- Ей не нужно поворачиваться,- последовал странный ответ.- Катапульта нацелена навечно.

Горгий поднялся по ступенькам, вделанным в бронзовый антибасис - заднюю опору катапульты. Посмотрел в прицельную щель… Вот оно что! Опущенный сиринкс, оказывается, смотрит в квадратное отверстие в ограде. Катапульта и верно нацелена… Нацелена, как уразумел Горгий, на ступени храма… Нет, выше… Вон меж двух центральных колонн возвышение, за ним в храмовой стене ниша, закругленная сверху. Ну да, катапульта как раз на эту нишу нацелена…

- В кого ты хочешь стрелять? - спросил Горгий.

Эхиар сидел, прислонясь к стойке катапульты, руки были устало опущены, стрела валялась рядом.

- Ременные пучки сгнили,-сказал он.- Стрелять нельзя.

Горгий посмотрел вниз, на площадь. Перед храмом суетились люди в черных одеждах. Раскатывали по ступеням ковер. Устанавливали треножники с курильницами. Выносили из боковых дверей храма какие-то деревянные колоды. Прошел к восточным воротам отряд стражников в желтом.

- Выпей… господин…- Астурда протянула Эхиару гранат.

Старик не шевельнулся. Он неподвижным взглядом смотрел на нее, и девушка смущенно отвернулась.

- Подойди ко мне, цильбиценка,- сказал вдруг Эхиар.- Сядь.

Он схватил ее за косы, Астурда испуганно вскрикнула, выставила перед собой тонкие руки.

- Не бойся. Твои волосы длинны и крепки. Отрежь их.

- Ни за что! - Астурда вскочила дикой кошкой, выдернула косы из руки Эхиара, отбежала к стене.-Не подходи: брошусь вниз!

Через восточные крепостные ворота по коридору, образованному двумя шеренгами стражников, тек народ на храмовую площадь - на праздник Нетона.

Стражники, тыча древками копий, теснили толпу подальше от храма, отжимали ее к башне Пришествия. Люди вытягивали шеи, глядя на торжественный выход высокорожденных.

Грянули приветственные крики: по ковру поднимался на верхнюю ступень царь Павлидий, в белой одежде с золототканными изображениями бога Нетона. Его сопровождали ближайшие придворные.

Младшие жрецы зажгли курильницы, в безветренное небо потянулись столбы благовонного дыма.

Павлидий поднялся ха возвышение, обернулся к толпе…

Площадь ликующе заревела:

- Щит Нетона! Щит Нетона, бога богов!

- Сла-ава царю Павлидию!

Тонкие губы Павлидия растянулись в улыбке. Щит, висевший у него на груди, был невелик, но тяжел, ремни врезались в шею, но Павлидий заставил себя стоять прямо. От щита шло тепло. Щит из голубого серебра всегда был теплым на ощупь - знак того, что он угоден Нетону.

Павлидий улыбался. Он мог себе позволить довольную улыбку. Бунтовщики разгромлены. Освободившиеся отряды, конные и пешие, двинуты на помощь воинам, сдерживающим гадирцев. Сегодня гадирцы будут отброшены за Бетис, их погонят на восток, за пределы Тартессиды; и если карфагеняне не успеют прислать им подмогу, то надо с ходу ворваться в Гадир. Надо, наконец, стереть с лица земли этот город - занозу в глазу великого Тартесса. А потом придется дать решительный бой карфагенскому флоту. Трудное это будет сражение. Добраться бы только до их кораблей, завязать рукопашную - и тогда тартесские чернобронзовые мечи и секиры сделают свое дело.

Нетон, бог богов, получит сегодня хорошую жертву - было бы странно, если бы, приняв ее, он не даровал своим верным тартесситам военной удачи.

Павлидий улыбался, глядя, как ликует народ Тартесса при виде святыни - щита Нетона, щита из голубого серебра. Пусть знают тартесситы, что их правители не сидят, сложа руки, что они неутомимо ведут Накопление, выполняют священные заветы предков.

- Слава-а тысячелетнему царству!

- Бог богов Нетон, помилуй нас!

Павлидий простер руки - шум на площади умолк. Павлидий стал выкрикивать слова молитвы - слова, которые люди не понимали, потому что принадлежали они древнему языку сынов Океана.

