Я отвязал и снял с крыши зловещий свой подарок, и Митенька, изо всех сил изображающий радость, с наигранным удовольствием втиснулся в сиденье автомобильчикаи стал внимательно слушать, как и что следует нажимать, ау меня прямо-таки не хватало терпения объяснить до конца, я раздражался непонятливостью сына, покрикивал, раз даже обозвал идиотом, но мальчик все сносил терпеливо и ласково, словно понимая ужасное мое состояние.

И начал Исаак говорить Аврааму, отцу своему, и сказал: отец мой! Он отвечал: вот я, сын мой. Он сказал: вот огонь и дрова, где же агнец для всесожжения? Авраам сказал: Бог усмотрит Себе агнцадля всесожжения, сын мой. И шли далее обавместе.

Заработал мотор. Я сказал: ну, покатайся, отшагнул к логову, и Митенькапоехал кругами по выходящему наулицу двору, пытаясь всем видом показать, как ему хорошо и нравится, хотя я знал: не нравилось, не было хорошо, аскорее -- страшно. И тут в конце улицы возник самосвал, такой точно, как представлялся в недавнем бреду: голубой, заляпанный цементом, и я уже мог не оборачиваться, заранее зная, что наличике сынапоявилась растерянность, означающая первый отказ -- вероятно, руля. Не помня себя, бросился я наперерез автомобильчику, пытаясь, надеясь остановить его, но, словно споткнувшись о натянутую веревку, упал и, как ни тянулся -- не достал, не успел -правда-правда, я очень старался, изо всех сил, всех сухожилий, но просто не-ус-пел! -- и дело продолжало идти, как ему предназначено, апосле -- угадано мною: все, что могло и не могло -- заклинивалось в положенные сроки, стопорилось, ломалось, и были расширенные митенькины глаза, и лязг металла, и ничем не остановимая энергия весовых и кинетических тонн -- только я не успел заметить, сиделали рядом с водителем Настя, капитан Голубчик.

Когдая пришел в себя, улицу забил народ, ГАИшный и санитарный РАФики мигали синими маячками, кто-то что-то мерил рулеткою, билась головою об окровавленный асфальт Альбина, амилицейский лейтенант заканчивал диктовать сержанту черновик протокола: ютруп наместею Написали? Труп наместе.

Это у них такая терминология. 12. КРИВШИН Я перевел взгляд из ниоткуданаВодовозова: тот цепко, обеими руками держал руль и, подав вперед голову, всматриваясь в дорогу, гнал машину напределе возможностей. Лицо, как рампою накартинках Дега, озарялось приборной доскою, но свет периодически перебивался яркими движущимися лучами фар встречных автомобилей, и тогданалице появлялись резкие, непроработанные тени -- провалы в ничто.

Пять вечера, ауже совсем темно: мрак упал наземлю как-то мгновенно. Еще полчасаназад низкое серое небо экспонировало пьяных, в сальных, измазанных глиною телогрейках людей, насыпающих над крошечною могилою трехгранную усеченную призму первоначального холмика -- асейчас только запад подрагивал в зеркальце заднего видамутно-зеленой полоскою, светлой натемном фоне. Когдав ночь напервое октября стрелки часов перевели назад, назаконное их место, время вдруг сломалось, дни превратило в вечера, утраи вечераупразднило вовсе, атут еще вечная пасмурность и -- несмотря наначавшийся декабрь -- незамерзающая слякоть.

Переночую у тебя, не поворачивая головы, не скосив глаз в мою сторону, сказал Водовозов, сказал без тени просьбы или вопроса, проинформировал. Кудамне сегодня надачу! Даже этафраза, по смыслу похожая наизвинение забесцеремонность, никаким извинением наделе тоже не являлась и, как и первая, ответаот меня, в сущности, не требовала. Волк включил мигалку, почти не сбросил скорость, резко переложил руль направо, и логово, отвратительно визжарезиною, оторвав левые колесаот асфальта -- я изо всех сил уцепился заскобу над дверцею -- влетело с кольцевой в клеверный лепесток развязки и под изумленным наглостью водителя взором ГАИшникапокатило по Ярославскому шоссе, ярко-желтому от холодного огня натриевых ламп. ГАИшник не засвистел вслед, и ни один из попавшихся после не попытался перехватить логово -- то ли были они парализованы волнами злобного раздражения, исходящего от Волка, то ли просто -- принимали экстравагантный автомобиль с забрызганными грязью номерами занечто дипломатическое.

Если по полупустынной кольцевой машинашласравнительно ровно, хоть и с бешеной скоростью -- здесь, в городе, виляя из рядав ряд, резко тормозя у светофоров, асрываясь с местаеще резче, поворачивая навсем ходу, онакак бы напрашивалась, нарывалась нааварию, накрушение, надорожно-транспортное происшествие с человеческими жертвами -- труп наместе! -- и уж конечно, знай я Водовозовачуточку меньше -- давно перетрусил бы, наложил в штаны, потребовал бы остановить и выскочил -- атак -- ехал, почти не обращая внимания, только мертво держался заскобу, и спокойствие мое объяснялось не столько тем, что Волк был в свое время классным раллистом, Мастером Спортаи так далее, сколько уверенностью, что он, в сущности, слишком холоден и жесток для самоубийства, особенно такого неявного и эмоционального. Кудаего положить? думал я. Ведь ко мне сегодня напросилась ночевать Наташка. Похоже: сговорились заранее. Неприятною Но, с другой стороны -- как откажешь в приюте человеку, только что похоронившему единственного сына? Был у меня знакомый -- он умел прямо сказать: если ты, мол, останешься у меня -- мне придется ночевать навокзале: не переношу, когдав моем доме спит чужой -- у Волка, наверное, такое тоже получилось бы, ая -- не умел. Можно, конечно, попросить у соседей раскладушку, продолжал я размещать в двухкомнатной лодке волка, козу и капусту, и положить гостя в кабинетею А, черт с ним! пускай устраивается надиване, Наташку -- в спальню, ая посижу ночь застолом, поработаю. Раньше ведь как хорошо выходило: часам к трем посещает тебя какая-то легкость, отстраненность, оторванность от мира, и словавозникают не в мозгу, асловно сами стекают из-под шарикаручки, и назавтрасмотришь натекст, как начужой, и ясно видишь, что в нем хорошо, что -плохо. Или отправить Наталью домой, к бабушке?..

Наталья, издалекараспознав характерный шум логова, встречаланас налестничной площадке, в проеме открытой двери, и мне не очень понравились взгляды, которыми обменялись они с Волком. Нет-нет, хотел было я ответить нанаташкино предложение, хотя под ложечкою и посасывало. Нет-нет, спасибо, Наташенька -- какой же может быть после всего этого обед? но, едваоткрыл рот, Волк, из-закоторого я, собственно, и деликатничал, опередил, сказал: да, спасибо, с удовольствием, и даже не удержался от стандартного своего каламбура, сопровожденного губною улыбкою: голоден как волк. Когдаж ты успеласварить обед? спросил я. Опять в институт не ходила? А напервом курсе этою А!.. махнуларукою Наталья, тоже мне -- обедю Финская куриная лапшаиз пакетика, пельмени, сыр, колбаска, растворимый кофе надесерт -- приготовление всего этого и впрямь не требовало ни времени, ни сил.