— Готово! — сообщают вооруженцы,

Выруливаем на старт. Подходит командир полка и дает последние указания. Взлетаем.

Темно как в преисподней! Будто взяли с десяток ненастных ночей и сгустили их в одну — мрачную до жути.

Летим над проливом. Пилотирую только по приборам: горизонт не просматривается. Море внизу угадывается лишь чутьем. Высота — двести метров, но даже и на такой высоте самолет все время цепляется за нижнюю кромку облачности.

— По моим расчетам через пять минут нужно снижаться, — слышу голос штурмана.

Впереди что-то засветилось. Это наша цель — костер. Он разложен во дворе школы, куда нам нужно сбросить груз. Убираю газ, разворачиваюсь и иду на снижение. Высота — сто метров, семьдесят, пятьдесят… Вдруг откуда-то сзади резанула пулеметная очередь. Пунктир трассирующих пуль прошел над нашими головами.

— Это наземный пулемет стреляет, — бесстрастным голосом сообщает Полина.

Будто мы застрахованы от его пуль! Мельком бросаю взгляд на высотомер. Ого! Стрелка упала ниже пятидесяти метров! Костер под нами. «Нужно сбрасывать груз», — подумала я. Штурманские навыки крепко сидели во мне. Полина, как бы угадывая мои мысли, сбрасывает мешки.

Не успели развернуться, как под крылом снова море. А вот и немецкие катера. Они молчат, не стреляют, словно присматриваются и чего-то ждут. Мы тоже молчим, стрелять-то нам не из чего: на самолете нет никакого вооружения. Расходимся мирно.

Но в следующий полет с катеров уже вели огонь по низко идущим от Эльтигена самолетам. Командованию пришлось выделить несколько экипажей для бомбежки катеров. После этого их активность значительно понизилась.

На другую ночь опять полеты на Эльтиген. Погода улучшилась, даже луна стала временами проглядывать сквозь облака. Я сидела в самолете и ждала, когда подойдут вооруженцы подвешивать груз.

— Аронова, к командиру полка! — услышала вдруг чей-то звонкий голос.

Интересно, зачем я понадобилась Бершанской?

— Вот что, — сказала она, когда я пришла на КП, — тебе сейчас подвесят мешок с почтой. Задача — сбросить его как можно аккуратней во двор школы. Сама знаешь, какой это ценный груз и что он значит для десантников. При полете через пролив будьте осторожны. Смотрите, чтобы почта попала точно по назначению. Вопросы есть?

— Все ясно, товарищ майор!

Легкий мешок подвешен. Выруливаем на старт. Прошу разрешения на взлет.

— Подожди-и, не взлета-ай! — Кто-то несется к самолету. — Не выпускайте их! Вот бандероль, нужно доставить в Эльтиген!

Ну что ж, можно и бандероль прихватить. Я уже начинаю входить в роль почтальона.

Приятно везти почту. Сколько радости доставим мы сейчас десантникам!

Вот и школа. Приглушив мотор, снижаюсь.

— Ну, штурман, покажи свое мастерство, сбрось почту прямо на крыльцо! шучу я.

— Снизься немного, — просит штурман. Для этого пришлось сделать еще один заход.

— Так держи курс! — слышу по переговорному аппарату. — Бросаю!

И в этот момент раздался оглушительный треск. Гирлянда из разноцветных пуль перекинулась дугой над самолетом.

— Фу ты, черт, напугал-то как… — пробормотала я и стала уходить в море.

— Рая, я забыла сбросить бандероль… — сообщает вдруг штурман виноватым голосом.

Еще сюрприз! Но ничего не поделаешь, придется возвращаться. Неприятно, что и говорить. Я уже устала крутиться над пятачком эльтигенской земли, быть мишенью для врага — ведь на такой высоте можно, как говорится, и палкой сбить наш самолет.

Но все обошлось благополучно. Беру курс на Тамань.

— Оглянись-ка назад, — опять говорит штурман. Идущий за нами ПО-2, казалось, попал в густой рой огненных пчел — красных, зеленых, оранжевых. Такой бешеный огонь открыли по нему с немецких катеров. А мы ничем не можем помочь товарищу. Остается, стиснув зубы, идти своим курсом. Но вот и под нами, словно вынырнув из морской пучины, появился катер и резанул пулеметной очередью. От неожиданности я шарахнулась влево, в сторону Керчи. А оттуда прямо в лоб ударил луч прожектора.

