Пока Анастейшу в больнице осматривал врач, делал необходимые анализы и обследования, я думал, что подохну скорее от нетерпения и переживания. Медсестра привезла ее на кресле и дала ей выпить лекарства. Я ждал, когда мы останемся наедине. Черт, как бы я не хотел, чтобы мой ребенок страдал из-за отца вроде меня, но я любил этого крошку, я хотел, чтобы он родился, и боялся его потерять. С облегчением выдохнув, когда Ана сказала, что малыш все еще с нами, я решил узнать, чего снова хотела эта мразь, которая посмела прикоснуться к моей любимой.

А потом я сказал то, чего сам от себя не ожидал. Голос Аны был настолько пропитан удивлением, что я переживал о том, что она обиделась на мои слова. Я сказал, если она хочет вернуться к своему бывшему, то вольна это сделать. Не знаю, кто дернул меня за язык, но я это на самом деле произнес. Мысленно я жалел об этом, потому что не хотел потерять ее любовь. С тех пор, как мы впервые встретились, я не могу перестать о ней думать; я не могу без нее прожить и дня. Больше всего мне приятно то, что ее не страшат проблемы, в комплекте с которыми я иду и, возможно, с которыми будет наш ребенок.

Вечером Тейлор забрал меня домой. В дороге он рассказал мне, что Кларенс сбежал. Ни дома, ни на работе, ни друзья не знают, где он сейчас. Однако полиция занимается этим. Знаю, что в сложившейся ситуации Анастейше нельзя волноваться, но ей придется написать заявление на него. Плюс у нас есть справка из больницы о беременности, а это уже покушение сразу на три жизни. Кэтрин также осталась в больнице на ночь, хотя завтра ее должны отпустить.

Миссис Джонс приготовила ужин, а я не мог и кусочка проглотить. Она расспрашивала о том, где сейчас Ана, и я рассказал ей, что произошло. Женщина была, мягко говоря, в шоке. Утром она приготовит любимый завтрак Анастейши, и я передам его ей. К двенадцати часам ночи я лежал в постели, не мог уснуть: меня мучили кошмарные мысли, которые я был не в силах выбросить из головы. Но спустя некоторое время я все же отключился…

…Из сна меня вырвал входящий звонок от Аны. Я подумал, что уже утро, сразу ответил. А когда вместо слов я услышал в трубке дикий плачь своей крошки, внутри меня все оборвалось. В голове пронеслись самые страшные идеи того, что могло приключиться. Она не могла вымолвить и слова, а я пытался взять себя в руки и поговорить с ней.

— Детка, что произошло? — произнес я растерянным голосом. — Сколько сейчас время?

— Т-три. — продолжала неугомонно плакать девушка.

— Сделай глубокий вдох и выдох, — скомандовал я, но рыдания продолжались. — Анастейша, сделай, как я тебе говорю, и скажи, что случилось. Я не смогу тебе помочь, если ты мне не расскажешь.

— М-малыш… — о, нет, только не это! На глаза навернулись слезы. — Я… мне так жаль, так жаль, Кристиан…

— Все будет хорошо, Ана, — я сам последовал своим словам и глубоко вздохнул. — Я сейчас приеду к тебе, — плевать, что сейчас три часа ночи или уже утра, я нужен ей.

— Угу… Прости… — вновь заливаясь слезами, она бормотала невнятные извинения. Господи, ты же не виновата, что у этого козла нет мозгов! Честное слово, я убью его, попадись он мне!

— Малышка, потерпи немного, я скоро буду рядом с тобой, — я не заметил, как мой голос задрожал. Проклятье, я должен быть сильным ради неё!

Больше ни я, ни она ничего не говорили, я отключил звонок и подорвался с постели. Пока я метался по квартире, собираясь, разбудил Тейлора, потому что мне понадобится водитель. Спустя десять минут мы уже мчались по пустынной трассе в Ауди в направлении больницы. На улице начал моросить дождь…

Я поднимался в палату своей невесты с тоскою в груди. Сказать, что все хорошо — это солгать ей. В данный момент нет ничего хорошего. Теперь я сомневаюсь в том, что она захочет выйти за меня замуж. Анастейша ведь согласилась из-за ребенка, чтобы у него была полная семья, а теперь… теперь его нет. Какой теперь смысл во всем этом?

