- Около месяца тому назад.

- А ваша сестра?

- Не получала ничего, за исключением привезенной вами записки.

- Но очевидно, что в письме говорится не об этой записке. Вы разве не получали копии духовного завещания?

- Я в первый раз слышу, что господин Дардонвилль оставил завещание, а конец письма меня просто поражает. Госпожа Дардонвилль говорит о каких-то условиях, о том, что Олимпия связана каким-то обещанием... Я ничего не понимаю и прошу вас объяснить мне все это, если можете.

VII. Чек

Луи де Хотерош стоял передо мной, с нетерпением ожидая разъяснения загадки.

Я был рад возможности осчастливить своего друга, рассказав ему все, что знал. Теперь я мог нарушить данное слово, так как ясно было, что письмо госпожи Дардонвилль пропало.

В коротких фразах я передал Луи содержание завещания Дардонвилля. Лицо Луи озарилось радостью, и он то и дело прерывал мой рассказ восторженными восклицаниями.

- Это не важно, что письмо пропало, - заметил я, - так как в нем была только копия завещания.

- Это завещание меня мало интересует. Для меня важнее всего - воля Олимпии.

- Я уверен, что она отвечает вам взаимностью.

- Спасибо, дорогой друг.

- Послушайте, господин де Хотерош, вас ждут в Сент-Луи, чтобы вместе возвратиться в Новый Орлеан. "Sultana" отходит ведь сегодня вечером. Вы должны ехать сейчас же.

- А вы поедете со мной?

- Конечно. А ваша сестра?

- Да-да, поедет. Она так мало путешествовала в последнее время, что с удовольствием составит нам компанию. Так едем?

Луи все еще надеялся получить затерявшееся письмо, а я, вспомнив случай на почте, был почти уверен, что оно - в руках Депара.

Во всяком случае, дело это было темное, и мы не могли прийти ни к какому определенному выводу.

По дороге к Адели мы зашли на почту узнать, нет ли там пропавшего письма. Действительно, нам подали письмо на имя Луи де Хотероша, но оно пришло с последней почтой.

Мой друг поспешно вскрыл конверт, видя на нем марку Сент-Луи.

"Милостивый государь!

Переданный вам чек на тысячу долларов в Новоорлеанском банке не был своевременно вам отправлен по ошибке одного из наших служащих. Банк уплатил и послал чек вам. Будьте добры сообщить, получили ли вы его.

Банкирский дом

Гардет и К°, Сент-Луи".

- Что же это такое?! - удивленно воскликнул Хотерош. - Я не получал никаких тысячи долларов. Чека также не получал и не ждал... Это какая-нибудь ошибка, недоразумение. Должно быть, письмо это предназначено не для меня.

Однако адрес полный и точный: господину Луи де Хотерошу, адвокату, Королевская ул., 16, Новый Орлеан. Другого Луи де Хотероша не было, - значит, письмо адресовано все-таки ему.

Я догадывался, что деньги присланы госпожой Дардонвилль и взяты наверняка Депаром. Тот следил за письмами из Сент-Луи, адресованными Хотерошу, и забирал их. Получив чек, Депар пришел на почту за деньгами, и таким образом в его руки попало письмо с копией завещания.

Уличить виновника этого мошенничества было бы трудно, так как он скорее всего уже уехал из Нового Орлеана.

Когда я высказал Луи свое мнение, он просто рассвирепел. Откуда были присланы деньги - он не знал, но факт кражи их был налицо. Мы сейчас же дали знать о случившемся новоорлеанской полиции, а сами решили по прибытии в Сент-Луи прежде всего отправиться в банкирскую контору Гардет и К°.

Сыщики, занявшиеся поисками Депара, вскоре убедились, что он уехал в Техас.

VIII. "Красавица Миссури"

На седьмой день нашего путешествия вверх по Миссисипи, когда солнце клонилось к западу, наш пароход "Sultana" достиг гористой местности и к ночи вошел в пределы узкой долины. Полная луна стояла еще так низко, что свет ее падал на реку только в тех местах, где она уклонялась к западу или востоку. Когда же течение было к северу или югу, береговые возвышенности совершенно затемняли реку, и только пароходные огни скупо освещали темноту.

Эти переходы от яркого лунного света к мраку были так красивы, что я долго не уходил с палубы, любуясь ними.

Вдруг я услышал шум приближавшегося судна, а вслед за этим увидел впереди яркий огонь.

Навстречу нам шел другой пароход. Лоцманы, несмотря на темноту, отлично справились с делом, и оба судна свободно разошлись.

Я успел разобрать название парохода. Это была "Красавица Миссури". Кроме названия, я успел увидать еще кое-что, сильно взволновавшее меня. На палубе около дамских кают стояла госпожа Дардонвилль и ее дочь Олимпия. С ними был какой-то мужчина, лицо которого я не мог разглядеть. Меня охватило предчувствие чего-то недоброго и беспокойство, что нашим друзьям грозит опасность.

Странно было, что госпожа Дардонвилль с дочерью решили выехать, не дождавшись нас. Стоявший рядом с ними господин мог быть их родственником или знакомым, но что-то заставляло меня подозревать в нем ни кого иного, как Жака Депара.

Мои подозрения были, конечно, мало обоснованы, так же как и предчувствие какого-то несчастья. Да и что же дурного, если Депар ехал на одном пароходе с Дардонвиллями, и чем это могло угрожать им? Как бы то ни было, я решил ничего не говорить де Хотерошу до нашего приезда в Сент-Луи, где все должно было выясниться.

Я хотел расспросить лоцмана о "Красавице Миссури", но в это время появился другой лоцман, и они стали разговаривать между собою. Из их разговора я узнал, что "Красавица Миссури" больше не заходит в Новый Орлеан, а совершает рейсы в Цинциннати.

Это известие очень смутило меня; я никак не мог объяснить себе, зачем госпожа Дардонвилль поехала туда в то время, когда должна была ожидать нас в Новом Орлеане? Может быть, она писала Луи и об этом, но письмо не дошло?

Не ослышался ли я? Не идет ли этот пароход теперь в последний раз в Новый Орлеан, а потом уже начнет ходить в Цинциннати и обратно?

За разъяснением этого вопроса я обратился к лоцману, который повторил то же самое, что я слышал раньше.

Беспокойство мое все возрастало, так что я едва в силах был уже скрывать его.

Только какое-нибудь несчастье могло заставить госпожу Дардонвилль так внезапно изменить свои планы. Мысль об этом меня страшно мучила, и я с нетерпением ожидал нашего прибытия в Сент-Луи.