Сергей Артюшенко

Полоз-эквилибрист

Даже если у вас очень богатое воображение, вы не сможете себе представить всей необычности ущелья, по которому мы брели в сумерках раннего утра. Я и мой товарищ орнитолог.

Перед нами проплывали фантастические силуэты гор на фоне бледного неба.

Время, ветер и солнце создали целую вереницу причудливых фигур.

Звери и чудовища, замки и лёгкие арки и просто циклопические нагромождения глыб.

Они возникали перед нами, словно призраки в прозрачном утреннем тумане.

Было так тихо, что казалось - всё живое превратилось в эти молчаливые загадочные камни.

Но в этом суровом безводном ущелье была своя жизнь.

В щелях, трещинах, в грудах камней прятались насекомые, ящерицы, мыши и змеи. А на отвесных склонах темнели норки, где жило великое множество пернатых. Эти-то колонии и были целью нашей утренней прогулки. Нас интересовал суточный режим кормления птенцов. Нужно было подсчитать, сколько раз птицы-родители приносят корм.

Это очень утомительная работа: целый день сидеть на солнцепёке и, не отрывая глаз от гнезда, считать, сколько раз прилетали птички. И так несколько дней. А потом средний результат поместить в отчёт.

Выбрав удобное местечко, мы кое-как замаскировались камнями и сухой травой и стали ждать.

Вскоре первые птички, как быстрые тени, бесшумно выскользнули из нор и полетели за кормом.

А через несколько минут мы начали вести подсчёт.

Время шло незаметно.

Завтракали мы, быстро запихивая еду в рот, так как боялись сбиться со счёта, и во все глаза следили за своими норками.

Пока всё было отлично! Утреннее солнышко ласково пригревало, настроение было бодрое, работа кипела.

Вдруг у моих норок произошло какое-то движение: птицы летали небольшой плотной стайкой и тревожно кричали, мешая моим наблюдениям.

Вскоре к ним присоединилось много других, и теперь не только я, но и мой напарник вынужден был прервать подсчёт.

Работа была сорвана.

С проклятием мы вышли из укрытия.

Птицы словно не замечали нас и продолжали носиться у нор. Их собралось несколько сотен. Воздух звенел от жалобного взволнованного писка.

Мы подошли ближе к тому месту, где кружилась стая, чтобы выяснить причину беспокойства птиц, и вот что увидели.

Метрах в двадцати от земли на совершенно отвесном склоне из норы медленно выползала змея.

Распластавшись по стене, она принялась исследовать ближние норы. Выбрав нору чуть ли не в метре от той, откуда выползла, змея, плотно прижавшись к глинистому грунту и почти не изгибаясь, медленно переползла в неё.

Как заворожённые, мы смотрели на этот сложный акробатический трюк.

То, что змеи грабят гнезда, я знал; что заползают в норы - видел; но что змея может забраться на такую высоту по отвесной стене, было для меня новостью.

Минут через десять мы опять увидели змею, которая выбирала себе новую жертву.

Мелькание птиц и довольно большое расстояние мешали мне рассмотреть, что это была за змея.

Сколько бы так продолжалось, не знаю. Но мой товарищ схватил двустволку и, несмотря на мои уговоры, выбрав удобный момент, выстрелил прямо в голову грабительнице.

Он не разделял моего увлечения змеями. К тому же эта змея посягнула на его любимых птиц и сорвала нашу работу.

В агонии змея рванулась и, выскользнув из норы, шлёпнулась к нашим ногам.

Разбойником оказался большой узорчатый полоз.

Я с сожалением смотрел на изящное гибкое тело мёртвой змеи.

Полоз не опасен и полезен, так как уничтожает грызунов, но иногда разоряет птичьи гнёзда.

За это и был наказан наш "акробат".