Людям нередко бывает свойственно думать, что события лишь надвигаются. Сдерживая дыхание, они ждут их приближения в то время, когда события уже окружили их со всех сторон, уже прочертили в пространстве-времени свои пока невидимые трассы, и нужно не ждать их, а лишь разглядеть и приготовиться встретить во всеоружии воли и разума.

Понимание этого дается опытом. Пока его нет, человек может откинуться в кресле и ощущать, как медленно исчезает ускорение и тело становится все легче, потому что глобальный лайнер - глайнер "Кузнечик" стремительно приближается к вершине своей баллистической кривой, к точке, откуда начнется его медленное падение на Землю. Человек может украдкой (чтобы не показать, что на такой машине он, как ни странно, летит впервые) оглядеть салон, подобный салону вакуум-дирижабля или внутриконтинентального лайнера, делающего не более трех тысяч километров в час. Только кресла стоят на каких-то подставках, закрытых матовым пластиком. И меньше иллюминаторов. И сами иллюминаторы меньше, чем на других средствах транспорта.

Человек может смотреть в один из этих иллюминаторов или - еще лучше включить экран на спинке переднего кресла и любоваться россыпью облаков далеко внизу, и ползущим медленно, чуть выше этих облаков, тяжелым транспортом с короткими, вынесенными в самый хвост крыльями, и виднеющимся вдали Висячим космодромом, чья толстая гибкая платформа находится на высоте ста пятидесяти километров над Землей. На этой платформе накапливаются грузы, а затем их забирает большегрузный транспорт с Метеорологического или Звездолетного пояса или с другой орбиты Приземелья и увозит в пространство. Пассажирского сообщения с Висячего космодрома нет. Вокруг маленькой отсюда пластинки Висячего космодрома снуют жуки и стрекозы, которые становятся светляками, когда включаются их двигатели.

Чем еще может заниматься человек? Смотреть на бодро поднимающееся на западе солнце (оно летит куда медленнее, чем глайнер) или, наконец, размышлять, каким образом, вместо того чтобы спокойно спать в домике на острове, он несется куда-то вокруг Земли и неизвестно, куда еще попадет.

Но можно вовсе и не размышлять, а просто смотреть на людей - на тех пятерых, расположившихся в креслах чуть впереди. Тем более, что они не обращают на тебя никакого внимания. Они заговорили:

- Я не пойму: почему Лобов радирует о четырех месяцах? Ведь энергии должно хватить на пять - пять с половиной...

- Их догонит Трансцербер.

- Все-таки они нашли Трансцербер, - сухо сказал Холодовский. - Герн будет прыгать, и торжествовать, и произносить классическое: "Я же говорил..."

- не будет торжествовать. Он будет рвать остатки волос и стремиться туда, чтобы пожертвовать собой для спасения этих восьми.

- Жертвы их не спасут.

- Расскажи это Герну.

- А впрочем, какое это имеет значение... Они нашли планету.

- Только бы она не нашла их, о мой категоричный друг.

- Я хотел бы, чтобы был еще один Транс...

- Запах - твой Транс, - курлыкает голос.

Они смолкли, и можно смотреть на любого из пятерых; на Седова, что снова как будто окаменел в своем кресле, и непонятно, спит он, или мыслит, или мечтает, или просто отдыхает, расслабив мускулы тела и связи головного мозга. Можно смотреть на женщину подле него - она, широко раскрыв глаза, глядит вдаль. Гур задумчиво выводит пальцем на выключенном экране какие-то фигуры, причудливые линии, в хаосе которых угадываются закономерность и ритм. Холодовский вложил в ухо капсулу приемника планетного вещания, но вряд ли слушает передачу: он что-то записывает. Дуглас, вопреки нормам поведения, разобрал такую же капсулу и критически разглядывает на свет каакую-то едва видимую простым глазом деталь.

И вот, оказывается, можно смотреть на все это - и не разглядеть событий. Не увидеть их даже в хрусткой ленте фотограммы. Человек, вышедший из пилотской кабины, тронул Седова за плечо, протянул ему эту ленту и отправился обратно. Он шел по проходу, насвистывая и дирижируя указательным пальцем.

Седов прочитал радиограмму, не сделав ни одного движения сверх тех, что были потребны. Никто из остальных не повернул головы. Крайне нелюбопытны были они, хотя уже сам факт поступления фотограммы прямо на борт глайнера был многозначителен: не такая уж легкая задача - связаться с глайнером.

Пока Кедрин успел подумать об этом, Седов аккуратно свернул ленту, сунул ее в карман комбинезона и неторопливо застегнул карман. Затем он легко поднял из кресла свое угловатое, сутулое тело.

- Опять запах, - сказал он негромко.

- Я знал, - сказал Холодовский, - что сейчас не время для развернутых испытаний.

- Где мы возьмем озометры? - спросила женщина.

- Сделаем.

- Это предупреждение, - сказал Седов. - Нужна защита.

- Я сейчас думаю над этим, - сказал Холодовский, и это прозвучало так, как будто защита уже готова. - Моя гипотеза стала теорией. Это микрометеоры, тормозящиеся в статическом поле.

- Как запах проникает в экранированный скваммер? Не осветишь ли ты и этот вопрос, о достойнейший?

- Для защиты нужны дополнительные экраны.

- Просто и дорого, - сказал Седов, каменной глыбой молча стоя в проходе.

- Но необходимо.

- Ну, Слава. А если ты ошибаешься?

- Это мой Трансцербер. Я подбираюсь к нему два тода. Надо скорей попасть на спутник.

- Мы будем там, - сказал Седов, - через час. - Он оглянулся, его взгляд зацепился за Кедрина. Миг брови Седов, выражали недоумение, затем досадливо сдвинулись.

- Вы здесь... - сказал он. - Зачем вы здесь?

- Мне нужно, - ответил Кедрин.

- Куда вы?

- С вами.

Уголок рта на каменном лице неожиданно приподнялся в улыбке, и это было как будто цветок распустился на камнях. В следующий момент улыбка исчезла.

- Хорошо. Как у вас со здоровьем?

- Без ограничений.

- А на перегрузки?

- Я же сказал: без ограничений.

- Что ж, в худшем случае... Где ваш медифор? Кедрин протянул руку, и Седов перевел регулятор на маленьком приборчике Службы Жизни.

- Теперь вы на контроле у нас. Идемте. Вы мне понадобитесь.

Кедрин встал. Седов уже шагал к двери в пилотскую кабину широко и уверенно, словно по своей комнате. Кедрин настиг его лишь в рубке.