Он остановился у входа в кают-компанию. Здесь была зелень, деревья росли прямо из тугого пластикового пола, под ними были расставлены столики, удобные сиденья. Правда, их было, пожалуй, слишком много - не зря Холодовский говорил, что спутник становится тесен. Спутнику уже много лет, а кораблей строится все больше.
В одном углу кают-компании раздавалась музыка, люди то плавно, то резко, порывисто двигались в танце. Откуда-то доносилась песня, в ней были грусть и непреклонность - грусть о Земле и непреклонность уходить все дальше от нее, потому что иначе не может человечество.
Глаза его обшаривали зал, искали - и не находили ее.
Иногда чьи-то голоса нарушали его сосредоточенность, вторгались в нее. Где-то недалеко говорили о том, что утвержден проект экспериментального корабля совершенно нового типа, а ведь какого бы типа ни были корабли, им не миновать рук монтажников, а значит - с каждым днем работать будет все интереснее. По соседству толковали о том, что кое-кто из монтажников уже месяцами не бывал на Земле и устранился от непосредственного общения с планетой, с ее мыслью и искусством, что монтажнику уж никак не простительно. "Хотя климат на Земле, конечно, не столь идеальный, как здесь", - говоривший вздохнул, и сразу двое подтвердили: "Да, разумеется, климат здесь идеальный..." Возле самой двери спорили о космометрии пространства в связи с недавно вышедшей работой Аль-Азиза "Об истинной геометрии плоскости"; и кто-то был согласен с автором относительно эволютной природы того, что мы называем плоскостью, а кто-то не был согласен и возражал.
Кедрин досадливо морщился: разговоры отвлекали его, он привык делать все в тишине - даже искать кого-то взглядом Но он не мог не вслушиваться, когда речь заходила о тех восьми, и из уст в уста передавались слова их радиограмм, и произносилось имя Герна, забросившего на время астрономию и усевшегося на связь с "Гончим псом". Герна, который никогда в жизни не признавал ничего, кроме астрономии и кораблей, бывших ее руками, как телескопы - глазами. Все это было хорошо и интересно, однако он так и не увидел ее.
Очевидно, ее здесь не было, а время шло, и скоро надо было уже идти в каюту Гура в переулке Отсутствующего звена, но он никак не мог уйти.
Вдруг Кедрин почувствовал, как сердце рванулось, набирая ход, развивая невиданную скорость. Все вокруг стало вдруг синим. Он не слышал больше ничего. Она выбралась откуда-то из самого угла и медленно пересекла кают-компанию. Она шла к выходу, и Кедрин отступил в тень. Он догнал ее за углом.
- Я провожу тебя, - сказал он.
Она чуть заметно пожала плечами, и он зашагал рядом.
Они вышли в коридор - на проспект Дружеских Встреч, как гласила табличка. Кедрин хотел взять ее за руку и уже взял - это получилось у него бессознательно. Она удивленно и чуть насмешливо взглянула на него, и Кедрин отпустил руку.
- Как давно я не видел тебя, - сказал он.
- Да? Я не заметила... Ты ведь недавно у нас?
- Ирэн, не надо... Пять лет, Ирэн...
- Молчи, - сказала она. - Или уйди сейчас же.
Они медленно шли по проспекту, и Кедрин готов был отдать, что угодно, и сделать, что угодно, лишь бы она не ускоряла шаг. Она не ускорила шаг, и Кедрин подумал: "Все-таки надо сказать все то, что, надо сказать", - и иначе он просто не .может.
- Ирэн, - сказал он. - Ну, бей виноватых, ну!.. Пять лет, Ирэн... Многое изменилось с тех пор... Я ушел из института... Видишь, я здесь. Это было нелегко, Ирэн, но я...
- Все то же "я", - грустно сказала она. - Нас здесь тысячи, не один ты.
- Не надо... Я не знаю, как ты живешь, Ирэн. Только когда-то ты... А я - и сейчас...
- И доказательство - пять лет молчания. Что бы я ни сказала тогда, ты должен был искать.
- Сначала я не мог. Ведь ты была права.
- Это я знала и без тебя... Но я все равно ждала. А потом стало ясно: нет...
- Да, Ирэн, да! И я знаю...
- Пусть так. Но я тебя придумала тогда. И не хочу повторяться.
- Хорошо, Ирэн. Каким ты хочешь видеть меня?
- Таким, каким хотела всегда. Таким, как Гур, как Славка, как Дуглас. Я не говорю уже - как Седов. :
- Ирэн, этот Седов - это...
- Разве об этом спрашивают?
- Прости. Но все они какие-то... особенные. Таких не было в нашем институте. Я не встречал. Это жизнь в пространстве делает их такими? Или они вообще такие и потому работают в пространстве? Знаешь, Андрей погиб...
- Да, - сказала она. - Вам всем у Слепцова так хорошо, что скоро вы при случайном стуке начнете умирать от страха. Он оторвал вас от всего, Слепцов. От жизни. Ну, вот моя каюта. Спасибо. Доброй ночи.
Дверь закрылась за ней. Он стоял в коридоре. "Скоро мы у Слепцова начнем умирать от страха? Погоди, погоди!.."
- Умирать от страха? - спросил он вслух. :
- В этом есть рациональная мысль, не правда ли? - чуть насмешливо проговорил голос.
Массивная фигура прошла мимо него по другой стороне коридора-проспекта, в случайном отблеске света на миг мелькнуло безмятежное лицо. Это был миг и фигура скрылась, растаяла в темноте, уже воцарившейся в коридоре, для которого наступила ночь.
- Велигай! - громко сказал Кедрин. - Где вы, Велигай?
Ответа не было. Кедрин двинулся по проспекту в том же направлении, в котором скрылся странный человек. - Чувство одиночества вдруг охватило его, пугающими показались пустые переходы этого странного мирка, который уже не был Землей и жил по своим, иным законам. Еще не было количественно установлено, в какой степени ритм жизни, настроение, многое другое в жизни человека зависит от близости значительных тяготеющих масс, но, во всяком случае, не Земля была здесь, а другая планета - спутник "Шаг вперед", как называли его сами монтажники с легкой руки прогносеолога Гура. Пол - или следовало называть его почвой? - не обладал незыблемостью Земли. Совсем рядом его участок был поднят, два человека при свете скрытого освещения возились в открывшейся под гладкой поверхностью неразберихе проводов, трубок, волноводов всех цветов, диаметров и назначений, что-то приглаживали, поправляли... И даже не зрелище обнаженной сущности этой планетки, а именно то, что здесь люди, согнувшись в три погибели, руками исправляли что-то, тогда как на Земле эта работа давно уже стала уделом роботов, заставило Кедрина с небывалой остротой почувствовать удаленность этого мира от того, в котором он прожил последние годы. А ведь мысли о своей отрешенности чаще всего приходят именно ночью, и это была первая ночь, когда он не спал.