Тартесская гавань забита кораблями-нет им теперь хода в океан. Если хорошенько присмотреться, можно увидеть в утренней дымке неясные черточки на воде - корабли карфагенян. Они-то и заперли гавань. Угрожают великому Тартессу…

На душе у Ретобона было невесело. Миновало две недели с той поры, как восставшие рабы, смяв заслоны Павлидиевых стражников, хлынули по трем мостам в северную часть острова, с ходу ворвались в городские кварталы. Тут-то и столкнулись повстанцы с главными силами Павлидия. В узких кривых улочках квартала горшечников несколько дней шла свирепая сеча. Стражники были хорошо обучены воинскому искусству, и рабы дрогнули, несмотря на численный перевес. Ретобон велел отходить в северо-западную часть острова, рассчитывая закрепиться там в лесу, в загородных домах тартесской знати. Много людей было потеряно при отходе - и не только от копий и секир страж-ников. Кое-кто из городских, побросав оружие, предпочел скрыться в лабиринте лачуг и мастерских. Но главный урон нанес кантабр. Видя, что дело затягивается и в открытом бою царское войско не одолеть, он увел своих соплеменников, а за ними потянулись и рабы из других иберийских племен.

На открытом песчаном берегу у мостов людей кантабра встретили пращники и тяжелая конница. Много здесь было порублено рабов, много трупов унес в океан желтый Бетис, и лишь небольшой группе удалось прорваться к мостам, уйти на север, в далекие дикие горы.

Поредевшее войско Ретобона раскинулось лагерем, укрепилось в лесу у подножия холма. На ветвях по-осеннему облетевших деревьев засели отборные лучники. Полукольцо из перевернутых повозок окружило лагерь, другой стороной он выходил к морскому берегу. Много раз кидались стражники на приступ, но неизменно откатывались. Рабы отбивались с ошеломляющей яростью - теперь им и вовсе нечего было терять. Но шел день за днем, запасы еды, взятые в погребах загородных домов, угрожающе таяли. Теперь стражники, окружив лагерь повстанцев, выжидали. Видно, решили взять измором.

А сегодня утром, только встало солнце, в лесу загремела боевая труба. Глашатаи зычными голосами принялись выкрикивать, что царь Павлидий пожелал вступить в переговоры с вожаком рабов и шлет своего гонца. Ретобон велел крикнуть в ответ, что согласен принять гонца.

Со склона холма увидел Ретобон: из северных ворот крепости выехали на лошадях двое. Один из всадников держал копье, увитое виноградной лозой, - знак мирных намерений. Ретобон спустился к подножию холма, поросшему ивняком, прошел на полянку с колодцем и коновязями- здесь ожидали его ближайшие друзья и помощники.

Из-за деревьев шагом выехал Павлидиев гонец, сопровождаемый пожилым стражником и несколькими повстанцами. Взгляд Ретобона скользнул по лиловому гиматию гонца, стянутому широким ремнем, потом поднялся выше и - замер.

- Не ожидал? - спросил Тордул, спешиваясь.

- Знал бы я, какого гонца шлет Павлидий, не принял бы, - хмуро ответил Ретобон.

- Я сам напросился. - Тордул сунул руки за пояс, спокойно оглядел сподвижников Ретобона. - Как-никак мы старые дружки, легче будет столковаться.

- Шелудивый пес тебе дружок, а не я, - отрезал Ретобон.

У Тордула сжались твердые губы, на скулах проступили красные пятна. Однако он поборол вспышку гнева.

- Ладно. Сейчас ты поймешь, что ссориться нам нечего. Слушай! Мы шли против Аргантония, потому что хотели покончить с Неизменяемым Установлением, верно? Теперь Аргантония нет, да сожрут его кости шелудивые псы, которых ты тут упоминал.

- Дальше.

- А дальше вот что. Павлидий стал царем Тартесса, и он тоже хочет перемен. Клянусь Нетоном, он согласился почти со всем, что я ему толковал… с тем, чего мы с тобой добивались.

- Дальше.

- Будут пересмотрены законы. Все звания, кроме блистательного, будут отменены. Блистательные будут жрецами или военачальниками, а кто не захочет принять обязанности - пусть убирается из Тартесса. - Тордул повысил голос: - Пища для рабов улучшится. Ремесленникам возвратят долговые записи. Царь Павлидий намерен поощрять искусства и ремесла. Так что, Ретобон, самое время нам помириться.