А когда молитва была сотворена, настал черед жертвоприношению. Из восточных ворот потекла длинная вереница оборванных, испуганных людей. Крепко привязанные друг к другу, они бежали, подгоняемые стражниками, на площадь, на расчищенное место между ступенями храма и толпой горожан. Сбились в кучу. Стражники отделили от них десятка три обреченных, связанных особой веревкой.

Снова заговорил Павлидий, и глашатаи зычными голосами повторяли каждое его слово. Это презренные бунтовщики, поднявшие оружие на великий Тартесс, сейчас их главари будут принесены в жертву Нетону, богу богов, а остальные - отправлены на рудник голубого серебра.

К деревянным колодам подошли палачи, поигрывая топорами.

Крики негодования слились в протяжный рев. Обреченные вжимали головы в плечи. Лишь один из них, долговязый, с изрытым оспой лицом, стоял прямо и спокойно. Он в упор смотрел на одного из царских приближенных - молодого, в лиловом гиматии с серебряными пряжками.

И Тордул, ощутив на себе пристальный взгляд, забеспокоился. Он повел глазами - и встретился с ненавидящим взглядом Ретобона. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, потом Тордул опустил глаза. Вдруг он встрепенулся, побежал, расталкивая придворных, вниз по ступеням храма, Он что-то кричал, но голос его тонул в реве толпы…

Горгий и Эхиар плели тугие пучки из длинных каштановых волос. Астурда сидела у стены и плакала, уткнув лицо в колени. Она стыдилась своих остриженных волос и голова ее была покрыта.

Не устояла, поддалась уговорам Горгия: у греков бывало, что молодые, не знавшие болезней женщины отдавали свои волосы для тетивы катапульт. Так вот всегда: мужчины дерутся, а женщинам - слезы…

Эхиар был необычно возбужден.

- Не плачь, цильбиценка,- говорил он, скручивая прядь волос.- Ты поклоняешься другим богам, но есть бог богов, и ему угодна твоя жертва… Ты увидишь сейчас… увидишь, как падет недостойный… Только истинным царям известно орудие возмездия. Бывало и в прошлом, что верховные жрецы пытались завладеть троном, и тогда мудрый царь поставил на башне катапульту… Раз в году верховный жрец подставляет сердце карающей стреле… ни о чем не ведая…- Хриплый смех вырвался у Эхиара.- Я хотел уйти в могилу вместе с Тартессом, но мне не удалось… не удалось накопить голубого серебра… Пусть так… Но зато я увижу, как падет недостойный… Павлидий - так его зовут? Ах-ха-ха-а…

От его лихорадочной речи, от жуткого смеха Горгию было не по себе. Сейчас он хотел лишь одного: пусть скорее выстрелит катапульта, пусть будет все, что угодно богам. Вечером он спустится на берег, и они с Астурдой уйдут… доберутся до гор… и пусть, пусть кочевая жизнь - только бы жизнь…

Четыре пучка волос попарно натянуты меж перитретов. Эхиар поднялся по ступенькам, нагнулся к прицельной щели.

- Ага, стоишь на месте… на правильном месте… Стрелу - сюда! - крикнул он Горгию.

Горгий повиновался. Положил тяжелую стрелу в желоб, зацепил спусковой крючок.

Снизу, с площади, доносился рев толпы. Горгий выглянул меж каменных зубцов. Море голов… Каких-то связанных людей тащат к деревянным колодам… Павлидий в белой одежде стоит перед нишей - той самой, на которую нацелена катапульта…

- Погоди! - крикнул Горгий Эхиару.-У него щит на груди! Это тот самый?.. Из голубого серебра?.. Его не пробьет стрела!

- Замолчи, грек! Не видишь разве, что у этой стрелы наконечник тоже из голубого серебра?

Горгий уставился на массивный тускло-серый наконечник стрелы. Так вот оно какое…

- Берись за ворот! Быстрее!

Горгий завертел рукоятку. Со звенящим скрипом закручивались пучки волос. Желоб со стрелой, оттягиваясь, пополз по бронзовому ложу сиринкса.

- Так! Ну, а теперь…

Безумный хохот потряс Эхиара. Он потянул рукоять. Крючок освободился, и вся сила, сжатая в пучках волос Астурды, рванула рычаги… Стрела понеслась вниз, к храму…

Горгий не видел мгновенного полета стрелы, но знал, что она сейчас с силой врежется в щит Павлидия. Пробьет ли?..