Аккуратно открываю дверь и медленно вхожу, подхожу к постели и присаживаюсь рядом на стул. Тихо; моя девочка спит. Скорее всего, ей дали успокоительное, чтобы она отдохнула от пережитого стресса. Беру ее руку и поглаживаю нежную кожу, подношу к своим губам, целую и не могу сдержать одинокую слезу, что скатывается по моей щеке. Проклятье, зачем я ушел отсюда? Зачем оставил ее одну? Не стоило слушать ее убеждения. Только теперь ничего нельзя изменить…

Постепенно наступало утро, а я так и не смог поверить в тот факт, что нашего маленького Грея больше нет. В первые десять минут, когда я только узнал о беременности Анастейши, я так усердно пытался добиться от нее аборта. А сейчас мне невыносимо больно из-за этой потери. Но я это переживу. Меня волнует то, как справится с этим она. Они были связаны, Ана любила его с самого начала, заботилась о нем весь прошедший месяц. Прекрасно сознавая, что ей потребуется некоторое время, чтобы принять эту действительность, смириться с ней, продолжить жить дальше, я все же боюсь того, что она не справится, вдруг у нее начнется депрессия? Или, не дай Бог, она больше не захочет жить… Чтобы избежать всего этого, я просто обязан быть рядом с ней, посвятить ей все свое время и внимание. Ровно столько, сколько ей будет нужно.

— Кристиан?! — прохрипел ее разбитый и сонный голос, она снова всхлипнула.

— Я рядом, Ана, — я сел к ней на кровать и крепко прижал к себе с огромным желанием закрыть ее, спрятать от несправедливости этого мира. Но я бессилен против воли Судьбы. — Всё хорошо, малышка, — я гладил ее по волосам, а у самого сводило скулы.

— Почему его забрали у нас? — продолжала она. — Неужели мы не заслужили счастья? Разве тебе мало страданий?

— Я буду в порядке, — я провел ладонью по ее щечке, вытерев влагу. — Я больше о тебе беспокоюсь. Как ты себя чувствуешь?

— Очень болит голова, все еще тянет низ живота, — Анастейша лишь сильнее прижалась ко мне. - Внутри какая-то пустота…

— Ты не одна, малышка, я с тобой. Скоро приедет Гейл и привезет тебе завтрак, — нужно ее отвлечь. Правда, не знаю, как у меня это получится, потому что мои мысли заполнены только тем, что произошло за последние двадцать четыре часа. Ещё вчера утром мы были абсолютно счастливы. Как же быстро все может измениться…

— Я не хочу есть, — будто капризничая, произнесла Ана.

— Тебе нужно хорошо питаться, чтобы ты скорее поправилась и тебя отпустили домой, — настойчиво говорю я. — Я позабочусь о том, чтобы тебе дали больничный на какое-то время.

— Нет, не нужно. Я лучше буду ходить на работу, — девушка тяжело дышит в мою шею. — Хочу чем-нибудь себя занять.

— Ладно, только для начала ты поправишься.

Этим утром, уходя домой, Анастейшу навестила ее подруга. Кейт прописали обезболивающие таблетки на случай, если будут мучить головные боли. По результатам исследований ничего серьезного нет, просто ушиб. Но при первом же плохом самочувствии ей следует обратиться к врачу. Кавана была поражена печальным известием, более того, она была в шоке, огорчена и зла. Побыв немного с Аной, пока я выходил поговорить с Тейлором, она ушла.

Я знал, что рано или поздно настанет момент, когда Анастейше нужно будет поговорить с полицией. Около палаты детектив ожидал возможности получить подробности от пострадавшей. Я предупредил его о том, что сейчас ей не желательно сильно волноваться и напрягаться.

До того момента, когда я вместе с полицейским начал слушать ее рассказ, я не осознавал всего разочарования Аны. Я знал, что она была с Джошем довольно долго, что она хотела выйти за него замуж, а он бросил ее. Только ей было обидно от того, что проведя с ним три года, она почти не знала, какой он на самом деле человек. Я поразился, когда услышал, что у него был своего рода «план». Вчера она об этом ничего не сказала, скорее всего, чтобы не расстраивать меня еще больше. А еще он, по всей видимости, следил за нами, потому что вчера узнал ее местонахождение.

Все пять дней, которые Анастейша провела в больнице, я был рядом с ней, оставаясь даже на ночь. Она пыталась меня отправить домой хоть ненадолго, чтобы я отдохнул. За это время у меня дважды был приступ астмы, но я благополучно с ними справился. Ничего не вышло из-под контроля. Что за замкнутый круг? Я не могу оставить ее одну, а она не может позволить, чтобы ухудшилось мое самочувствие. Мне было плевать на себя, я хотел лишь ее поправки.