На Эльтиген полк летал много ночей. Десантники стали для нас близкими, дорогими людьми. Они знали, конечно, из кого состояли экипажи наших ПО-2. Сверху, с ночного неба, вместе с продуктами и патронами к ним частенько неслись звонкие девичьи голоса.

— Полундра! Бросаю картошку!

— Держись, хлопцы!

— Молодцы, ребята!

Странно, наверное, было слышать закаленным бойцам, героям Эльтигена, эти «небесные» голоса.

Не могу устоять перед искушением, чтобы не привести несколько строк из книги В. Ф. Гладкова «Десант на Эльтиген»:

«…Громкоговорители из вражеских окопов кричали: «Вы обречены на голодную смерть… Вы в блокаде… приходите завтракать… никто вам не поможет».

Нам помогли «ночные ведьмы».

Пусть не рассердятся на меня летчицы из 46-го гвардейского Таманского орденов Красного Знамени и Суворова ночного легкобомбардировочного авиаполка за то, что я вспомнил, как их прозвали фрицы… Немцев они бесили. Для нас, десантников в Эльтигене, они были самыми дорогими родными сестрами. В ноябре они нас спасли от смерти… Мы стали получать с Большой земли, пусть в ограниченном количестве, но все, что нужно: боеприпасы, продукты питания, медикаменты, одежду. Прекрасный пример взаимодействия и взаимовыручки в бою! А то, что рука, оказывавшая помощь, была девичья… ну, каждый фронтовик понимает, что это означало для нас…»

«Девушки-летчицы доставляли нам не только патроны и воблу. Иногда в белый прямоугольник колхозного двора падал с самолета мешок в адрес полевой почты 11316.

Письма… В дни ноябрьской блокады они были для нас дороже хлеба».

«Ночные ведьмы»…

Вот Женя Жигуленко — высокая, светловолосая, с красивыми чертами лица, обладательница приятного голоса и едва заметных веснушек. Или Наташа Меклин, наша полковая поэтесса, тоненькая, похожая благодаря короткой стрижке на мальчика-подростка. Или Таня Макарова, певунья и балагурка, любившая дополнять свой строгий военный костюм какой-нибудь чисто женской деталью либо маленькой брошью, бог знает где добытой, либо живым цветком в петлице, либо лентой в волосах.

Нет, наши девушки, какую ни возьми, не были похожи на ведьм. Тем приятнее знать, что фашисты так окрестили нас. Значит, здорово мы им насолили!

Позже, когда почти весь Крым был освобожден, у меня произошла одна довольно интересная встреча. Я ехала на попутном грузовике в штаб дивизии. По дороге подсел плечистый старшина со свежим шрамом на щеке. Посмотрев на мои авиационные погоны, спросил:

— А вы случайно не из того женского полка, который летал в Эльтиген?

— Из того самого.

— А вы случайно не та летчица, которая тюкнула моего дружка мешком с сухарями и так его напугала, что он долго потом заикался?

Я поняла, что передо мной бывалый солдат с Малой земли. Разговорились. Он рассказал мне, с каким нетерпением и надеждой ждали они каждую ночь наши самолеты, с какой любовью говорили о нас десантники.

— Небось страшно было летать? У нас хлопцы между собой так рассуждали: мы, мол, хоть на Малой, но все-таки на земле, где чувствуешь локоть товарища, где можно укрыться от обстрела за высотку, спрятаться в траншею. А вот она, бедняжка, болтается одна в небе у всех на виду, и все, кому не лень, в нее стреляют. А куда она спрячется? За фанеру, что ли?

Машина остановилась. Моему попутчику нужно было сходить. Он с чувством пожал мне руку и попросил передать «огромаднейшую благодарность» всем летчицам женского полка.

— А от кого?

Но грузовик рванул вперед, и я не расслышала фамилии.

Однажды Андрейка и Витька, «принимая» нас после полетов, пришли в смятение — не хватало одной летчицы, Ани Дудиной. Витька осторожно, но с явной тревогой спрашивает:

— А где Анка?

— Она, Витя, на Чушке сидит, — говорит Ира Себрова, — у нее над проливом отвалилась половина мотора и упала в море. Еле дотянула до берега.

Витька поражен. Вот это здорово! Отвалилась половина мотора — и все-таки села! Сегодня для него герой дня, конечно, Аня Дудина.