Бичема, каждый в своем, а на конвертах карандашом написаны номер и вес камня. Конверты тоже исчезли.

Жена Леггета вернулась с дочерью, девушкой лет под двадцать, в белом шелковом платье без рукавов. Среднего роста и на вид субтильнее, чем на самом деле. Волосы у нее были вьющиеся, как у отца, и не длиннее, чем у него, но более светлые, каштановые. Острый подбородок, белая, необычайно нежная кожа и большие зеленовато-карие глаза – все остальное в лице было удивительно мелкое – и лоб, и рот, и зубы. Я поднялся, когда нас представили друг другу, и спросил, какого человека она видела.

– Я не уверена, что он шел от дома, – сказала она, – и даже с нашего участка. – Отвечала она угрюмо, как будто мои расспросы ей не нравились. – Я решила, что, может быть, и от нас, но видела только, как он шел по улице.

– Как он выглядел?

– Не знаю. Было темно. Я сидела в машине, он шел по улице. Я его не разглядывала. Ростом с вас. Не знаю, может, это вы и были.

– Не я. В субботу ночью?

– Да... то есть уже в воскресенье.

– В котором часу?

– Ну... в три, в начале четвертого, – с раздражением ответила она.

– Вы были одна?

– Не сказала бы.

Я спросил, с кем она была, и в конце концов все же услышал имя: домой ее привез Эрик Коллинсон. Я спросил, где мне найти Эрика Коллинсона. Она нахмурилась, помялась и ответила, что он служит в биржевой конторе «Спир, Кемп и Даффи». Затем сказала, что подыхает от головной боли и надеется, что я ее извиню, поскольку вопросов у меня к ней, видимо, больше нет. После чего, не дожидаясь моего ответа, повернулась и вышла из комнаты. Когда она повернулась, я обратил внимание, что уши у нее без мочек и странно заостряются кверху.

– А что ваши слуги? – спросил я у миссис Леггет.

– У нас только одна – Минни Херши, цветная. Ночует она не здесь, и думаю, что никакого отношения к краже не имеет. Она у нас почти два года, за ее честность я ручаюсь.

Я сказал, что хочу поговорить с Минни, и миссис Леггет позвала ее. Пришла маленькая жилистая мулатка с прямыми черными волосами и индейскими чертами лица. Она была очень вежлива и твердила, что к бриллиантам никакого отношения не имеет, да и о краже узнала только утром, когда пришла на работу. Она дала мне свой адрес – в негритянском районе Сан-Франциско.

Леггет и его жена отвели меня в лабораторию, большую комнату, занимавшую почти целиком третий этаж. На беленых стенах между окнами висели таблицы. Голый дощатый пол. Рентгеновский аппарат – или что-то похожее, – еще четыре или пять аппаратов, кузнечный горн, широкая раковина, большой цинковый стол, несколько эмалированных поменьше, штативы, полки с химической посудой, металлические бачки – лаборатория была загромождена изрядно.