Сотрудников МИДа или других госучреждений среди них нет. Несмотря на мой более чем 25-летний стаж, даже журналистам не удалось найти в МИДе людей, кто бы был со мной просто хорошо знаком.[14]

Этот вечер — 3 июля 1998 года, пятница — не предвещал ничего необычного, хотя прошедший день и нельзя было назвать обычным для отпуска, в котором я формально находился уже две недели. Он весь прошел на работе, поскольку на следующий день планировался дважды до этого уже откладывавшийся вылет в Сеул бывшего тогда заместителем председателя правительства О. Н. Сысуева. Этот визит должен был «компенсировать» отсутствие представителей российского руководства на состоявшейся в начале года инаугурации президента Южной Кореи Ким Дэ Чжуна, куда никто официально не пригашался, но присутствие на которой значимых иностранных представителей «приветствовалось».

Отсутствие таковых от России вызвало, мягко говоря, непонимание у корейцев, придающих, как и все на Востоке, повышенное значение внешним знакам уважения и протоколу. Этого они не скрывали с учетом как претензий России на одну из ведущих ролей на Корейском полуострове, так и личности самого нового президента, его отношения к России, где он многократно бывал до своего президентства и даже защитил докторскую диссертацию в Дипломатической академии.

Сысуев должен был также передать письмо Ельцина Ким Дэ Чжуну и в качестве председателя российской части комиссии по экономическому сотрудничеству обсудить в Сеуле текущие проблемы российско-южнокорейских отношений.

Визит, таким образом, был весьма важен для двусторонних связей и для тех, кто ими непосредственно занимается, поскольку все претензии и недовольство корейцев выплескивались в первую очередь на МИД, на сотрудников его Первого департамента Азии, заместителем директора которого я работал последние два года, курируя наши связи с обоими корейскими государствами и Монголией.

Мне предстояло сопровождать Сысуева и соответственно нужно было должным образом подготовиться к поездке. Уходя в отпуск, я знал, что его придется прервать на неделю.

Просмотрев последнюю посольскую информацию из Сеула, обсудив некоторые детали визита с директором департамента моим однофамильцем Леонидом Моисеевым и заместителем министра Григорием Борисовичем Карасиным, я уложил в атташе-кейс приготовленные мне авиационный билет и паспорт с визой и собрался было уходить домой перечитывать документы, подготовленные, как обычно это делается, в департаменте к визиту. Документы — различные тематические и биографические справки, памятки к беседам, копия письма Ким Дэ Чжуну были уже дома. Я их забрал четыре дня назад, во время предыдущего прихода на работу.

Звонок из секретариата Сысуева, однако, изменил все планы. Его помощник сообщил, что в связи с начавшимися волнениями шахтеров в Кузбассе Олег Николаевич вместо Сеула срочно вылетает в Кемерово и визит в Южную Корею опять откладывается. На меня была возложена неприятная миссия информировать об этом южнокорейское посольство в Москве и наше посольство в Сеуле, связавшись по телефону с моим партнером по решению всех вопросов российско-южнокорейских отношений советником посольства Республики Кореи Ким Иль Су и российским послом в РК Е. В. Афанасьевым.

Домой я попал после всех переговоров и непростых объяснений только около семи вечера. И тут мне позвонил другой советник южнокорейского посольства, мой старый знакомый Чо Сон У. Поинтересовавшись, действительно ли в очередной раз отложен визит в Сеул столь долго ожидаемой делегации, он попросил разрешения заехать. Мы договорились, что он подъедет около восьми.

Его интерес был понятен, учитывая метод работы корейцев, когда ответ на волнующий их вопрос настырно выясняется на всех уровнях. К тому же это была пятница, и кто-то официально встретиться с ними сможет только в понедельник, а отчитываться нужно немедленно (для трудоголиков-корейцев выходные — понятие относительное). Уверен, что подобный звонок раздался не только у меня дома.

