— Ну-ну! — Вера Павловна откусила нитку, которой пришивала пуговицу.

— Во-первых, Верочка, попрошу у нас не курить!

— Здрасьте! Я начала курить, когда тебя еще на свете не было!

— А теперь потерпи до тех пор, пока меня снова на свете не будет! Пойми, Веруня, — Бунин почувствовал, как опять жует что-то вкусное, — ты не читала, как никотин западает некурящему прямо в душу? А я у тебя некурящий! Чем курить, лучше гулять по воздуху! Я покажу тебе упражнения йоговской гимнастики и ты похудеешь в два дня! В два дня ты себя не узнаешь!

— Нет, Венечка, это ты себя не узнаешь, если вздумаешь тут казарму устраивать!

Поверь, у меня было четверо мужей, это хорошая школа. Я знаю теперь, как жить.

Я все поняла. Не надо лезть друг другу в душу!

— Но если не лезть, зачем жениться, объясни тогда?! — Бунин отхлебнул компот.

— Зачем? Какой это союз двух любящих сердец, когда столько сахара в компот кладете!

— Ну хорошо, Веня. Ты мне нравишься, у тебя незлые глаза, хороший аппетит! На тебя приятно готовить. Ты мне напоминаешь одного моего мужа, но неважно… Я знаю, у тебя приличная пенсия, так что в сумме ты как мужчина имеешь право требовать.

— Конечно, имею, как мужчина! — Вениамин Петрович выпятил грудь.

— Я буду курить на лестнице и меньше, — согласилась Вера Павловна. — Действительно, живем один раз и тот заканчивается. Может, ты прав. Но мой второй муж, полковник в отставке, никогда не попрекал папиросой!

— Учти, Вера, я твой последний муж, подумай хорошенько!

— А третий муж, майор бронетанковых войск, мыл полы!

— Но я, как известно, не майор! Тем более бронетанковых войск! Так что, извини, но пол по твоей части!

Вера Павловна схватила со стены саблю, рубанула воздух и закричала:

— Будешь мыть пол, будешь! А я о тебе заботиться стану! Заштопаю всего, вымою, отутюжу, откормлю — ты у меня станешь майором! — она грохнула саблю на стол, между вилкой и ложкой. — Давай, Веня, прикинем по-хорошему на что будем жить.

Сложим пенсии в кучку.

Сначала Бунин обиженно молчал, косясь на саблю, но когда будущая супруга начала бездарно складывать, вычитать, делить, он вмешался. Они разгорячились, то соприкасаясь головами, то вскакивая и кружа по комнате. Бунин кричал, что не потерпит у себя в доме этот старый шкаф, эту развалюху, хоть она и служила Кутузову. Надо купить стенку, сейчас в каждом приличном доме есть стенка…

Вера Павловна усаживала его на место, совала в рот кусок пирога с капустой и говорила, что шкаф вместительный, а стенка — это молодым. Лучше купить цветной телевизор, чтобы на старости лет увидеть все в цвете…

Незаметно стемнело. Вениамин Петрович спохватился лишь в первом часу.

— До завтра, дорогая, — он направился к вешалке за шляпой.

— Куда?! — Вера Павловна ловким маневром перекрыла дорогу. — Останься!

— Нет, нет, нет! — Бунин покраснел и надел шляпу задом наперед, отчего стал похож на ковбоя, сидящего на лошади задом. — Не в моих правилах оставаться у женщины в первый же вечер! Руку поцеловать могу!

— Руку целуй себе сам! Уже не вечер, а ночь. И дождь идет. Оставайся, — Вера Павловна сняла с него шляпу, потом пиджак. — Да не бойся, не трону! Я лягу там, а ты на диване. Иди, почисть зубы перед сном, помойся и бай-бай! Полотенце твое висит. Ну, не ломайся!

Идти с полным желудком в дождь не хотелось. Поэтому поломавшись для приличия, Бунин остался. Пошел в туалет, почистил зубы, ополоснул лицо. Когда вернулся в комнату, ему было постелено. Вера Павловна уже лежала на кушетке, небрежно прикрывшись одеялом.

— А мой капитан третьего ранга перед сном раздевал меня собственноручно, — вздохнула Вера Павловна. — Спокойной ночи, Веня. Будем спать.

Вениамин Петрович погасил свет, сам себя раздел и лег на хрустящую простыню.

Утром он проснулся свежим и отдохнувшим, желудок не беспокоил. Вера уже хлопотала на кухне. Вениамин Петрович подкрался к ней сзади, долго выбирал место, по которому бы ее шлепнуть и решил, что уместно коснуться плеча.

