Старик сидел за своим столом и смотрел в бесконечность, очевидно сосредоточиваясь для очередного сеанса работы с Элмо. Взгляд его возвращался из бесконечности со скоростью света, и все же потребовалось какое-то время, чтобы он уперся в стоящего на пороге Кедрина, и еще секунды - для того, чтобы полученная зрением информация дошла до идентифицирующих центров мозга. Наконец это произошло.
Кедрин с удовольствием наблюдал, как около рта старика обозначились глубокие морщины, показались зубы, подбородок выдвинулся вперед, и, наконец, веселое кряхтенье наполнило комнату.
- Кедрин, - сказал Слепцов. - Кедрин или оптический обман... - Он замолчал, словно что-то припоминая. - Кедрин... - повторил он, потом улыбнулся. - Что же, привет блудному сыну, который возвращается!.
- Раскрывайте ваши старые объятия, - сказал Кедрин. - Принимайте блудного сына.
- Ну, - сказал старик и протестующе вытянул руку, - пощади мои кости. Объятий, не будет.
- Так... - пробормотал Кедрин. - Не очень ласково.
- У меня есть на то причины. Но об этом - позже. Хорошо, что ты вернулся, хотя мог бы и поторопиться. Впрочем, лучше поздно... Ты совсем?
- Наверное, - сказал Кедрин, зная, что за этим последует вопрос: абсолютно точно?
- Абсолютно точно? - спросил старик.
- Если говорить абсолютно точно, то не знаю. Но, наверное, да.
- Что ты оставил там?
- Любовь, - сказал Кедрин и покраснел. - Если откровенно - любовь.
- Можешь говорить откровенно.
- И потом... какие-то странные мысли.
- Расскажи, - вымолвил старик, и взгляд его вновь устремился вдаль.
- Я был там недолго - там, где работают, кроме мозга, и руками. И это было хорошо! Я стал гораздо сильнее и, думается, лучше. Потрогайте мои мускулы...
- Я не стану трогать твоих мускулов. К чему они?
- А почему умер Андрей?
- Ты понял?
- Я понял. Мне подсказали ответ там. Андрей потерял способность бороться с неожиданностью и опасностью. И вот он умер... просто от страха. .
- Да, - сказал Слепцов. - Это логично. Даже больше - это верно. Но надо скорее познавать. Не отвлекаться. Это препятствует концентрации энергии. Дело человека - познавать.
Кедрин вдруг ясно ощутил - говорить с человеком, которого он считал своим учителем, ему не о чем. Продолжать разговор можно было в одном случае - если забыть, что он был там, в Приземелье.
- Я пойду, - сказал Кедрин. - Я, пожалуй, пойду...
- Иди. Подумай, примирись. Не возвращайся туда. Работай здесь. Элмо найдется.
Теперь Кедрин шагал по коридору медленно. Отыскав комнату для гостей по счастью, пустую, - он улегся на широкий диван и долго лежал - без мыслей, без ощущений.
Потом он поднялся. За широким окном солнце снижалось к горизонту. Было тихо и ясно. Земля все-таки была самой прекрасной. Хотя и пространство тоже. Холодовский. "Но ведь я один думаю, что он... Надо прочитать его запись".
Кедрин поискал глазами магнитофон и нашел его там, где он всегда стоял в комнате для посетителей, - на столике, рядом с пультом климатизатора. Голос Холодовского заставил Кедрина вздрогнуть - это был живой голос неживого человека, уверенный, и немного отрешенный, и спокойный, как всегда.
"Так, - сказал Холодовский. - Таксор не принял запаха".
Последовала пауза, потом Холодовский пробормотал что-то сердито и неразборчиво. Затем магнитофон загудел. Кедрин вспомнил - так отзывался скваммер на форсаж двигателя. Несколько минут лента перематывалась бесшумно, прозрачная лента неощутимой толщины.
"В общем, - сказал Холодовский, - моя теория, кажется, летит в архив. Или таксор не таксор, или в пространстве нет запаха. Как же нет, когда я его ощущаю? Но и прибор действует нормально, за это может поручиться все Особое звено, а это чего-нибудь да стоит!.."
Холодовский говорил необычно много, и Кедрин понял: он подбадривал себя. Значит, все-таки это было нелегко даже тогда, когда созрел замысел.
"Ну вот, - сказал Холодовский. - В общем надо установить, есть ли запах в скваммере. Покажет ли его таксор. Если в скваммере запаха нет, как нет его и в пространстве, это значит либо, что таксор негоден, а это, как мы знаем, невозможно... (Кедрин сжал кулаки - таким невозмутимо-скучным был голос монтажника в этот миг, когда в пору было кричать от ужаса перед самим собой.) Либо все мы просто страдаем массовыми галлюцинациями. Но если запах в скваммере есть, хотя в пространстве его нет, то он возникает именно в скваммере, а почему - этого я не знаю, и никто не знает. Тогда его источник надо будет искать вовсе не там, где искал я. Придется пошарить совсем по другим диапазонам... Можно, конечно, подождать пару недель и таскать с собой в скваммере озометр. Беда только, что прибор надо переделывать, он не уместится. И время пройдет. Восемь больше одного, а, ребята?"
Он даже засмеялся, Холодовский, хотя не над чем было смеяться. Потом он оборвал смех и сказал:
"Это я подумал, как обозлятся медики. Ну ладно, монтажники с "Джордано", схема эксперимента такова: я разгерметизируюсь, держа нижними руками озометр у дверцы. Воздух пойдет наружу, и с ним - то, что пахнет. Озометр примет. Остальное прочтете на его ленте... - Он помолчал. - Ну, как говорит Гур, делайте ваш шаг вперед!"
Он еще посопел, потом щелкнуло, раздался свист, и наступила тишина. Тишина была до самого конца ленты.
- Значит, так, - сказал Кедрин и, медленно, тяжело ступая, прошел по комнате - в угол и снова в угол. - Значит, так. Тебя не записали, Слава, но ты записался сам... Я виноват, Слава, я просто подумал, что ты - это не ты, а ты был ты - и дело с концом! И все-таки был ли запах в пространстве? Если да, то твоя империя пережила тебя. Если нет - что ж, ты дал направление другим.
Это были лишь предположения, и обе возможности были сейчас для Кедрина равно вероятны. Но Кедрин почувствовал, что трудно будет ему жить, пока он не узнает этого точно. Стало уже незачем оставаться здесь, в институте. Кедринская трасса вновь зримо уходила туда, вверх. Но он еще медлил, словно что-то держало его.
Чуть слышно жужжали машины за гладкими панелями стен. Где-то приглушенно звучала музыка, и Кедрин подумал, что, когда человечество узнает хотя бы об этих небольших эпизодах из жизни Звездолетного пояса, об этом напишут музыку, ясную и проникновенную, и музыка эта будет говорить людям: "Делайте шаг вперед!"