Посольство не могли не интересовать причины отмены согласованной поездки в Сысуева, тем более что встреча с делегацией была уже внесена в график работы президента. Нужно было в очередной раз оправдываться перед Центром, почему Россия — единственная из значимых для РК стран не оказала должного уважения новому президенту страны, почему она пренебрегает гостеприимством, как это укладывается в политику России на Корейском полуострове, не кроется ли за этим стремление Москвы отдать приоритет Пхеньяну.

Как и ранее Ким Иль Су, я сказал Чо Сон У, что срыв поездки делегации никак не связан с нашей политикой в Корее и объясняется исключительно сложными внутренними проблемами.

Выпив предложенного женой чаю и собираясь уходить, Чо Сон У обратил внимание на лежащие на журнальном столике, возле которого мы сидели, печатные листы под заголовком «Политика России на Корейском полуострове». Заинтересовавшись названием и коротко взглянув на текст, он вспомнил, что накануне в Институте международных экономических и политических исследований проходил очередной российско-корейский симпозиум на эту тему. От своих коллег, присутствовавших на симпозиуме, он слышал, что я выступил с довольно интересным, на их взгляд, докладом, с которым он бы хотел ознакомиться внимательно.

Чо Сон У прекрасно знал этот институт, который раньше назывался Институт экономики мировой социалистической системы, и его сотрудников, занимавшихся в разные годы корейской проблематикой, в первую очередь руководителя Центра азиатских исследований, кореиста с большим стажем Марину Евгеньевну Тригубенко, часто встречался с ней и беседовал в институте и в неформальной обстановке.

Прервав дипломатическую карьеру, начавшуюся сразу после окончания МГИМО в 1969 году, я работал в ИЭМСС в конце 70-х — начале 80-х годов младшим научным сотрудником, защитил там кандидатскую диссертацию по экономике КНДР, а в последние годы работал, уже в ИМЭПИ, старшим научным сотрудником по совместительству, поскольку никогда не оставлял научные исследования и вот-вот должен был защитить докторскую диссертацию. Как раз в тот день, 3 июля, в ИМЭПИ состоялось последнее перед летними отпусками заседание ученого совета, и, чтобы избежать ненужных проволочек в защите, я по договоренности с Мариной Евгеньевной факсом послал ей план своей докторской диссертации, в соответствии с которым меня должны были поставить в очередь на защиту.

Российско-южнокорейские симпозиумы проходили здесь ежегодно начиная с 1989 года, когда в Москве только-только появились первые южнокорейцы, и в них помимо собственно сотрудников института в разные годы участвовали с российской стороны и представители практических организаций, в том числе МИДа — мой предшественник на посту заместителя директора Первого Департамента Азии Валерий Денисов, в разное время бывшие директорами департамента Евгений Афанасьев и Леонид Моисеев.

Именно тезисы моего вчерашнего выступления на симпозиуме, которые я к неудовольствию жены, не успел положить на место, и лежали перед нами. Я с готовностью передал их Чо, попросив после прочтения высказать свое мнение и прокомментировать. Какой же автор откажется дать почитать свою работу, если к ней проявляется интерес? Для того она и пишется, чтобы ее читали. При этом я рекомендовал взять у Тригубенко текст на корейском языке, поскольку еще за неделю до симпозиума все тексты выступлений были переведены на корейский язык квалифицированным переводчиком, но Чо Сон У сказал, что язык оригинала ему интересней.

Показал я Чо и недавно полученные из лаборатории фотографии, сделанные мною пару месяцев назад в Вашингтоне на мемориале американским солдатам, погибшим в Корейской войне. В Вашингтон я летал для бесед по корейским проблемам с заместителем помощника госсекретаря США Чарлзом Картманом и другими специалистами по Северо-Восточной Азии. На этой же пленке был заснят и традиционный выезд сотрудников МИДа с северокорейцами в Подмосковье для сбора папоротника. По моей просьбе на мой аппарат снимки делал сотрудник корейского отдела Андрей Подъелышев. Естественно, на всех фотографиях присутствовал я в окружении коллег. Фотографировали и другие, в том числе корейцы. Обычно мы потом обменивались наиболее удачными снимками.