— Ап! Вот и я, товарищ генерал! Как спалось?

— А вот хамить не надо! — зло ответила Вера Павловна. — Я думала, ты честный человек! Чего ж не предупредил, что храпишь?!

Бунин побледнел:

— Возможно, я и храплю, но будучи в поездах дальнего следования, домах отдыха и в санаториях, я спал с разными людьми — никогда жалоб не было! Тем более многие мужчины, особенно богатыри, испокон веков храпели по-богатырски! Неужели твой майор бронетанковых войск…

— Ты Василия не трогай! — Вера Павловна двинулась на Бунина с кухонным ножом.

— Василий никогда себе такого не позволял в присутствии женщин! Так что, если желаете вступить со мной в брак, будем менять мою квартиру и вашу на двухкомнатную, чтобы вы храпели отдельно!

— Вряд ли мне подойдет ваш вариант! — рассердился Вениамин Петрович. — Вы тут курите, пьете, наедаетесь на ночь, меня скармливаете и еще «не храпи», «не ходи»! Нет! За ужин большое спасибо, но на всю оставшуюся жизнь я себя связывать с вами не намерен! Неизвестно, сколько осталось!

— Такому как вы осталось немного! Тоже мне, подарочек! Да вы, наверное, и в армии-то не служили! Сачок! — Вера Павловна ножом рубанула репчатый лук.

— Я не привык скандалить с женщинами, Вера Павловна, я выше этого! Прощайте!

Ухожу, кухонная вы баба!

— Дуй, дуй! — Вера Павловна двинулась в прихожую, не выпуская из рук ножа.

Вениамин Петрович нахлобучил шляпу, хотел презрительно оглянуться, но не успел и вылетел из квартиры…

Получив боевое крещение, Бунин стремительно шел по улице и думал: «На кой черт это надо! Зарежут на старости лет и вся любовь! Да пошли они к черту! Один не проживу, что ли?..

Через неделю ему позвонили и сказали: есть человек. Сначала он наотрез отказался, но когда услышал, что это бывшая санитарка и двадцать пять лет отработала в популярной больнице, он согласился взглянуть. Тем более у нее двухкомнатная.

— Ты же ничего не теряешь, — сказали ему, — не понравится, ушел и все!

— Не понравится, все и ушел! — бормотал он, направляясь по указанному адресу.

— Будет выпендриваться, тут же уйду! Надо еще проверить, что она за санитар такой, небось, шприц в руках не держала…Дом был кирпичный, очевидно, кооперативный, недалеко от универсама, через дорогу парк.

Дверь открыла худющая женщина с лицом, вызвавшим у Вениамина Петровича неприятные ассоциации, но с чем — непонятно.

— Здравствуйте, — сказал Бунин, сняв шляпу, — вы по поводу замужества?

— Я, — прошептала хозяйка. — Проходите, пожалуйста!

Глазки у нее были незначительные, а под стеклами очков терялись вовсе. С лица свисал увесистый нос, узкая прорезь рта. Вот и все. „Кого она напоминает?“ — мучился Вениамин Петрович, одновременно оглядывая прихожую, коридор, комнату.

Чистота была стерильная да и пахло по-больничному тревожно, как перед уколом.

Осмотрев обе комнаты, Бунин вышел на балкон, который лежал на ветках березы, остался доволен и вернулся в большую комнату.

Женщина назвалась Ириной Сергеевной и села на стул, положив узкие руки на такие же узкие колени. Помолчали.

„То, что балкон, это хорошо, — подумал Вениамин Петрович. — Зимой можно одеться потеплей: и воздухом дышишь и никуда ходить не надо. Комнаты две, так что каждый храпит, как хочет! Лекарствами пахнет, заболел — не надо по аптекам мотаться. А то, что не очень красивая, так мы уже не в том возрасте, чтоб смотреть друг на друга. Но чего ж она все молчит да молчит? Пошла бы ужин сготовила, надо проверить, как у нее получается.“

Бунин уставился на бородавку неподалеку от носа хозяйки. Он понимал, что неприлично вот так в упор смотреть на физический недостаток, но почему-то не было сил отвести глаза и посмотреть на что-либо другое.

— Пенсия моя вам известна? — брякнул он ни с того ни с сего.

— Да, я слышала, большое спасибо, — отозвалась Ирина Сергеевна.

— Ну раз известна, тогда, может, чай попьем с чем-нибудь?