Довод о том, что назначив дополнительную экспертизу, суд вышел за рамки предъявленного обвинения, полностью не соответствует действительности. В фабуле предъявленного Мухину Ю.И. обвинения кроме прочего прямо указывалось на то, что он озаглавил текст письма Дуброва — «Смерть России!».

Эксперт прямо указал в своем заключении, что он в своем заключении дает не юридическую, а только лингвистическую оценку заглавия статьи.

При таких обстоятельствах оснований для исключения заключения дополнительной экспертизы из числа доказательств нет. На основании изложенного, руководствуясь ст. ст. 122, 75, 235 и 256 УПК РФ, ПОСТАНОВИЛ: В удовлетворении ходатайства защитника отказать. Судья И.В. Пустыгина».

Давайте рассмотрим это судебное решение.

Статья 283, на которую сослался адвокат, находится в третьей части Уголовно-процессуального кодекса РФ «Судебное производство». Раз мы уже в суде, то адвокат и ссылался на тот закон, который устанавливает порядок производства дела в суде и то, как должна назначать экспертизы судья. А судья Пустыгина цинично извратила закон и сослалась на статью 207, которая находится во второй части УПК РФ «Досудебное производство». Она цинично использовала закон, по которому экспертизу разрешается назначать только следователю. Следователь еще свободен в поисках доказательств обвинения и может их искать как угодно, но судья ограничен только теми доказательствами, которые собрал следователь, и которые указаны в обвинительном заключении. Сам судья не имеет права помогать обвинению в сборе дополнительных доказательств, которые обвинение в досудебном производстве не сумело собрать.

Далее, мы уже несколько раз показали судье, что статья Дуброва в газете имеет заголовок «О матери», три раза этот заголовок «О матери» прочла прокурор, когда читала текст статьи, а судья просто плюет на это и в судебном документе продолжает писать, что я «озаглавил текст письма Дуброва — «Смерть России!»». Посудите сами: что можно доказать в суде, который видит белое, но утверждает — черное?!

Судье полагается руководствоваться законом, а она как святым писанием руководствуется заведомой фальшивкой эксперта — раз эксперт сказал, что его оценка заглавия статьи «является публичным призывом-лозунгом к осуществлению экстремистской деятельности», — это лингвистическая оценка, то, значит, это лингвистическая, и все тут! Но такая же оценка дана и мне в обвинительном заключении: «…совершил публичные призывы к осуществлению экстремистской деятельности». Тогда какого черта меня судят в Савеловском суде, а не в Академии Наук, если прокурор обвиняет меня в лингвистическом преступлении, а не в юридическом??

И это суд??

Мой адвокат, конечно, возмутился и надиктовал в протокол:

«В соответствии с частью 3 статьи 243 УПК РФ защита считает необходимым заявить, что при попустительстве председательствующего судьи:

1) гособвинение занимается формированием доказательственной базы в ходе судебного следствия за неимением таковой в обвинительном заключении, представленном в суд;

2) гособвинитель на всех судебных заседаниях и, в частности, на настоящем, при выражении своего мнения и ссылаясь, якобы, на закон, постоянно уклоняется от ссылки на статьи закона и их содержание».

Но что толку? Ведь для того, чтобы адвокат мог помочь правосудию, для начала нужно, чтобы в России было правосудие, а не безнаказанный судейский произвол. А где оно — это правосудие?

Нам все же удалось настоять, чтобы суд допросил приглашенного нами специалиста профессора, доктора филологических наук Е.Г. Борисову. Ее показания еще не расшифрованы с аудиокассеты, да и в статье уже нет места подробно говорить о поставленных ей вопросах, но вкратце она сказала, что слова можно воспринимать только в контексте того, что сказал автор, а в заголовке такого контекста нет, следовательно, читатель просто не воспринимает заголовок как призыв. Исключением могут быть случаи, когда общество готово к такому призыву, скажем, «Все на исполнение решений партии!». Что касается слов «Смерть России!», то они, данные в заголовке, тем более не могут восприниматься как призыв, поскольку по ним не ясно в каком падеже они стоят — в дательном (кому смерть?) или в родительном (кого смерть?).

Борисова, воспринимавшая экспертизу Коршикова только на слух при чтении ее прокурором, очень деликатно сказала, что по первому впечатлению труд Коршикова считать лингвистической работой очень сложно, поскольку лингвист должен оценивать, есть ли в тексте призывы, и к какому действию, и только. Вопросы экстремизма, истории, политологии и юриспруденции в предметы, изучаемые филологией, не входят, поэтому выводы Коршикова считать лингвистическими было бы не правильно.

К нашему удивлению, прокурор пригласила Дашевского, который в обвинительном заключении в качестве свидетеля не значится. Дашевский, который, кстати, пришел в суд самостоятельно, но с лысым телохранителем, продемонстрировав, кто платит скинхедам, отрекомендовал себя и Прошечкина главными антифашистами страны и бойко начал обвинять меня в антисемитизме, так бойко, что и судья не всегда могла его остановить. Когда дошла очередь задавать вопросы мне, то я заставил его рассказать, что уже несколько лет Дашевский промышляет тем, что защищает от «Дуэли» честь и достоинство неких евреев. После этого я объяснил, что в книге Савельева «Предисловие к мятежу» написано, что Прошечкин с Дашевским сначала украли у американцев 11 тысяч долларов, которые те неосмотрительно дали им на подрывную работу против России, а потом украли у правительства Москвы миллиард (старыми деньгами), полученный на «антифашистскую борьбу», и сдали выделенное Москвой под эти цели помещение в аренду коммерческим структурам. Почему они не подают в суд на Савельева с целью защитить свои честь и достоинство? Дашевский начал мычать: «Не хотим связываться…», — и после этого стал как-то неинтересен даже прокурору.

Продолжение суда назначено на 10 утра 2 сентября.

Ю.И. МУХИН

Так были подтасовки на выборах или нет? А если были, то каковы их масштабы? Вопросы остаются открытыми, а ответы на них, кажется, никого не интересуют. Почему, если выяснить истинное положение достаточно просто? А вот этот вопрос гораздо важнее предыдущего, и ответить на него значительно труднее.

Сначала попробуем оценить только один показатель итогового протокола — явку избирателей на выборы. В день голосования на официальном сайте ЦИК публиковались данные по всем субъектам федерации о явке избирателей к 10, 14, 17 и 19 часам местного времени. Очень любопытная информация! Оказывается, в каждом субъекте федерации есть свое излюбленное время для голосования: где-то избиратели занимали очередь на голосование с 6 часов утра, а где-то создавали невероятную давку на избирательных участках перед самым их закрытием. Например, в 11 субъектах федерации средняя активность избирателей в утренние часы с 8 до 10 часов превысила среднюю за время выборов. При этом явка избирателе» отличалась существенной неравномерностью. Так, в С-Петербурге до 10 часов местного времени проголосовали 1,67 % зарегистрированных избирателей, в Москве — 3,79 %, в Кировской области — 12,09 %, а в Кабардино-Балкарии — 20,7 %.