– У вас часы бегут, – пожаловалась Лысюка.

– Где? – удивился Касимсот и посмотрел на компас. Потом на Нямню

Назуковну. Потом на кувалду, которую она нежно прижимала к декольте.

– Это что у вас?

Лысюка покраснела, но ответила с достоинством:

– Это у меня грудь.

– А на груди?..

– Бюстгальтер…

– А на бюстгальтере?

– На бюстгальтере инициалы… – вспыхнула Нямня.

И она показала вышитые люрексом литеры Х и Б.

– Почему Ха и Бэ? – не понял Люлик.

– Потому что Хрюндигильда Брудерсдоттер, неужели нельзя догадаться?

– Лысюка не на шутку рассердилась.

– Так вас же зовут…

– Какая разница, как меня зовут? – Закинув ногу на ногу, Нямня

Назуковна оглядела себя, решительным движением поправила бюстгальтер и одернула платье. – Он мне все равно больше идет.

Люлик потряс головой, избавляясь от наваждения, и поставил вопрос корректнее:

– А что вы в ручках держите?

– Ах, это! – Девица ласково погладила тёшшу. – Это кувалда.

– Железная? – уточнил капитан.

– Не вся, – посчитала нужным объяснить Лысюка. – Рукоятка деревянная.

– Так какого черта ты рядом с компасом делаешь? – На компасе от децибел лопнуло стекло.

Лысюку как ветром сдуло.

Оставшись один, Касимсот мог совершенно спокойно предаваться панике.

Компас испорчен, звезд не видно, управление отсутствует, бриллианты потеряны… и самое поганое – Лысюка хочет замуж за Мумукина.

– Надеюсь, что ему сейчас плохо, – сказал Люлик и успокоился. По крайней мере на пароходе шторм пережить гораздо легче, чем на шлюпке.

– Лю-улик!.. Ау-у! – орал охрипший уже Тургений. – Помоги-ите!..

Шторм прекратился так же внезапно, как и начался. Умиротворяюще шелестели волны, орали чайки, Люлик, разумеется, слышать Мумукина не мог, да и вряд ли хотел, ибо пароход “Ботаник” и сам в данный момент не мог определиться со своим положением в пространстве.

Бурю, кстати, Мумукин с Трефаилом перенесли на удивление легко – забились в кубрик, накрылись одеялами и пили обнаруженную под лавкой угольную настойку “Самый Гон”. Едва друзья напились до той степени, когда качает лежа, головокружение в голове вошло в резонанс с колебаниями волн – и качка перестала чувствоваться. Убаюканные воем ветра, отважные мореплаватели заснули в обнимку под лавкой и проснулись только утром.

Рекогносцировка, произведенная совместными усилиями, результатов не дала: Трефаил умел ориентироваться только по угольной пыли на деревьях, по дорожным указателям и по “скажите, пожалуйста, где здесь ближайшая пивная?”, а Тургений вообще страдал редкой формой топографического кретинизма, при которой не мог сориентироваться даже в своих карманах.

– Может, в кубрике карта есть? И компас? – предположил Мумукин.

Трефаил идею поисков карты и компаса одобрил и поручил исполнение

Тургению. Мумукин в особо изощренной форме перетряхнул шлюпку от носа до кормы, порывался даже отодрать от днища пару досок – вдруг второе дно обнаружится? – однако Трефаил отговорил его от этой перспективной мысли. В результате обыска Тургений нашел мешочек с бриллиантами и значок “Передовик производства”. Значок отправился за борт, бриллианты отобрал Трефаил, и можно было со всей ответственностью сказать: дело плохо.

Тогда Тургений встал на носу шлюпки и начал звать помощь. Около получаса Трефаил терпел его вопли, потом ушел в кубрик, заперся и заткнул уши, а Мумукин все продолжал взывать, но никто его не слышал.

Даже Лысюка.

– Лю-улик, – рыдал в голос Мумукин.

– Дяденька, вы чего кричите?

– Мальчик, уйди, не мешай, – огрызнулся Тургений и продолжил: -

Лю-ули-ик…

Спустя мгновение до него дошло, что голос и в самом деле принадлежит ребенку, и Мумукин огляделся. То, что он увидел в следующее мгновение, привело отважного морехода в состояние священного трепета.

Мальчик действительно имел место быть, но вот размеры оного никак не вписывались в систему ценностей Тургения.