Ретобон угрюмо молчал, опершись обеими руками на меч.

- Если хочешь,- продолжал Тордул,-можешь прямо сейчас собрать свое храброе войско и…

- Ты ничего не сказал про голубое серебро,- перебил его невысокий раб с копной жестких светлых волос.

Тордул посмотрел на него.

- Ага, это ты, Нирул, - сказал он. - Клянусь Нетоном, я рад, что ты жив. Теперь все пойдет по-новому. Может, не сразу, но пойдет. Я много говорил с отцом о голубом серебре Не простая это штука - единым духом отменить Накопление, на котором столько лет стоял Тартесс. Народ этого не поймет. Здесь придется действовать постепенно.

- Ты, как я посмотрю, ходишь в главных советниках, - язвительно сказал Ретобон. - Уж не назначил ли тебя папаша верховным жрецом?

- Нет, - спокойно ответил Тордул, - эту должность Павлидий пока сохранил за собой. Так вот. Отец предлагает вам мир. Не такое сейчас время, чтобы драться между собой: с суши Тартессу угрожают гадирцы, а с моря карфагеняне. Они выжидают, чтобы мы тут передрались насмерть. Мы должны сплотиться.

- Иначе говоря - сдать оружие? - Ретобон осклабился.

- Не сдать, а повернуть против общего врага. Командование отрядом сохранится за тобой, и никто из рабов не понесет наказания. Им будут платить, как воинам. Подумай, Ретобон, поговори с людьми. Павлидий не хочет лишней крови, он рассудил по-государственному. И только одно у него условие: вы должны выдать сумасшедшего, который нагло зовет себя Эхиаром.

Ретобон переглянулся с Нирулом, невесело улыбнулся.

- Недорого просит Павлидий,- сказал он.- За одного сумасшедшего - свобода для всех…

- Недорого, - согласился Тордул.

- Значит, так,- заключил Ретобон.- Выдать проходимцу законного царя Тартесса. А когда с нашей помощью вы одержите победу, нас переловят, как кроликов: ведь на каждом из нас выжжен рабский знак. И не миновать нам нового рабства. Верно я говорю? - он повысил голос и пристально оглядел своих помощников.

- Послушай! - закричал Тордул, выкатывая глаза. - Заклинаю тебя прежней дружбой: забудь обиду! Ты пострадал от верховного жреца Павлидия, но царь Павлидий будет милостив к тебе. Сейчас не время для обид: Тартесс в опасности!

- Не верю я Павлидию! А тебе - еще меньше, предатель! Уходи!

Тордул круто повернулся, пошел к лесной опушке.

- Эй ты, блистательный! - крикнул вслед Ретобон. - Верно ли говорят, что твой отец отравил Аргантония?

Погруженный в мрачное раздумье, Тордул прошел галерею Венценосной Цапли и через зал Серебристого Овна направился к царским покоям. У колоннады стояла группа придворных, от нее отделился Сапроний, побежал навстречу Тордулу. Толстое брюхо его тряслось, прыгали подбородки.

- Заступись за меня, блистательный Тордул, - задыхаясь, проговорил он. - Это все - наветы Кострулия…

- В другой раз. - Тордул попытался обойти толстяка, но тот вцепился в его гиматий.

- Когда я читал оду на восшествие Ослепительного Павлидия, - быстро заговорил Сапроний, - все слушали с восторгом, да, с восторгом. Я сам видел у многих слезы на глазах. А злопакостный Кострулий слушал и загибал пальцы - считал слоги…

- Говори короче, мне некогда.

- И он расчислил по слогам, что имя «Павлидий» вставлено в оду вопреки размеру. Будто по размеру стиха получается «Миликон»…

- Не надо заготовлять оды впрок, - посоветовал Тордул.

- Да посуди сам, блистательный, - взмолился Сапроний. - Оду надо прочесть в день восшествия на престол, а на ее составление и шлифовку у меня уходит три-четыре месяца…

- Шел бы ты в волопасы, если не поспеваешь, - бросил Тордул и быстрым шагом пошел дальше.

Стражники, стоявшие у царских дверей со скрещенными копьями, посторонились, и Тордул шагнул в покои отца. Павлидий, в роскошном белом гиматии с золототканными изображениями Нетона, сидел в кресле с любимым длинношерстным котом на коленях. Перед царем стояли верховный судья Укруф в черной простой одежде и дородный военачальник, весь в серебряных пряжках и браслетах.