– Еппонский бог… Трефаил, к нам гости, – позвал он друга, предававшегося меланхолии в кубрике.

– Оставь меня, старушка, я в печали, – последовал ответ.

– Адидасыч, не срамись, не срамись перед державами, – свистящим шепотом надавил Мумукин на сознательность и гражданскую совесть товарища. – Это же контакт.

– С кем опять? – Голова Трефаила показалась из кубрика. -

Здравствуй, мальчик.

– Здрасьте! – Подросток поднял руку, с которой на шлюпку обрушились каскады морской воды, поковырял в пещере правой ноздри метровым пальцем. – Вы откуда?

– Э… – До Трефаила, промокшего насквозь, наконец доперло, насколько масштабной оказалась встреча. – Мы путешественники. Из Соседского Союза.

– А ты чей? – поинтересовался Мумукин, прежде чем Трефаил успел заткнуть ему рот.

– Ну и хамло же ты, Мумукин! – Сууркисат больно ткнул товарища под ребра. – Ты что, не видишь: ребенок потерялся?

– Можете не шептаться, я все равно услышу, – всхлипнул великан.

Как ни странно, голос мальчика не обладал никакими чрезмерными характеристиками – обычный детский голос.

– А ты кто, малыш? – не унимался Мумукин.

– Кинконг.

– Это имя такое?

– Нет, это… – Мальчик высморкался, и сопли проплыли мимо шлюпки огромным зеленым маслянистым пятном. -…Национальность.

– Так вот оно что… – Тургений проследил движение пятна. – А как звать тебя?

– Власом…

– Какой тебе годик?

– Восьмой миновал…

– Сколько? – не поверил Трефаил.

– Восьмой миновал, – виновато повторил мальчик. – Три года назад.

– Так это получается одиннадцать, – подсчитал Мумукин.

– А я только до восьми считать умею, – признался кинконг.

После непродолжительного молчания Трефаила озарило:

– А до земли далеко?

– Не, тут рядом остров, – с готовностью ответил Влас. – Их тут вообще очень много, но этот самый маленький, пока я его по береговой линии обхожу, успеваю восемь раз по восемь сосчитать до восьми раз по восемь.

– Что же ты кушаешь, маленький? – проявил заботу Мумукин.

– Дяденек, иногда тети попадаются, – потупился мальчик.

Тургений грохнулся в обморок. Сууркисат с укоризной посмотрел на малыша.

– Еще раз так пошутишь – уши оборву.

– Я же не ушами шутил…

– Не препирайся, а то и глаз высосу.

Через десять минут шлюпку путешественников вынесло на песчаную отмель. Взору предстала стена акаций, и никаких следов пребывания человека, если не считать конусообразной башни, вершина которой терялась в клубах смога.

– Всем слушать меня! – распорядился Трефаил. – Заходим в здание, спрашиваем, где находимся, и если мы ушли далеко – просим политического убежища.

– А я туда не влезу, – пожаловался Влас.

– Будешь охранять, – не смутился Сууркисат. – Мы пошли.

Кто же знал, что в башне их ждет засада?

Кафка не стерпел оскорбления, он жаждал реванша. Он рекрутировал из чурекской диаспоры десяток самых отъявленных тыкчтынбеков, усадил в паролет и выбрал самое безлюдное место на Сахарине (этим местом оказалась местная обсерватория). По мнению Эм-Си, именно там будут прятаться изменщики. И тогда он отомстит…

– Кто там? – Пожилой астроном Хольмарк Ванзайц отворил дверь, в которую нетерпеливо постучались. За дверью переминались, тяжело дыша, темноволосые рослые крепыши с характерными длинными горбатыми носами. – Вы на экскурсию?

– Смотреть вниз!

Ученый послушно опустил глаза, увидел Эм-Си и участливо улыбнулся:

– Чего тебе, малыш?

Сокрушительный удар поддых отбросил астронома в глубину комнаты.

Неистовый карлик набросился на Ванзайца и начал наносить беспорядочные удары по чему попало. Попадало, кстати, не по

Хольмарку: во время падения он попытался ухватиться за что-нибудь и опрокинул на себя вешалку с тулупом, пальто, штормовкой, зонтиком, шляпами, шапками, кепками и еще не одним десятком наименований, так что Эм-Си изрядно взмок, пока осознал, что сражается со скафандром для подводных работ.